Memento

Свернувшись у подножия Клифота, Данте видит сны. Он видит сны о детстве: о лугах рядом с домом; о том, как он дрался с братом до тех пор, пока они оба не оказывались покрыты грязью и кровью; о том, как смеялась его мать и качала головой, когда они объявлялись к ужину в таком виде, будто их тащили через розовые кусты. Она никогда не выглядела по-настоящему расстроенной, когда они возвращались домой все перемазанные, всегда помогала им отмыть руки и лица, нежными, но твёрдыми движениями. Каждый раз, когда он вспоминает это, Данте жалеет, что так сильно изворачивался, торопился поскорее закончить умываться и нетерпеливо отталкивал её руки, чтобы поскорее нагнать Вергилия у стола. Мальчишкой он не осознавал, что любовь его матери была бесценной; он принимал это как должное, как обычно делают все дети, а теперь приходится платить. Но сейчас он не думает о таких вещах. Просто дрейфует в потоках теплых чувств и нежных воспоминаний. Легкость по всему телу, вес почти не ощущается, время замедлилось в бесконечный водоворот. В этом месте, в этом сне о доме, который, как он когда-то верил, убережет его от чего угодно, он плывёт от воспоминания к воспоминанию, заново проживая мягкие касания матери; нежность в её глазах; то, как его, как правило, такой-молчаливый-брат становился оживленным, когда рассказывал о чем-то, что он любил; звук задыхающегося икающего смеха Вергилия, когда Данте удавалось пощекотать его локоть. То, каково это – быть безоговорочно и бесспорно любимым. Но по мере того, как перед его взором разыгрываются сцены из прошлого, медленные, тягучие и тёплые, что-то скрёбется на задворках его сознания, зарытое настолько глубоко, что едва ли он может выудить это оттуда, как бы ни пытался. Всякий раз, как он почти подбирается к этому, Данте ничего не может с собой поделать – чувствует, что должен сделать что-то важное, намного более важное, чем позволять себе такую роскошь как покой здесь. Что-то, на чем часть его настаивает – это слишком важно, чтобы игнорировать. Однако ему тяжело сосредоточиться на этом; не тогда, когда во сне маленький он сидит на одном краю столешницы и помогает матери готовить печенье, а его брат по другую сторону от неё – с чувством долга читает рецепт, который она, должно быть, знала наизусть. Она позволяет ему делать это, так же, как позволяет Данте сидеть рядом с ней, хоть это и существенно сокращает место для готовки. — Положи больше шоколада, — просит Данте тоненьким шепотом, который звучит достаточно громко, несмотря на тот факт, что он, очевидно, старается, чтобы просьба осталась секретной. Вергилий, разумеется, не может позволить Данте уйти безнаказанным. — В рецепте написано иначе, — протестует его брат. И даже невзирая на то, что Данте не может видеть его лица, он знает, что Вергилий уже начал хмуриться. Данте почти перегибается через их мать, чтобы скорчить ему гримасу, но рука Евы на его бедре останавливает на полпути, это прикосновение эффективно переключило его внимание на мерный стаканчик в её руке. — Не вижу никаких причин, по которым мы не можем чуть поменять рецепт. В её глазах почти озорной блеск, когда она наклоняется и меняет рецепт ручкой к огромному удивлению Вергилия (возможно, немного даже ужасу, учитывая тот факт, как сильно его брат не любит исправлениями делать помарки на уже написанном). Их мать даже глазом не моргает, передавая упаковку шоколадных крошек Данте, и её голос звучит мягко, когда она обращается к старшему сыну: — Я хочу сделать для нас всех самое лучшее печенье. А ты? Данте слишком занят забрасаыванием шоколада в тесто, чтобы обращать внимание на то, что ответит Вергилий – мягкий, умиротворенный тон матери говорит всё, что ему нужно знать. (Вергилий всегда хочет угодить ей; Данте бы дразнил его за это, не будь сам таким же.) Он пользуется случаем, чтобы добавить еще несколько пригоршней, пока они оба отвлеклись. — Тогда давайте будем чуточку осторожнее, — продолжает их мать, перед тем как заметить шалость Данте и забрать у него шоколад прежде, чем он высыплет в тесто всё полностью. Несмотря на это, она понимающе подмигивает ему, и Данте наклоняется вперед, чтобы одарить брата ехидной улыбкой из-за её спины. Он вознаграждается напускным раздражением, но видит, как плохо Вергилию удается скрывать свою радость. В конце концов, его брату нравится шоколад даже больше, чем Данте. Желание оставаться вовлеченным в процесс готовки удерживает его от того, чтобы задирать Вергилия дальше – мать откажет ему в привилегиях на столешницу, если он будет слишком уж к нему цепляться – и поскольку Данте перемешивает тесто настолько стараясь, насколько только может восьмилетний, он не может не нежиться в глубоком умиротворении, которое окутывает его с головой. Здесь здорово, безопасно и тепло как под одеялом, обернутым вокруг Данте, когда ему холодно. Ясное дело, что то, что продолжает пытаться привлечь его внимание, может и подождать. Данте хочется остаться в этом месте хотя бы ещё ненадолго… По крайней мере, так он думает до тех пор, пока кухню вокруг не охватывает огонь. Картина вокруг меняется так быстро, он будто получает удар хлыстом. Черные пятна танцуют перед его глазами, когда он моргает, чтобы избавиться от них. Вот он улыбается матери, а мгновение следом смотрит на неё и видит, как её лицо тает вместе с заботливой улыбкой. Это дико, так неправильно, но здесь неправильно всё. Инстинкты кричат Данте об опасности, пламя лижет дерево стен и пола, но его тело парализовано страхом, не в силах сделать хоть что-то, только беспомощно лежать на руках у матери, которая несет его в укрытие. Хоть она и обещает вернуться, кажется, что она не может заставить себя уйти от него, задерживаясь в полузакрытых дверях шкафа, и Данте, превозмогая, находит в себе силы, чтобы сесть и потянуться к ней. Она наклоняется, когда он встает на колени, мягко касается его лица, говорит ему быть сильным, продолжать жить дальше, отпустить, и Данте соглашается, хоть и не до конца понимает, к чему она ведёт своей последней просьбой. Всё это едва ли имеет значение, не