О снах и бурях

Васко любил бури. Когда корабль мотало по беснующимся волнам, когда нужно было привязывать себя к мачте, чтобы не смыло за борт, он чувствовал себя живым. Его кровь бушевала так же, как и буря, волосы словно играли с ветром, а губы непроизвольно растягивались в дикую улыбку, какая появлялась, должно быть, еще на лицах первых мореходов. Васко не боялся бурь: он их любил и уважал, он знал, что необузданной стихии можно только довериться — довериться и сделать все, чтобы его корабль выдержал и удары волн, и порывы ветра. Васко не любил аристократов. Он знал, чего можно ждать от бури, но никогда не знал, как поступят представители высшего слоя общества. Он не ожидал, что очередные благородные пассажиры будут жизнерадостными, словно дельфины. Он не ожидал, что высокородная леди сможет противостоять островной твари, вырвавшейся на волю. Он не ожидал, что аристократы могут так друг друга любить: обниматься, улыбаться, трепать друг другу волосы и подшучивать над собой и всеми вокруг. Но он все равно им не доверял и постоянно ждал подвоха. В первый раз де Сарде приходит на его корабль ночью. Она закутана в тьму, словно в бархатный плащ, и Васко видит только светлое пятно ее лица. Леди де Сарде что-то говорит ему, но ее голос тише мерного шелеста волн, и Васко никак не может разобрать слов. Леди де Сарде сердится, и ночь, окутавшая ее плечи, волнуется, идет рябью, вздымает пенные шапки. Васко хочет подойти к ней, но не может: он привязан к мачте, чтобы его не смыло волной. Стоит ему удивиться — какие волны без бури, — как леди де Сарде начинает хохотать, а потом взмахивает руками, и в лицо Васко летит целый океан холодной воды. Васко любил бури даже с пассажирами на борту. Стоя на палубе, он смеялся в ответ на завывания ветра и представлял, как внизу, в тесных душных каютах, жмутся друг к другу перепуганные на смерть аристократы. Он представлял себе испуганное лицо де Сарде — той самой, что пришла к нему во сне и хохотала над ним — и смеялся еще громче над своим глупым сном. Он не ожидал, что леди де Сарде скажет, что она хотела бы оказаться в бурю на палубе. Он не ожидал, что она скажет, что буря бушевала не только снаружи, но и внутри, в ее крови. Де Сарде приходит к нему еще раз, когда его списывают на сушу. Она одета в свой привычный камзол и развевающийся на ветру шарф, она смеется над ним и говорит, что капитана без корабля не бывает. Де Сарде смеется и ее слова жалят, словно ледяной дождь у южного полушария, пока у ее ног закручивается в спирали сухой обжигающий ветер. «Что ты за навт без моря?», — кричит она, и в лицо Васко летит целый океан горячего песка. Он задыхается и тонет в песчаной буре, бестолково бьет руками под несмолкаемый хохот и просыпается. Васко не любил аристократов. В том числе и за то, что у них было все, чего не было у него: счастливого детства и шелковых одежд, холеных мягких рук и умащенной кремами и притирками кожи, легкой беззаботной жизни и исполнения любых капризов. Васко казалось, что это она, де Сарде, с ее ухоженными волосами и темными, словно штормовое небо, глазами, забрала у него то, что принадлежало ему по праву. Васко было тошно от своей глупой неприязни, тем более, что он уже успел понять: эти аристократы почему-то другие и уж, конечно, ничего у него не отбирали. И он мучился виной и неприязнью, и ничего не мог с собой поделать. Де Сарде окутана водорослями, а в ее волосах запутались морские звезды, ракушки и кораллы. Де Сарде кружит вокруг него, словно акула вокруг добычи, улыбается и говорит что-то, но Васко ее не слышит — совсем как тогда, когда она явилась к нему впервые. И тогда она берет Васко за руку и взмывает с ним в небо, туда, где собираются свинцовые тучи. Де Сарде кружит его в тучах, и начинается буря — и Васко впервые не нужно привязывать себя к мачте. Он смотрит на беснующиеся под ним волны, чувствует на губах соленый вкус, и его кровь поет вместе с ветром. «Тебе не нужен корабль, чтобы попасть в бурю!», — кричит ему де Сарде, и Васко падает — вниз, вниз, вниз, прямо в сизую пасть штормового океана. Васко не особенно любил леса и горы: его леса — это покачивающиеся в глубинах водоросли, его цветы — это яркие актинии, его горы — это коралловые рифы. Следуя за де Сарде, Васко заново знакомился со стройными, словно мачты, деревьями; с яркими, как рыбья чешуя, цветами; с жирной темной землей, запах которой не имел ничего общего со свежим ароматом моря. Васко разглядывал кроны деревьев, подметающих небо в своем вечном раскачивании; нюхал цветы с их тяжелым медовым ароматом; подставлял лицо другому, более сладкому и теплому ветру, и думал, что, может быть, на суше не так уж и плохо, как ему казалось. Де Сарде приходит к нему, одетая в гагачий пух, ее руки теплые и легкие, как прибрежные волны, а ее волосы, падающие