прострация

       В бесконечных содранных костяшках пальцев, в сбитом дыхании, в вырванном куске сердца — Андеру нужны крупицы кислорода. Он смотрит вперед, натягивает на голову капюшон толстовки и словно не замечает барабанящих по прозрачному зонту дождевых капель. Андер вытягивает руку вперед, надеясь ощутить на кончиках пальцев знакомое тепло, покалывание, статическое электричество, хоть что-нибудь, кроме холода могильного камня.        Кладбище пустое, мрачное и до того серое, что мир кажется ровно таким же. Без него — пусто, мрачно и одиноко. Прошел ровно год, а Андер еще помнит голос, улыбку, смех, губы, обнимающие горлышко бутылки пива, и пальцы, украшенные кольцами. Андер помнит марку духов, мягкость волос, тепло кожи. Сжимая ручку зонта, раз за разом вчитывается в имя на надгробной плите и понимает, что по щекам стекают не дождевые капли, а самые настоящие слезы утраты.        — Я скучаю, — говорит Андер, касаясь холодного камня. — Я все помню, — проводя кончиками пальцев по буквам на плите. — Я помню тебя, Поло.        Андеру до выломанных пястных костей, до содранной кожи, до ноющих ключиц — больно. Больно и одиноко. Мир вокруг принимает черно-белые оттенки, пропитывается насквозь смрадом плесени и могильной земли.        — Я должен был быть рядом, — говорит Андер, опускаясь на корточки, и прижимается лбом к могильному камню. — Я должен был держать тебя за руку.        — Прости, что это был я, — произносит Гусман и протягивает руку, помогая подняться. — От тебя пахнет им, — практически шепчет, утыкаясь кончиком носа в шею Андера. — Не отходи, еще пару минут.        Они стоят в тишине, разбавленной лишь дождевыми каплями по куполу зонтов. Андер, нервно сжимающий ладонь Гусмана пальцами до того сильно, что белеют костяшки, и сам Гусман, в одно мгновение дышащий ими обоими одновременно.        Андер затягивается смесью смолы и никотина до содранного горла, пустым взглядом смотрит на имя на могильной плите и неверяще мотает головой из стороны в сторону. Гусман продолжает держать его за руку, искренне веря, что тогда, там, в крови и осколках, Поло услышал его слова. Я прощаю тебя, мысленно повторяет Гусман каждую ночь, стоя у открытого окна, я простил тебя, я скучаю по тебе, прости меня.        Они опускаются на слишком холодную для этого времени года землю, Гусман притягивает пакет и резким движением ладони открывает поочередно каждую из трех бутылок пива. Они пьют молча. Не смотрят друг на друга. Андер беззвучно рыдает. Гусман надеется, что Поло его простил.        — Я никогда не уеду, — серьезно, на надрыве, говорит Андер, приставляя открытую, нетронутую бутылку к могильному камню, и поднимается на ноги. — Больше я его не брошу.        Гусман сцепляет пальцы на стенках бутылки пива, прислушивается к удаляющимся шагам Андера и медленно кивает. Я тоже. Я не брошу тебя, Поло.