тогда, когда она даёт слово, что вернется, что её отсутствие только на время. (Он не знал, что это был последний раз, когда он видел её, что этот образ матери – храброй, невзирая на весь переживаемый ей ужас – впоследствии плотно укрепится в глубинах его сознания. Данте больше предпочитает её фотографию, которую ему удалось спасти из под обломков их дома. По крайней мере, на ней она не выглядит так, что знает, что скоро умрёт.) Через щели в шкафу Данте наблюдает за тем, как его мать уходит, слышит её зовущий голос, который становится всё громче, отчаяннее, и он борется с тем, чтобы не сделать то же самое, обхватывает себя руками, хотя должен был обнимать ими её и своего брата. Раньше он поднимал такой шум из-за того, что ему приходилось обнять Вергилия; теперь он отдал бы всё на свете, лишь бы его брат сейчас был с ним рядом. Но ему было сказано остаться здесь и прятаться, и он будет, он может делать так, как ему сказано, он послушный ребенок, и он… Данте прижимается к задней стенке шкафа и ждёт, его лихорадит, невзирая на пламя, лижущее дверь, горячее, чем что-либо из того, что он когда-либо чувствовал. Несмотря на всю затяжную боль от свежих ран всё еще пытающихся зажить, отсутствие матери ранит его больнее всего. Каждая секунда, проведённая в одиночестве, приносит невыносимую боль, переполняющую и удушливую, прямо как чёрный дым за пределами его безопасного убежища. Она обязательно вернётся. Она должна вернуться; он знает, что она никогда не оставила бы его одного. Она заберёт Вергилия, и они все уйдут отсюда, и… Данте слышит крик матери, и в панике он зовёт на помощь, его голос отчаянно повторяет шепотом имя мальчика, которого она ищет, и… Имя брата всё ещё на губах Данте, когда его внутренний демон злобно и предупреждающе ощетинился под кожей, что-то, наконец, пробудило его. Когда он резко открывает глаза, то видит, в чем дело: незнакомец в татуировках с до боли знакомыми глазами стоит над ним, сжимая его собственный меч всего в паре сантиметров от горла Данте. Время вокруг будто замедлилось, а пока секунды едва тикают, его сердце начинает ускоряться, заставляя кровь течь по венам. Умрёт ли он от обезглавливания? Раз. Он не уверен, что хочет выяснять. Два. Это и был план Ви с самого начала? Убить его? Разве Данте не был нужен ему, чтобы победить Уризена? Три. Они встречаются взглядом лишь на мгновение, и Данте готов поклясться, что он увидел, как уголки губ Ви приподнимаются в печальной улыбке, когда тот роняет клинок из рук. Дьявольский Меч Спарда вонзается в землю, на расстоянии волоска от лица Данте. Щека Данте горит будто от самого тонкого пореза бумагой, затягивается ещё до того, как ему представляется шанс начать кровоточить; хоть его голова по-прежнему на месте, порез всё ещё служит леденящим душу напоминанием. Если уж говорить откровенно, это самый громкий звонок, что был у него за последнее время, и он не уверен, что в порядке после того, как Ви набросился на него, прежде чем внутренний демон обозлился. Естественно, само собой, он позволяет попытке покушения на свою жизнь ускользнуть в пользу отвлечения внимания от произошедшего, он со стоном садится и трёт лицо. — На секунду мне показалось, что ты собрался сделать из меня шиш-кебаб. Неудавшееся покушение на его жизнь – или что, черт возьми, это было – похоже, отняло у Ви много сил, потому что он рухнул рядом в тот момент, когда Данте окончательно пришел в себя ото сна. Несмотря на попытки отдышаться, он всё же умудряется пошутить по-своему. — Я знаю, как ты порой упрямишься. Я подумал, что это может быть единственным способом разбудить тебя. Он говорит так же беззаботно как и Данте, и его понимающая улыбка бьёт как из ружья, будто бы всё это какая-то шутка между ними двумя. Данте не может сказать наверняка, было ли это неподдельным заявлением или попыткой Ви сделать ему какой-то двусмысленный комплимент. Как бы там ни было, последующая тишина нарушается только звуками прерывистого дыхания Ви, и она отравлена неприятной затянутостью, которая проникает в душу словно яд. Хоть они и могут сидеть вместе рядом, будто бы обычные напарники, между ними зияющая эмоциональная пропасть, которая кажется всё более непреодолимой с каждым новым вздохом. В довершение ко всему, это первый раз, когда они остались наедине после первой встречи в офисе Данте, и это первый раз, когда он видит Ви с того момента, как сражался с Уризеном. У Данте возникает чувство, что многое изменилось, и не только между ними, от этого у него бегут мурашки по коже. Когда он встает на ноги, то старается не думать об этом, потягивается, чтобы ощущения начали возвращаться к телу. Учитывая, как долго он спал – по крайней мере, не похоже, что Ви имеет что-то против того, чтобы быть сейчас откровенным, охотно давая ему информацию, о которой тот просит – Данте кажется, что ему бы сейчас полагается чувствовать себя абсолютно дерьмово. Но напротив, когда он слышит, как его сустав удовлетворительно хрустит и начинает работать над позвоночником, то чувствует себя удивительно бодрым, будто бы только вышел из запредельно горячей ванны, или только что вернулся в человеческую форму после особенно мощного триггера. Ощущение только усиливается, когда он расправляет плечи и делает пару ударов в воздух, тело гибко и движется легко, чего не было уже несколько месяцев. Он знает, что быстро восстанавливается, знает, что был в отключке месяц, но это? Это кажется немного сверх меры. Данте начинает думать о том, чтобы попробовать свой триггер в этом состоянии, когда через него током протекает энергия, только чтобы проверить, изменился ли он во что-то более мощное и лучшее, чем ранее. По ощущениям так оно и есть, с тем, с какой силой демон течет в его венах, голодный после пробуждения. Но в то время как Ви, похоже, молча довольствуется тем, что позволяет ему позировать, потягиваться и перечислять свои новые симптомы, его компаньоны менее склонны оставить Данте в покое. Гриффон первый, и хоть Данте и хочет убавить звук назойливому монологу птицы, упоминание Неро выводит его из себя. Он швыряет