ему на лицо, пахнут морем и медом. Де Сарде не смеется и ничего не говорит, она вовсе не замечает Васко, стоя на пороге его комнаты. А потом налетает буря и оконные стекла разлетаются на осколки, и Васко впервые чувствует страх: здесь нет ни мачты, ни привычных волн, только беснующийся ветер и парящие в воздухе осколки. Де Сарде подхватывает Васко на руки и окутывает теплым бризом, опускается с ним на шелковистый белый песок, и он чувствует, как мягкие волны укачивают его, испуганного, словно ребенка. Васко любил книги и хороший алкоголь, ценил редкие минуты спокойствия, которые удавалось выкрасть у привычных, наполненных заботами будней. Васко любил секс и следовал одному, им же придуманному правилу: никогда не заводить отношений в команде. Потому что случись вам поссориться, и на плаванье можно ставить крест. Недомолвки, смущение, желание оказаться от другого человека как можно дальше — все это разрушило бы корабль куда быстрее бури. Тонкие листы книг и темное густое вино — на корабле, быстрые и ни к чему не обязывающие связи — на суше, вот что любил Васко, вот как он жил, пока не налетела буря и вся его жизнь не изменилась. Де Сарде одета в лунный свет — и ничего больше. Кончиками пальцев она проводит по его татуировкам, и Васко кажется, что это море ласково касается его обнаженной кожи. Де Сарде наклоняется, и ее волосы скользят по его груди и рукам, словно струи первого весеннего дождя, все еще холодного, но такого долгожданного. От нее пахнет морем и солью, ее поцелуи легки и прохладны, как ветер, и Васко хочет поймать ее, но не может, она растворяется в его руках, словно морская пена. Васко чувствует ее губы повсюду, она смыкает их вокруг его напряженной плоти, проводит языком по вздувшимся венам, впускает его в свой рот, влажный и теплый, как тропический воздух. Васко, кажется, стонет и умоляет, и она насаживается на него, и двигается плавно и размеренно, обхватывает его все плотнее и плотнее, пока он не разбивается, словно волны о борт корабля. Васко любил бури. Он любил, когда в его теле вскипала кровь и бушевали волны, когда ветер трепал его волосы и рвал полы бушлата. Он скучал по таким бурям на суше и знал, что ни один ураган не вернет ему это ощущение свободы, только море, только шторм в непроглядной тьме. Васко не ожидал, что почувствует грядущую бурю лишь от одного прикосновения к незащищенной перчаткой руке, что его кровь вскипит, когда он встретит безмятежный, как море, взгляд. Васко не ожидал, что де Сарде все поймет, и примет, и прикоснется к нему легко и невесомо, и он — на суше — почувствует, что его затягивает в самое сердце шторма. Де Сарде приходит к нему не во сне, а наяву, и ее плечи окутывает теплый свет масляной лампы. Васко касается ее осторожно, словно боясь спугнуть, — так он однажды дотронулся до дельфина: «Это приносит удачу», — сказал кто-то из команды. Де Сарде тоже приносит ему удачу, как дельфин, как буря, которая уже бушует внутри него, которая бушует снаружи — взмахами ее рук, буйством поцелуев, неукротимостью желания. Де Сарде забавляется, играет с ним, словно буря с кораблем; словно дождь, она оставляет влажный след на ухе, рядом с серьгой, ветром теребит волосы, пеной оседает на его бедра. Она влажная и соленая, словно море, и Васко никак не может насытиться ее вкусом, ныряя все глубже и глубже, топя язык в ее жарких глубинах. Васко погружается в нее до предела, приникая к мягкому рту, и чувствует, как его обхватывают ее ноги — сильно и крепко, не давая отстраниться, не позволяя вырваться: так кракены обвивают корабль, так Васко привязывает себя к мачте, оставаясь с бурей один на один. Де Сарде волнами изгибается под ним, вонзает в спину ногти, сжимает его болезненно напряженную плоть своей, стонет, и ее стоны кажутся Васко песнями, что сирены поют во время самых страшных штормов, когда ломаются мачты и рвутся паруса. Он сам — такая мачта, и он ломается с оглушительным треском в ушах, со всполохами молний в глазах, и все, что еще держит его на плаву — это упругая влажность, и обвивающие его ноги, и плен теплых губ. А потом Васко становится обломками, которые выбрасывает на берег успокоившееся море, и буря превращается в ласковое солнце и нежный бриз, перебирающий мокрые от пота волосы. «Тебе не нужен корабль, чтобы попасть в бурю», — вспоминает Васко. Его собственная буря стихла, уставшая; положила голову на его грудь, водорослями обвила его руки и ноги, прижалась к нему прибоем. Бурей нельзя управлять — ей можно только довериться, научиться ее любить и уважать, и тогда она ответит: безудержным счастьем, дикой первозданной красотой, буйством жизни. «Моя буря», — шепчет Васко во влажные губы, все еще хранящие вкус моря, и засыпает безо всяких снов. Потому что тому, кто сумел выжить, побывав в сердце шторма, уже не нужны никакие сны.