Безоружные

Он проснулся за час до рассвета. Сел на кровати, свесив ноги в сползших полосатых гольфах. Потер лицо ладонями, взъерошил и так вечно стоящие дыбом волосы. Прислушался к окружающей темноте. Старый дом над ним и под ним тихонько поскрипывал. Потрескивали, оседая, балки, в углу, в норе с узким входом, копошилась мышь. Снаружи пиликали сверчки. Крикнула какая-то ночная птица - сова, прикинул он про себя, а может быть, и филин. И никаких пугающих шорохов. Стука в стекло. Гула тяжелых шагов. Спокойствие и нормальные ночные звуки. Не сразу попав в тапочки, он встал. Нашарил керосинку, но, быстро передумав, отставил её обратно. В доме не ощущалось чужого присутствия, ничьи голоса не нашептывали ему в уши бессмысленно-жутких фраз, и идея разжечь печку не зажигая большого света не казалась такой уж ужасной. Найдя в кармане спички, он затеплил огонь. Поставил с вечера полный чайник к теплу, уселся обратно на кровать, с интересом вглядываясь в заплясавшие по комнате рыжие отблески. Тени, кривляющиеся в неверном свете, были самыми обычными тенями. Он поднял руку, сложив из пальцев птицу, сменил её на собаку, подозрительно покосился на дверь - показалось, что-то прошуршало за ней - но тут же рассмеялся тихонько. Уже неделю его не тревожили кошмары, он не мучился бессонницей и чувствовал себя на диво хорошо. После того странного сна, где целый день он блуждал по солнечному лесу вместе с девочкой в смутно-белом платье, мир был спокоен и тих, никто не звал его из заоконной темноты, не прятал вырванных из дневника страниц. Может быть, всё это вообще было одним большим странным сном... Если бы не царапины на двери и встречающиеся в доме следы грязных босых ступней, он бы мог в это поверить. Чайник закипел, и он налил себе полную кружку душистого чая из сушеных лесных ягод и листьев сладких трав. Подумав, добавил веточку можжевельника. Удивительно хорошо было сидеть у печки в ночном доме и чувствовать себя в полной безопасности. Всё закончилось, чем бы ни было это "всё", прошлое ушло в прошлое, скоро должно было взойти солнце. Где-то в росистом лесу - подол платья намок и тяжело лип к ногам - девочка насвистывала по-птичьи, наконец-то свободная, выпущенная из клетки чужой памяти и вины.