птицу жестче, чем планировал – упс – но он уверен, что Гриффон переживет свою аварийную посадку. Кроме того, у него есть более важная вещь, на которой стоит заострить внимание, в частности, выяснить, почему Ви не последовал его инструкциям держать Неро как можно дальше от Уризена. — Не впутывай в это Неро. Слова выходят наружу с большим рычанием, чем он планировал, голос резонирует в его груди, когда он идет к всё ещё сидящему Ви. Хоть их рост не слишком уж отличается, сейчас Данте буквально нависает над Ви из-за преимущества как в нынешнем их расположении, так и в превосходящей физической форме. В глубине души, его внутренний демон безудержно зол – какой-то обычный человек посмел вмешаться в его личное дело, особенно против такого близкого врага. Что еще хуже, его человеческая часть в равной степени усиливает негативное чувство – Ви вовлек Неро во всё это, когда Данте сделал всё, что было в его силах, чтобы удержать его подальше, рисковал жизнью и конечностями, чтобы купить им хоть немного времени, чтобы уйти туда, где безопасно. Дерьмово, что Неро потерял свою руку перед тем, как всё пошло крахом, но если бы он узнал, что демон, с которым он встретился, был его — Ви терпит недолго. Он встаёт на дрожащих ногах, но Данте никак не мог не заметить, что тот всё ещё тяжело дышит, как-будто одно существование забирает из него больше, чем когда-либо. Вне всякого сомнения, он страдает, хоть и пытается притворяться, что это не так, и Данте не нужно пользоваться демоническими ощущениями, чтобы знать – Ви ещё слабее, чем был, когда месяцем ранее он неспешно вошел в офис Данте как к себе домой. Почему его состояние так сильно деградировало за такой короткий промежуток времени? Побег от Уризена стоил ему и Неро больше, чем он показывал? Клифот стал ещё большей проблемой? Однако, все мысли, даже отдаленно напоминающие беспокойство, исчезают с ответом Ви. — Если бы ты победил Уризена… Тогда мне бы и в голову не пришло использовать его. Взгляд, которым он прознает Данте, выражает такое разочарование, что это почти вынуждает того устыдиться. На краткий миг от расплавленной мощи его кожа трескается наподобие алой молнии, но он сопротивляется, с силой заталкивает своего демона в человеческое обличье, когда Ви поворачивается к нему спиной. Такая самонадеянность заставляет Данте вскипать изнутри, но, хоть его демон и рычит о возмездии, повестись на провокацию только сыграет в пользу ожиданий Ви. С такими людьми как этот, лучший способ проникнуть им под кожу это смахнуть как пыль. Данте знает; он не единожды имел дело с засранцами в своей жизни. Кроме того, Уризен всё ещё там, восседает на своём жутковатом троне в болоте, которое зовёт дворцом. У Данте нет времени разбираться с тощими панками, которые изрыгают слишком много поэзии. — Ладно, хватит уже. Не могу позволить пацану делать мужскую работу. Данте оборачивается, чтобы взять Дьявольский Меч Спарда, но внезапно путь к нему оказывается прегражден. Что-то тяжелое и металлическое вонзается ему в плечо, давит на грудь, останавливая хотя бы из-за чистой новизны случившегося. Данте чувствует, как его челюсти сжимаются так сильно, что он может поклясться, что слышит, как скрипят его зубы, когда он проходится взглядом по тому, что оказывается тростью Ви. Он знает, как выглядит в таких случаях, когда тёмные желания жарко порываются в его крови, когда ещё более тёмные мысли опасно кружатся в его голове. Он также знает, что взгляд, которым он зафиксировался на Ви, ничто иное, как взгляд убийственный, потому что Ви вновь вмешивается в дела Данте и его семьи. Но Ви не делает и шагу назад, вместо этого надавливая на грудь Данте ещё сильнее, как-будто бы этот жалкий кусок металла мог остановить его. Данте раскрывает рот, чтобы сделать ехидный комментарий, но Ви опережает его. — Сейчас ты плохо подготовлен к сражению с ним и у тебя нет права на ещё одну ошибку. Успокойся и соберись. Так или иначе, я сомневаюсь, что Уризен бросит твоё тело сюда ещё раз для дальнейшего восстановления. Болезненная улыбка, которой он одаряет Данте, всё ещё сочится снисходительностью, и демоническая часть Данте рычит в ярости из глубин его души. Как смеет Ви вставать между Данте и Неро – или того хуже, Данте и Уризеном? Что даёт ему право осуждать, критиковать битву, в которой Данте сражался на своих двух, когда сам Ви едва ли может стоять перед ним? И откуда у него такая уверенность, что сейчас Данте не сможет вытереть Уризеном пол? Ви тянет трость, словно собирается заставить Данте уступить и доказать больше, чем его демон способен толерантно принять. Данте срывается с места прежде, чем успевает это осознать, он толкает Ви к демоническому дереву, корень Клифота трескается под ударом кулака в сам ствол, и Данте едва сдерживается, чтобы вторым ударом не пробить грудь Ви. Он всё еще слышит, как несмотря на удары, удовлетворенное дыхание вырывается из груди Ви со свистом, и наслаждается хрипом последующего вздоха, наклоняется ближе, смакуя победу. Его триггер оседает на нём как вторая кожа, пар с шипением выходит через сжатые зубы, а глаза прожигают Ви. Вот так он действительно возвышается над ним, превосходя и в размере, и в силе, и в естественных способностях разорвать Ви голыми руками. (Он мог бы. Ему стоило бы, но он не будет, потому что выше этого. Кроме того, похоже, что Ви считает, что Данте слишком неуправляем, чтобы встретиться с Уризеном, и Данте понимает, что если выбьет дыру в груди Ви насквозь при малейшей провокации, это только подтвердит данную точку зрения.) И всё же, Данте обнажает клыки с угрожающим рычанием, пальцами с силой сжимает черную кожу открытого плаща Ви, видит, как небольшие полоски крови появляются там, где его когти встречаются с татуированной кожей. Даже при малейших прилагаемых усилиях, он всё ещё больше чем то, с чем Ви способен справиться, неважно, что этот хрупкий человек думает, и на этот раз Данте хочет, чтобы он закончил со своим напыщенным и загадочным дерьмом, и вспомнил, наконец, с кем имеет дело. Данте не просто заурядный охотник на демонов. Он сражался