здесь ночь и ледяное дыхание, здесь огни и злость

      цвета вокруг киришимы — лёгкие оттенки персикового [закат на море; тающее мороженое, стекающее на смуглую кожу рук] и перламутровый [фольга от леденцов, в детстве заполнявших карманы бакуго]. его запах тоже успокаивающий и сладкий. рядом с ним тепло, будто в солнечный летний день. цвета вокруг киришимы — цвета ностальгии, чувства спокойствия, и бакуго, кажется, возвращается к счастью, укутывавшему его когда-то в детстве.       для эйджиро, вероятно, было бы обидно услышать такое сравнение. бакуго для него пустота и огненная ярость, ощущающаяся в воздухе во время битвы. бакуго получает «прости» в ответ на признание, хранимое им со старшей школы, и чувствует, что теперь он один.       он горит. цвета вокруг него — бордовый, грязно-жёлтый, тёмно-серый; кровь, хлынувшая из свежей раны, размазанные перед глазами ночные огни трассы и пепел, летящий от полыхающей многоэтажки. кацуки жмёт на газ, обгоняя стремящиеся прижаться друг к другу автомобили; ветер, всё громче бьющий по барабанным перепонкам; поток собственных разъярённых мыслей; образ, застрявший в его крови и запечатавшийся под кожей. жгучий страх проебаться, прилипший к краям покрасневших век и кончикам пальцев. страх всех нахуй разочаровать; нет, себя. того, прожигающего в нём дыру горящим взглядом с обратной стороны ванного зеркала, разбивающего его костяшки в кровь на тренировке, отсчитывающего сбившееся дыхание в секунду усталости. когда он успел, нахуй, появиться.       огни, не дающие мусутафу затянуться ночным мраком, смазаны в нелепые длинные пятна. вокруг синий, красный, оранжевый, он закрывает глаза, и взамен темноты под веками наконец-то реальные, не выдуманные его собственным разумом, цветные разводы; под ним сидение мотоцикла; сверху, под кучей грязных облаков, кричащая пустота. перед раскрытыми глазами какофония моторного рёва и бликов, брошенных фонарями на чёрную кожу его перчаток, на месте запечатлённых памятью оттенков городской ночи — сплошная ненависть, измазанная ребёнком палитра.       у него не было цели, но теперь переполненный страхом [малиновый, бледно-синий, серебряный] и злобой [корка на ране, грязь под осенней листвой, различающиеся на бледной коже синяки] он полон уверенности, что не доедет.       это значит быть живым, это чувствовать злость, пульсирующую в желудке и отдающую в конечности рвущимся огнем. это быть испуганным [мигающий синий], сильнейшим [жёлтый], несчастным [кремовый аконит], влюблённым [пятна перед глазами от резкого движения головой], быть в секунде, быть здесь, в моменте. видеть ведущую к концу нить, натянутую до предела. видеть, где она начинает слабеть и рваться, и продолжать жить, наблюдая ваше общее увядание. отчаяние — серый, надежда — его выбеленный оттенок.