простое и сложное

ей бы шампанского, командировку отца на недельку, три дня (боже, она жалкая, но ей хотя бы день!) и кудрявую голову рядом, обладающую совершенно невыносимыми глазами с искрой жизни. лу вертит и вертит в руках карандаш, отключаясь от голоса препода, и хочет сломать его (карандаш, естественно). она желает представить, что это валерио — или, нет, её чувства к нему, — и сточить карандаш на точилке, пока не останется лишь жалкий огрызок, пустое место, ничто. она хочет сделать это, прячась за ухмылкой — защитный механизм, которым она обещает самой себе: «ты будешь в порядке, лу. ты будешь в порядке». но карандаш механический. лу знает, что ей нужна эта стипендия. ей нужно сбежать, избавиться, укрыться, спрятаться от чувств в гребанном нью-йорке, ей нужно переболеть, других вариантов нет. и, может, надя права, прячась под хиджабом, под боком у аллаха, оправдывая себя. может, если доверить жизнь, принятие решений кому-то другому, все будет проще. но звенит звонок. лу встает и идет на улицу. валерио идет следом, конечно же, он идет. лу знает, как звучат его шаги, и ненавидит себя за это. ей хочется представить, что ничего больше нет в этом гребанном мире, кроме летнего испанского солнца, их двоих и бутылки шампанского, но как же она надеется, что он исчезнет с её радаров, разбив им обоим сердце в последний и окончательный раз. — лу… он шепчет, и сердце сжимается, гордость не позволяет обернуться. она могла бы подняться на крышу самого высокого здания в мадриде и спрыгнуть, но это — просто. она могла бы сказать ему убираться к чертям собачьим отсюда, но это — сложно. — лу… он делает шаг вперед; лу различает все оттенки его голоса, слышит все до последней эмоции и потому знает, что, обернувшись, увидит побитого, ненужного никому щенка. не оборачивается, совершенно точно понимая, что выглядит точно также. валерио касается её плеча, и лу трясет, лодка с пожаром её ненависти (к самой себе?) переворачивается, выливается в воду, только чтобы понять, что все вокруг покрыто бензиновыми пятнами. что-то сдавливает горло, и нет больше пары английского и звонка на урок. есть только лестница и она, сбегающая вниз по ступенькам от чувств, сжигающих её. было бы проще, если бы он не существовал. если бы он просто взял и не вернулся из гребанного чили, если бы она могла притвориться, что они друг друга не знают. если бы она могла притвориться, что не любит его. он тормозит её, хватая за ладонь, и её броня сыпется, тушь течет, а сердце, разбитое в крошку, издает вопль. лу хочет, чтобы время остановилось на них двоих. лу мечтает, чтобы все это поскорее закончилось. валерио тянет её на себя, обнимает, и в нос врезается запах кожи, пота, и парфюма, едкого, невыносимого, но она вспоминает, как слизывала вкус любви с его тела, и её тошнит от самой себя. до чего ты докатилась, девочка, думает она, и не может не обнять его, не может не опьянеть от тепла его кожи, от его дурманящих глаз и дурацких губ, которые хочется заставить замолчать постоянно. она стоит, рыдая посреди улицы, уткнувшись ему в грудь. и кажется, будто впервые все именно так, как надо. — ну же, лу, — он гладит её по волосам, позволяя размазать макияж по собственной коже. — я сбегу с тобой хоть на край света. как тебе идейка, а?поедем к морю, на юг испании, вечеринки, алкоголь, девочки и мальчики, хм? она вытирает сопли. делает глубокий вдох. и вырывается из его объятий. — ты идиот, валерио. он улыбается. — а как же твои двое этих? мошенница и убийца? бросишь их? — зачем они мне, когда есть младшая сестренка, которую можно развращать? — и замалчивает, конечно же, что ради нее он бросит что и кого угодно. лу знает, что у отца нет командировки в ближайший месяц, зато у нее есть валерио, его машина и бутылка теплого шампанского у него под водительским сиденьем. и на сегодня она вполне может притвориться, что этого — достаточно.