с каждым могущественным демоном, который был достаточно глуп, чтобы пересечь границу в мир людей, победил и запечатал короля демонов на его же собственной территории, разгромил гигантскую статую и злой культ, одержимый очисткой мира от демонов, и… Только когда что-то холодное и металлическое начинает скользить по полуоткрытым пластинам его паха, он осознает, что Ви шевельнулся тоже, и что нечто, плотно прижимающееся к слабому жару его промежности, является рукоятью трости Ви. Это запросто может быть как угрозой, так и соблазном – Ви, кажется, преисполнен и того, и другого – то, как взгляд Ви прикован к медленно набухающей эрекции Данте, дает основание думать, что это, всё же, последнее. В животе Данте вспыхивает жар, и он не осознает, бурлящая кровь являет собой больше желание драться или трахаться. С другой стороны, когда вовлечена демоническая часть, всегда трудно различить между собой эти две вещи. Желания разрушать, доминировать, поглощать так тесно переплетены, что Данте подозревает, что то, что Ви решительно подтолкнет их в сторону похоти было неизбежно, особенно после их первой встречи. Демон внутри вспоминает последний раз, когда ему стало позволено попробовать Ви самую малость, и Данте понимает, что жадно хочет попробовать больше. Тихий звук заставляет Данте оторвать взгляд от его быстро наливающегося кровью члена, прижатого оружием Ви, а это действие вынуждает самого Ви сделать то же самое. Ви не прерывает зрительного контакта, когда они встречаются взглядом, и хоть Данте и может чувствовать рукой на костлявой груди, как тяжело тот дышит – там нет и намека на пойти на попятную, только сдерживаемый жар. Даже когда он дрожит, прижатый к Клифоту демоном, способным стереть с лица земли Бога, Ви всё ещё пытается дразнить его, каждое движение ресниц и изгиб губ – это немой вызов, на который Данте хочет ответить сполна. Но в этой игре два игрока, и Ви не из тех, кто станет сидеть сложа руки, пока Данте оценивает его как кусок мяса. Нет, он тянет рукоять вниз, затем снова вверх, уже скользкую от смазки демонического члена, и Данте не может сопротивляться тому, что его пробивает дрожью, форма демона мерцает, когда его человечность ненадолго пробивается наружу. Скольжение трости Ви по его обнаженному, а затем покрытому пластинами члену раскаляет, затягивает тяжелый узел в животе, поскольку его форма отказывается стабилизироваться. Данте не ощущал такой потери контроля над триггером с первых нескольких месяцев после того, как Вергилий рывком вытащил демона из него, когда не было непосредственной угрозы и силы равной его собственной, чтобы бросить ему вызов. Этому всему заставить бы его быть осторожным, часть его шепчет, что он идёт по очень тонкому льду, подбираясь так близко к Ви, несмотря на то, что это слишком очевидная провокация. Ему нужно остановиться, прежде, чем они зайдут слишком далеко, прежде, чем он нанесёт Ви серьезный ущерб — И всё же, ощущения, что с ним обращаются с такой самоуверенностью, не было у Данте уже очень, очень давно. Как бы он ни старался забыть ту единственную ночь, что была у него с Ви в его офисе, его тело, видимо, не так уж быстро расстается с собственной памятью. Даже мысли об этом сейчас достаточно, чтобы вогнать его в дрожь, его голод, похоже, только усиливается демонической формой. Хоть он и пытается сделать это как можно более незаметным, в том, как его обнаженный член стоит с тяжестью и жаждет, чтобы к нему прикоснулись, нет ничего, что можно было бы трактовать как-то иначе. — Я ведь говорил тебе, что этого будет достаточно, не так ли? Голос Ви тихий, тон настолько низкий, что кажется, будто бы он говорит целенаправленно именно в сверхъестественную область слуха Данте. Прошло уже больше месяца с тех пор, как кто-либо разговаривал с ним подобным образом, жестким, темным и полным запретных обещаний голосом, и Данте ничего не может поделать с тем, как его член пульсирует между его ног. Возможно, ему следовало бы быть более разочарованным тем, как быстро его член реагирует на голос Ви, тем, как легко для самого Ви играть на его теле будто бы на струнном инструменте, но, почему-то, как и раньше, он не может заставить себя озаботиться этим. Он хочет этого, чем бы оно ни было – хочет отдаться в руки Ви снова, только чтобы прочувствовать всё вновь, даже если он отказывается попросить об этом. Поэтому Данте прогибается под давлением металла, и позволяет своему телу говорить за себя. В то время как Данте считает, что такого приглашения к дальнейшим действиям более чем достаточно, Ви всё ещё не касается его чем-то другим, кроме рукоятки трости. И пока Данте наблюдает за ним с возрастающей в нем неудовлетворенностью, губы Ви изгибаются в красноречивой ухмылке, во взгляде вызов: — Ты хочешь сейчас проверить эту теорию? Часть Данте шепчет да, даже когда негодование вспыхивает горячей магмой в его сердцевине. Но другая, более громкая часть, с меньшей охотой принимает такое скудное предложение, когда Ви прямо перед ним, на милость его прихотям. Он негромко отрицательно напевает, хоть и не может удержаться и двигает бёдрами в нажим трости. — Не большой фанат палок. Предложи чего-нибудь получше. Наложение его голоса, человеческого и демонического, звучит грубо и опасно даже для его собственных ушей, только разжигая в нем возбуждение еще больше. Это явно оказывает влияние и на Ви, и Данте наблюдает за тем, как его глаза темнеют, а кадык дергается, когда он глотает. — Лучше? — вторит ему Ви, с недоверием, с малой нехваткой воздуха, хоть и в том, как он приподнимает брови, в том, как улыбается, можно прочувствовать то, что ему нравится, его забавляет происходящее, и Данте почти захвачен порывом стереть поцелуем это самодовольство с его губ. Этот взгляд так похож на… – он загоняет эту мысль подальше, прежде чем она успеет разрастись, вместо этого прогибаясь ближе к Ви, так, что теперь он трётся не только о трость. Трудно сказать, возбужден ли Ви настолько же, насколько и Данте; жар его возбужденного демонического члена искажает восприятие того, к чему он прижимается, но ему