Прощай и люби меня

      Танджиро устало трет лоб и измученно жмурится сильно-сильно, так, что перед глазами начинают плясать цветные круги, и зевает, обнажая ровные ряды белоснежных зубов, а после глубоко-глубоко вздыхает и снова кладет руки на клавиатуру, устраиваясь поудобнее на мягком стуле.       – Ты что, уже устала? – недовольно спрашивает Сабито, – но Танджиро знает, что он таким образом выражает свою заботу, – когда ставит на поверхность стола кружку с забавной надписью «я писатеЛЕЛь я так вижу и что ты мне сделаешь». Девушка вцепляется в посуду с такой силой, словно это ее единственный якорь посреди огромного, бесконечного океана, где есть только она сама и жуткая разыгравшаяся стихия, несущая погибель всему живому. Это неплохое сравнение с реальностью, где море – это ее жизнь, а кружка – Сабито, ее спасательный круг, который помогает ей удерживаться на плаву.       – Немного, – отзывается Танджиро, ставит кружку обратно на стол и покорно прикрывает глаза, когда теплые ладони очень ласково ложатся ей на плечи и принимаются осторожно их разминать, а после откидывает голову назад, упираясь затылком в чужой живот. – О-ох, хорошо.       – Еще бы, – несколько самодовольно отзывается парень. – Ну-ка, посмотри на меня.       Камадо открывает глаза нехотя – Сабито смотрит на нее пристально, внимательно, будто душу из нее хочет вынуть, и вкупе с его серебристыми, почти прозрачными радужками такой пронзительный взгляд кажется очень даже угрожающим. Танджиро знает, что он никогда не причинит ей вреда, но это не мешает ей каждый раз ежиться под этим рентгеновским зрением и потом получать за это по шапке.       Танджиро знает Сабито как облупленного – иногда ей кажется, что ей настолько хорошо известны его слабости и тайны, что ей самой невольно становится страшно.       – Я скажу тебе это только один раз, запомни это на всю жизнь, – ворчит парень и склоняется близко-близко, так, что между их глазами остается не больше десяти сантиметров. – Ты молодец, Танджиро. Я горжусь тобой.       Сухие, обветренные губы касаются виска целомудренно и нежно; Камадо заливается краской и во все глаза смотрит на Сабито сверху вниз, но даже так ей видны следы румянца на бледных щеках. Он смущенно закрывает нижнюю половину лица тыльной стороной ладони, в какой-то неясной панике отшатывается назад, когда его взгляд цепляется за изумленный взгляд Танджиро, и рычит гортанно и низко:       – Чего смотришь?       – Да так, – смущенно бурчит девушка, разворачиваясь к нему на стуле. – С чего это вдруг такие нежности?       – Никаких нежностей, – отрезает Сабито, в два шага оказывается рядом с Камадо и, видимо, для того, чтобы скрыть свое смущение, кладет ей обе ладони на щеки и стискивает ее лицо так, что Танджиро возмущенно пищит. – Работай, солнце еще высоко.       – У Шаито, – невнятно бурчит девушка и пытается отнять его руки от многострадальных скул и челюсти. – Ути.       – Чего-чего? – склоняется он над Камадо.       – Пусти, говорю, – фырчит Танджиро, когда ее щеки наконец-то оказываются освобожденными из плена, и щурится – Сабито ухмыляется широко и неожиданно по-мальчишечьи, и его лицо озаряется какой-то игривостью. Он нажимает девушке указательным пальцем на нос и резко разворачивает ее кресло обратно к мерно гудящему ноутбуку, пододвигает ее ближе к столу, а сам садится на табуретку рядом, привычно поджимая под себя одну ногу. Танджиро скользит по нему взглядом – по встрепанным рыжим волосам, прозрачным серебристым глазам, широкому развороту плеч, лисьей маске на голове, цветастому хаори – и смотрит полувопросительно.       Сабито ощущает на себе ее внимание и вздыхает:       – Я здесь. Никуда я не денусь.       Лицо Камадо озаряется улыбкой, она благодарно кивает парню и с куда большей уверенностью кладет руки на клавиатуру компьютера, на несколько секунд прикрывает глаза, задерживает дыхание, концентрируясь, а после резко подается вперед, слегка горбясь, и пальцы ее взлетают над клавишами подобно стае испуганных птиц.       Буквы складываются в слова, слова – в словосочетания, словосочетания – в предложения, а предложения – в абзацы. Взгляд Танджиро расфокусированный и сосредоточенный одновременно, он позволяет ей охватить сразу весь текст, вылавливая любые неточности, неисправности, несостыковки и оценивая всю картину целиком. История льется из самых глубин ее души – тот сюжет, те персонажи, которых она вынашивала под своим сердцем, которых взращивала, как своих собственных детей, которых самолично провожала в путешествие и с которыми прощалась один за другим при окончании их путей. Ее внутренний голос поет, шепчет, диктует необходимые слова по мере того, как ее любимые герои оживают, ведут себя своевольно и свободно, а Камадо остается только записывать за ними, вести наблюдение со своей точки зрения, со своего ракурса, и осторожно вести нить сюжета в нужном направлении, ласково и мягко подталкивая своих детей к финалу.       – Ну что, настала пора прощаться? – спросил Сабито весело и по-птичьи склонил голову вбок; Шиори несколько отстраненно пронаблюдала за тем, как завязки на его излюбленной маске скользнули в сторону. Мечник поймал ее взгляд и задорно ухмыльнулся.       – Что, нравится? – самодовольно спросил он и улыбнулся чуть шире, когда брови девушки поднялись чуть выше.       – Да, – немного подумав, ответила Шиори, решив в последнюю минуту их общения быть предельно честной. – Она всегда мне нравилась. Где ты ее купил? В Лэдвингерре? В империи Морф? В Ламашту?       – Ее нельзя купить, – покачал головой Сабито, и его улыбка стала несколько более грустной. – Она мое сокровище. Эта маска одна такая на весь свет…       Мечник вздохнул и вскинул взгляд на небо. По закатной глади плыли редкие лиловые, рыжие, желтые, красные облака – сейчас парень ощущал себя таким же облаком, плывущим неизвестно куда и неизвестно зачем. Он посмотрел на Шиори открыто и светло, а после потянулся обеими руками к своему затылку.       – Не-ет, – протянула девушка и отошла на шаг назад. – Ну не-ет, я не возьму.       – Возьмешь, – настойчиво произнес Сабито и вручил ей свою маску. Шиори выглядела совершенно растерянной, когда брала сокровище боевого товарища в руки. – Не отказывайся от нее. Это тебе мой прощальный подарок.       – Конечно, – взволнованно сказала мечница, с величайшей аккуратностью прижимая маску к своей груди. – Я буду беречь его как зеницу ока!       – Ну разумеется, – усмехнулся Сабито и вскинул руку вверх. Шиори повторила его жест, и они стукнулись кулаками, ухмыляясь абсолютно одинаково.       – Ты как обычно не умеешь рассчитывать силу, – хмыкнула девушка, потирая саднящие костяшки.       – Ты как обычно слишком много жалуешься, – парировал парень, и Шиори скривила шутливую рожу.       В серебристых глазах Сабито отражались бегущие по небу облака. В светло-серых глазах Шиори плескалось закатное красновато-рыжее небо.       Почему-то в воздухе повисла тяжелая, неподъемная печаль, ощущавшаяся почти физически.       – Прощай, – первая шепнула Шиори и криво улыбнулась.       – Прощай, – вторил ей Сабито и невесело оскалился.       Они одновременно развернулись спинами друг к другу и пошли в разные стороны.       Не оглядываясь.       Не останавливаясь.       С минуту Танджиро смотрит в экран неверяще и отупело, словно не может поверить в то, что ее детище, ее многолетнее творение наконец-то пришло к логическому завершению. Как бы ей ни хотелось не расставаться, как бы ей ни хотелось навсегда остаться в чудесном мире своей работы – к сожалению, все имеет свой конец. Слезы застилают глаза, пока Камадо сидит, сгорбившись, гипнотизируя самую последнюю точку, и не шевелится.       Чьи-то ласковые ладони осторожно стирают влажные следы с бледных щек. Сильные руки осторожно заключают девушку в крепкие, успокаивающие объятия со спины, и Танджиро обессиленно всхлипывает, когда кто-то нежно и мягко целует ее в макушку.       – Я был рад провести с тобой всю свою жизнь, – горько и проникновенно шепчет любимый в мире голос. – Ты лучшее, что случалось со мной, Танджиро. Прощай. Спасибо, что любила меня все это время.       Девушка плачет в голос, закрывая лицо руками, и не может остановиться. Рыдания душат ее, стискивают горло тисками и буквально убивают ее изнутри – за своей личной трагедией она упускает момент, когда умиротворяющее тепло, согревающее ее затылок, шею и плечи пропадает и сменяется ощущением полнейшей пустоты.       Рядом с ее компьютером лежит лисья маска, табуретка сдвинута немного вбок, а на столешнице видны засохшие следы от чужой кофейной кружки. Не слышно чужих насмешливых поздравлений, едких шуток, привычного ворчания – не чувствуется чего-то привычного, въевшегося под кожу и проникшего в самое сердце одной-единственной стрелой, нет осторожных и заботливых прикосновений человека, любящего тактильный контакт.       – Сабито? – неуверенно зовет Танджиро, стискивая в тонких пальцах маску, и с непонятным, оглушительным отчаянием, вымораживающим ее до самых костей, оборачивается.       За ее спиной никого нет.