хочется думать, что у Ви всё точно так же. Он ещё не прервал зрительный контакт, и выражение его лица становится каким-то задумчивым. Данте старается не напирать, как бы ему не терпелось посмотреть на то, что Ви ему предложит, хоть и знает, что их время коротко и возможности одинаково ограничены. Тем не менее, он жаждал возможности прикоснуться к Ви больше, особенно учитывая как тот реагировал, когда Данте брал у Ви в рот и позволил поиметь в него, его лицо искажалось в каком-то мучительном удовольствии. Одного лишь это воспоминания стало достаточно, чтобы пульс Данте участился. Он лениво размышляет, будет ли Ви комфортно от прикосновений теперь, если он, несмотря на свою слабость, позволит Данте насладиться им чуть больше. (Больше. Он всегда хочет больше.) Смутно Данте слышит звук металла, падающего на пол, но он слишком поглощен ощущением определенно человеческого большого пальца, ласкающего головку его члена, чтобы отвлекаться на такие тривиальные звуки. Он почти сразу же дергается навстречу, чувствует, как его крылья вспыхивают и вздрагивают от неожиданного удовольствия, что протекло по его венам. Воздух выходит из его рта паром, шипящего от жара, и он кривит губы в дерзкой ухмылке, чтобы соответствовать однобокой ухмылке Ви, как-будто он всё ещё находит большое развлечение в том, как легко может вызвать такую реакцию у Данте. — И что же ты желаешь от меня получить? Мои руки? Мой рот? Это тебя удовлетворит? Внезапно представленный образ Ви на коленях перед ним, то, как Данте вплетает пальцы в его волосы, в то время как губы Ви растягиваются вокруг его массивного члена, кружит голову, и Данте приходится прикрыть глаза на один-единственный напряженный миг, чтобы избавиться от него. Он хочет всё, из того, что Ви предлагает – руки, рот, даже эту чертову трость – но в то же время он хочет больше, хочет удовлетворить как себя, так и Ви, так, чтобы не ранить его в процессе, поскольку как бы ему наверняка не понравилось бы иметь Ви в рот, он не уверен, что выдержки хватит сделать это аккуратно. Когда он опускает взгляд на Ви со сбившимся дыханием и таким сильным желанием всего того, что он может получить, ему в голову приходит внезапная мысль. Ухмылка Данте возвращается в полной мере, когда он указывает головой на тело Ви. — У меня идея получше. Он отпускает Ви на время, чтобы развернуть, прижимает его к корню Клифота и тянется рукой через Ви к его ширинке. Хоть его демонические руки едва ли самые ловкие, у них вполне хватает подвижности, чтобы проделать этот трюк, и без особых усилий он рывком спускает штаны Ви под его задницу. Занимает немного времени, чтобы справиться с его плащом, дабы картина была довершена, но когда Данте заканчивает, в награду он видит перед собой голую, бледную кожу, почти полностью покрытую замысловатыми черными линиями, будто бы выставленными красивым экспонатом для него. Один лишь вид Ви, полностью нагого для него и только него, заставляет низкий звук удовольствия урчать у него в горле, и Данте не может удержаться от того, чтобы протянуть руку и огладить мягкую кожу на животе Ви. Ви вздрагивает от этого прикосновения, а затем Данте вознаграждается резким испуганным выдохом, когда его рука опускается ниже и пальцами оплетает член Ви. Похоже, кое-кто наслаждался их небольшим диалогом не меньше, чем Данте. Ухмыляясь Ви в загривок нечеловечески острыми зубами, Данте прижимается плотнее, давая Ви ощутить вес упирающейся в него эрекции целиком, трется об него, чтобы снять хоть немного напряжения. Ему приятно ощущать своей кожей голую кожу, и он не особо озабочен тем, чтобы подавить свой глухой стон, когда что-то самодовольное с удовлетворением развернулось в его груди. Было приятно быть своего рода зависимым от руки Ви, подчиняясь его капризам и выполняя каждую его команду, зная, что обрушившееся в конце удовлетворение стоит каждой унции его НЕудовлтетворенности. Но он думает, что то, что происходит сейчас, нравится ему отнюдь не меньше – чувствовать Ви целиком под собой, иметь возможность касаться, и чтобы касались его, с позволения Ви свободно получать своё собственное удовольствие. Когда он мягко покачивает бёдрами в Ви, то чувствует, как чья-то рука тянется вверх и хватается за один из его рогов, хрупкие пальцы сжимают ближайший, до которого Ви может дотянуться, в то время как короткими ногтями второй руки он без толку впивается в чешуйчатую кожу. Несмотря на то, что Ви недостаточно силен, чтобы пробить дьявольскую броню его триггера, мысль о том, что могло бы быть, будь он силен достаточно, заставляет Данте содрогнуться, и его глаза прикованы к Ви, когда тот отклоняет голову назад, чтобы они могли встретиться взглядом. Если Данте и успел подумать о том, какими возбуждающими были царапины, то он был совершенно не готов к тому, насколько распаляющими будут следующие слова Ви. — Вот так? Грубо, но эффективно. Тогда бери меня, если это утолит твой голод. Это заставляет его непроизвольно дернуться вперёд, скользнув членом между ног Ви, и он слышит его голос в ответ на движение. Данте не может устоять перед желанием сделать это еще раз, чувствуя, как ребристые пластины слегка цепляются под членом Ви, оттягивают его мошонку, когда он подаётся назад. Его медленные размеренные толчки скользят из-за сочащегося члена, только с самым слабым намеком на трение, с каждым разом всё легче, по мере того, как внутренняя сторона бедер Ви становится всё больше перемазана смазкой. В демоническом сексе нет ничего чистого или красивого; член Данте структурирован для быстрого приведения в эрегированное состояние и последующего продолжительного безжалостного и требовательного сношения. Если бы Ви был демоном – или, хотя бы, наполовину демоном, как Данте – они могли бы заниматься этим часами, скользкий член гарантировал бы настоящее плотское блаженство в то время, как они делают это до тех пор, пока не станут временно удовлетворены. Однако, здесь он послужит предвестником только больших проблем, если Данте окажется между ног Ви и отметит его больше, чем просто своим запахом. Только представив это, Данте содрогается, руками обхватывает Ви крепче за талию, прежде чем вспоминает о том, что являет собой сейчас и перестает напирать так сильно, тяжело дышит, пытаясь вырвать больше контроля над собой у своего голодного демона. Ему нужно быть сдержаннее, иначе он погубит Ви окончательно в своем стремлении получить удовольствие, и — Когда выражение лица Данте становится отчасти кислым, внезапно Ви плотнее сводит ноги, он хватается крепче за те части Данте, до которых может дотянуться. Он не может заставить Данте сделать хоть что-нибудь, но вновь выгибается, чтобы встретиться с ним взглядом, в положении, которое ему явно сложно удерживать. Всё, что он хочет сейчас сказать достаточно важно, чтобы оправдать его усилия, и Данте услужливо замирает в ожидании. Выражение лица Ви становится хмурым, когда он произносит: — Удовлетвори своего зверя, Данте. Или я удовлетворю себя за твой счёт. Данте не нужно повторять дважды. С крепкой хваткой на бедрах Ви он начинает двигаться вновь, дуги алой энергии искрятся и проносятся по его телу, когда демон корчится под его кожей. Его крылья распахиваются, широко и полностью, и он плотно прижимается к натянутой линии спины Ви, трещины в его груди горят светом с огромной демонической силой. Он чувствует себя свободным, таким, каким не был уже долгое время, даже борясь с какой-то частью внутри себя, которая преобладала в его силе, чтобы не сломать человека под ним. Он берет, и берет, и берет, и… Но Ви принимает всё, позволяет ему водить членом меж его ног, будто Данте по-настоящему трахает его, будто бы ему не будет больно после от того, как грубо бёдра Данте вжимаются в него, как-будто его хрупкое тело может снести всё, что Данте захочет с ним сделать. Данте слышит, как он изо всех сил старается отдышаться, настолько сильно, что Данте забеспокоился бы, будь это кто-то другой, но нехватка воздуха, похоже, мало в чем ограничивает Ви. Он всё ещё плотно сжимает ноги каждый раз, когда ему это удается, держит Данте изо всех сил и царапает ногтями демоническую кожу, как-будто это действительно могло оставить хоть какие-то следы. Когда Данте находит идеальное равновесие между ним и Клифотом, удерживает его, в то время как трахает, Ви награждает его рукой на своем члене, позволяя толчкам Данте вбивать его в собственный кулак каждый раз, когда член скользит через горячее сцепление его ног. Ему хорошо, так хорошо, и под непристойными звуками каждого грязного толчка, прерываемыми тихими стонами Данте и рваным дыханием Ви, Данте готов поклясться, что слышит своё имя, слетающее с губ Ви, задыхающегося и требующего в равной степени. Пойманное на языке, его собственное имя трепещет как бабочка, но Данте не даёт ему голоса. Вместо этого, он слизывает капельки пота с шеи Ви и теряет себя в блаженстве. Оргазм Данте подкрадывается к нему, бьет его исподтишка прямо в живот, когда он снова и снова вжимается в Ви, чувствуя, как первые волны пульсируют через его сердцевину. Раскаленное добела наслаждение, такое обжигающее, что оно почти ослепляет его своей силой, опаляет всё его тело с каждым ослабевающим толчком бедёр, и он сжимает Ви крепче, перехватывает его одной рукой за торс, как-будто Ви может даже отодвинуться от него в этот момент. На таком близком расстоянии бледная линия шеи Ви невыносимо аппетитна, и Данте кусает, сильнее, чем планировал, теплая кровь заполняет его рот, когда он кончает Ви между ног и на корни Клифота густыми горячими порциями. У него не было такого оргазма уже… Ну, с тех пор, как Ви довёл его до предела всего лишь пальцами на его собственном диване, и с мыслью об этом, низкий стон застревает в его горле, когда он оседает на Ви, опуская крылья. В посторгазмической дымке, тихий звук привлекает его внимание: едва слышимый, но дрожащий вздох, который не может быть ничем другим, кроме как болью. Это взывает к Данте, но не настолько, чтобы побудить его к действию, тело всё ещё наслаждается небольшими вспышками удовольствия, которые проносятся по его нервам каждый раз, когда его член чуть скользит по коже Ви. К тому же, боль временна. С тех пор, как Вергилий заботливо впихнул Ребеллион ему во внутренности, восприятие боли у Данте исказилось еще больше, чем когда он был ребенком. У него имелись свои теории относительно того, почему, большинство из них, в конечном счете, сходились в том, что демоны не понимают или даже чувствуют боль так же, как люди, словно эмоциональная составляющая исчезла и осталась только ограниченная ноцицепция. В сочетании с сверхчеловеческим исцеляющим фактором, когда всё, что не является серьезной травмой, едва ли приносит неудобство, само собой разумеется, что нет нужды беспокоиться за усугубление ран в демоническом теле, как это стоило бы делать человеку. Несмотря на это, у Ви нет демонической защиты от боли и дискомфорта как у Данте, и его слабое тело не очень подходит для любого причиненного ему вреда. Когда чувства возвращаются к нему, Данте начинает медленно осознавать как сильно Ви дрожит в его руках, ощущает ожог магии на своем языке, в то время как фамильяры Ви пытаются остановить кровотечение, даже с всё ещё наполовину погруженными в плоть зубами Данте. Пахнет возбуждением, потом и мрачной болью. Ви всё ещё не отстранился, и неясно, то ли от того, что он не хочет усугубить рану, или от того, что попросту не может. Еще один звук срывается с губ Ви, на этот раз резкий и высокий, и теперь Данте почти моментально ослабляет хватку на его плечах, глядя на него со смесью беспокойства и чувства вины, когда Ви оседает на корень, выглядя так, будто бы даже легкий ветерок способен сбить его с ног. Хотя, может быть, Данте и развлекал себя пару раз фантазиями о Ви, стоящим перед ним на коленях, и это был его выбор – так сказать, добровольный. В сравнении с этим, видя Ви таким, в нем не вызывает это ничего, кроме грызущего чувства изнутри. К тому же, Данте редко получал удовольствие, наблюдая за тем, как кто-то страдает. Он поворачивает Ви лицом к себе, давая ему опереться о корень Клифота, в то время как сам Данте оценивает повреждения. Кровотечение замедлилось благодаря уникальным способностям Ви к чуть ускоренному заживлению, но рана всё ещё достаточно глубока, чтобы впоследствии оставить неизгладимый след. Эрекция Ви, по крайней мере, не слишком ослабла, выгибаясь к его животу, покрытому алой кровью. Данте порывается взять в рот, чтобы ощутить пьянящую тяжесть на языке и смотреть на то, как Ви сносит крышу от ласк. Но ему не кажется, что у Ви осталось достаточно сил для еще одного раунда – не тогда, когда будучи на пределе своих возможностей, он едва смог подтолкнуть Данте ко второму разу, когда они делали это в последний раз. Скорее всего, кульминация, которую он сможет выжать из Ви, заберет последние его силы. Лучше сделать так, чтобы это засчиталось им обоим. Он делает шаг вперёд, так, что они вновь касаются друг-друга, оборачивает крылья вокруг них, чтобы они удерживали Ви более полноценно, чем корни Клифота позади него. Вот так, достаточно близко, чтобы он мог практически разглядеть отдельные цветные пятнышки в глазах Ви, становится-слишком-легко прижать свой всё ещё твёрдый член к его члену, медленно потираясь о разгоряченную плоть. Данте понимает, что его снова тянет к месту укуса, который постепенно заживает, наклоняется, чтобы нежно лизнуть его, смазывая последние остатки крови. На языке она острая и горькая; почему-то его это не удивляет, учитывая характер её владельца. — Перестань нянчиться со мной. Я могу стоять сам, — огрызается Ви, когда дыхание возвращается к нему, и колючесть в его голосе почти вынуждает Данте засмеяться, учитывая то, как Ви дрожит в его руках. Это означает то, что, несмотря на его хрупкость, он бы не хотел, чтобы его считали слабым настолько сильно, что Ви заставил бы себя подняться снова, даже когда его тело было на пределе своих возможностей. Это напоминает Данте о ком-то, кого он когда-то знал. Есть несколько вещей, которые он мог бы сказать, несколько дразнящих комментариев, которые мог бы сделать, но он не собирается ещё больше раздражать Ви. Он оставляет след от укуса в покое и вместо этого отклоняется назад, чтобы одарить Ви одной из своих самых лучших улыбок, тех, что любят все дамы, даже если они пока ещё не знают об этом. — «Дорога чрезмерности приводит к чертогу мудрости. Никогда не поймёшь, что значит «достаточно», пока не узнаешь, что значит «чрезмерно», — цитирует Данте, подражая и слишком уж переигрывая стиль Ви, когда тот изливается свой поэзией. Блейк никогда ему особо не нравился, но он знает пару строф, и даже если он немного испортит эту, то уверен, что это изменит траекторию настроения Ви. Что-то странное промелькнуло на лице Ви при этих знакомых словах, словно они были последней вещью, которую он ожидал услышать от Данте. Но прежде чем Данте успевает поехидствовать ещё, он обнаруживает, что совершенно ошеломлен тем, что Ви прикусывает уголок своей нижней губы, тем, что он отводит взгляд в сторону и мышцы его челюсти сжаты настолько крепко, будто бы он хочет унять дрожь. В этом читается нечто, что Данте счел бы за сожаление, задержавшееся в опущенных уголках губ Ви, какая-то глубокая печаль, говорящая о непостижимой утрате, скрытом в выражении его лица. Внезапно Данте вспоминает, как Ви просил его остаться, и как дрожал его голос, когда в тот день он читал ему на диване. Но Данте не готов противостоять этому, не готов к тому, как его горло перекрывает доступ ко всем словам, которые он мог бы использовать, чтобы облегчить ситуацию. Поэтому Данте делает то, что умеет делать: он перенаправляет и уводит их с этой опасной территории, на которую им обоим лучше не соваться. Качнув бёдрами, он переключает внимание их обоих, прижавшись своей эрекцией к чужой, беспорядочно скользит, от чего Ви жадно глотает воздух, а Данте отвечает ему стоном, избавившем его от кома в горле. Даже после того, как он имел Ви у дерева, нежное тепло от его члена рядом с членом Данте настолько приятно, что он начинает медленно и с легкостью тереться о Ви, что заставляет того дрожать. Данте наблюдает за ним до тех пор, пока он не перестает выглядеть таким обеспокоенным, до тех пор, пока он не начинает хмуриться, а его глаза изо всех сил не пытаются оставаться открытыми, борясь с возбуждением, и только тогда Данте утыкается лицом в изгиб шеи Ви. Тяжело дыша в попытке успокоиться, он вдыхает едва уловимый запах, что почти готов поклясться – существо, что он держал в руках, было только призраком. Но даже в этом случае, запах всё ещё остаётся под горьким привкусом темной магии, запах настолько знакомый, и, всё же, совершенно новый, что Данте ничего не может с собой поделать, прижимает его к нёбу и дышит. (Он делает вид, что не узнает его, но он знает, он знает, и его сердце сжимается от такой острой боли, что на мгновение у него перехватывает дыхание.) Он чувствует, как пальцы Ви зарываются в его волосы – что-то между убаюкиванием и перебиранием прядей для покупки – и осознает, что вышел из триггера, по крайней мере, частично. Это никак не влияет на его возбуждение, и Данте едва ли надолго задерживается, чтобы достать член из джинс, прежде чем снова начать тереться о Ви. Их члены идеально помещаются в его свободном кулаке, и Данте даже не против делать всю работу самому, только не тогда, когда Ви мягко стонет и поощряет его небольшими толчками бедёр, быстро уставая, но всё равно желая продолжать. Данте облизывает место укуса, острый край ключицы, горло Ви, когда тот неуверенно предлагает его, и от этого Данте стонет, потому что наверняка Ви знает, что делает, ведя себя так. Ви трясёт от этого действия, но он не отстраняется, позволяет Данте прижаться губами к его горлу, пока они двигают бёдрами, и в темноте и безопасности кокона из крыльев, имя Данте на губах Ви звучит сладко, с эмоцией, которую он не хочет признавать. Поэтому он переключает внимание на медленно стягивающееся чувство внизу живота, на вкусе Ви, на звуках его неровного дыхания, до тех пор, пока он не перестает знать что-либо, кроме жара, фрикций и собственного возрастающего блаженства. Данте почти полностью возвращается в человеческую форму, когда приходит в себя, руками он всё ещё крепко прижимает к себе Ви, пальцы Ви всё ещё в его волосах. Остались только крылья, защищая их обоих от любопытных глаз, хоть и ни один демон так и не показался, чтобы прервать их. Спрятавшись вот так, почти что в их собственном маленьком мире, для Данте легко поддаться порыву, он баюкает лицо Ви в ладонях, а его крылья баюкают тело Ви. Когда Ви слегка наклоняет голову к горячей ладони Данте и позволяет ему огладить большим пальцем выпирающую скулу без возражений, Данте принимает свою заботливость такой, какая она есть. Он прижимается к Ви лбом, пока они оба переводят дыхание, и не думает о том, каково это, ощущать себя таким близким другому, не думает о том, насколько ему приятно, как пальцы Ви осторожно перебирают его волосы в ответ. Не думает о том, как сейчас поцеловал бы его, будь Ви кем-то другим. Они стоят так какое-то время, до тех пор, пока крылья Данте, наконец, не дематериализуются, и он понимает, что Ви отстраняется от него назад к корню Клифота. Данте воспринимает это как сигнал отойти в сторону, предпринимает попытку чуть привести себя в порядок, несмотря на то, насколько бессмысленно это занятие. Ему придется убедиться, что он забрызган кровью демонов в достаточной степени, чтобы всё скрыть. Данте не уверен, что хочет объявиться на похороны Уризена, пахнущим так, будто у него был действительно хороший секс. Краем глаза он наблюдает за тем, как Ви натягивает свои штаны назад, а затем с дрожащими коленями плавно опускается на землю. Он выглядит уставшим, немного бледным, но всё ещё целым и невредимым. Это обнадеживает, особенно теперь, когда Данте уже не так сильно подчиняется требованиям своего внутреннего демона. Однако, он не может заставить чувствовать себя полностью виноватым; не тогда, когда Ви так настойчиво подталкивал его к этому, невзирая на то, что осознавал все риски. Кроме того, есть что-то по-своему удовлетворительное в том, чтобы видеть оставленные на Ви физические следы после их взаимодействия, очень похожие на те менее заметные, что Ви оставил на нем в первый раз. Когда Данте, наконец, отказывается от своей затеи оттереться, он замечает, что Ви наблюдает за ним сквозь полуприкрытые веки, с усталой, но понимающей улыбкой. — Я полагаю, тебе лучше? Кстати, всегда пожалуйста. Ви рассеянно зарывается пальцами в свою челку и откидывает ее назад, наклонив голову так, чтобы она упиралась в корень позади него, и смотрит на Данте с едва читаемым самодовольством. Это движение заставляет что-то болезненно сжаться в груди Данте, и он вынуждает себя подавить это чувство, прежде чем оно разрушит его спокойствие. Он — и Ви —усердно постарались, чтобы убедиться в том, что Данте в достаточной мере контролирует себя, дабы вновь встретиться с Уризеном. Было бы глупо прятаться здесь, пока эффект не сойдет на нет. (Или, если уж на то пошло, до тех пор, пока он не сделает что-то, что всё отменит.) С глухим ворчанием он взваливает Дьявольский Меч Спарда себе на плечи, ощущая его вес почти таким же тяжелым, каким он его помнит. На мгновение он колеблется, не уверенный, стоит ли оставлять Ви здесь одного после того, как он собственноручно высосал из него большую часть его оставшихся сил. Хоть он и не одинок — Данте видел только улетающего Гриффона, но есть еще два фамильяра, которые зовут Ви своим хозяином — он еще даже не может стоять на собственных ногах. В таком состоянии Ви будет легкой добычей, если что-то большее, чем Эмпуза, решит пройти мимо. Но он также не может бросить Неро, не тогда, когда ему известно слишком хорошо, с кем они сражаются. Данте делает шаг в сторону, а затем останавливается, нерешительность царапает его изнутри, хоть он и знает, что должен сделать, знает, что должен поспешить за Неро, но хочет остаться с Ви, по крайней мере, пока тот не встанет на ноги. Он знает, что тянет время, но его ноги все ещё будто бы залиты свинцом в сапогах. Это забота о Ви заставляет его оттягивать неизбежное? Или он просто не хочет встретиться лицом к лицу с чудовищным существом, которое утверждает, что носит имя его брата? Неро нуждается в его помощи, но почему ему так трудно уйти? Черт побери, он думал, что уже прошел через все эти сомнения! В конце концов, Ви принимает решение за него, лениво махнув рукой в прогоняющем жесте. — Иди, — произносит он, его голос мягкий и почти нежный, несмотря на пренебрежительный жест. – Ты знаешь, что ждёт тебя. Не волнуйся. Я буду неподалеку. Данте хмурится, когда тон Ви снова становится насмешливым, беззаботным и таким явно фальшивым, что у него сводит зубы. Покалывающее раздражение – это, по крайней мере, чувство, которое ему хорошо знакомо, и он позволяет ему закипать под кожей, приклеивая на лицо улыбку. — Конечно. Делай то, что должен. Он шутливо отсалютовывает Ви и отворачивается, направляясь вглубь Клифота, подальше от того места, где он только что провел последний месяц во сне, пока Неро и Ви решали проблему, которая должна была быть его проблемой. (Вергилий – это его личное дело, потому что кто еще сможет сразиться с его братом в полную силу и стереть это – ) Воспоминание о губах Ви, изогнутых вверх в ухмылке, вспыхивает перед его глазами, и Данте вынужден встряхнуться, сжимая свободную руку в кулак, когда он идет дальше, двигаясь быстрее, чем того требует осторожность. Он позволил себе привязаться к призраку, затянувшемуся оттенку чувств и сожалений, которые, кажется, хотят помочь ему так же сильно, как и помешать ему. Было ошибкой позволить Ви прикоснуться к нему в первый раз, найти хоть какое-то утешение в человеке, который имел достаточно сходства с его братом, чтобы почти вписаться в недостающие части разбитой души Данте, и этот второй раз только усугубил проблему. У него нет времени на подобные вещи, особенно когда они не приносят ему покоя. Даже Данте знает, что человек в татуировках не выживет, что Ви исчезнет, как только Данте убьет Вергилия. Сглотнув горькое, приторное чувство, которое грозит застрять у него в горле, Данте стремительно бежит в сторону тронного зала и не оглядывается назад.