Константа

— Ты эгоистичная сволочь, Арбенина, — тяжело вздыхая, рывками сматывая обратно медицинский бинт. Руки ее все еще дрожат, в знак напоминания о чужой, только что случившейся попытке самоубийства. Чертвертой за этот месяц. — Ага, — не отрываясь от книги. — Скотина. — Та еще, — отвечает лениво, неторопливо перелистывая страницы слегка подрагивающими бледными пальцами. — Послушай, Динь, — Света присаживается в маленькое кресло возле окна и подбирает под себя ноги, руки сцепляет в замок, — Ты не можешь каждый раз угрожать сделать с собой что-то, если я уйду. Это чистой воды манипуляция. Так нельзя, понимаешь? Голова по-светски склоняется на бок, усталые глаза скользят по скуластому лицу напротив, пытаясь уловить чужое внимание. Бесполезно. Отпечаток смирения и глубокой грусти застывают где-то под воспаленными веками. Такими глазами доктора смотрят на душевнобольных, которые подавали надежду на выздоровление, а потом снова начали разговаривать со стенами. — Но прокатывает же, — пожимает плечами, — ты не уходишь, следовательно, я тебе дорога и ты не хочешь, чтобы мне было плохо и больно, а значит, любишь, — голос ее звучит до смешного рассудительно, — а если ты меня любишь, то тебе и не нужно уходить. Цепочка проста, как мир, заяц. Андестенд? — Я тебя ненавижу, — коротко, отвернувшись к окну, — ты и твои выходки доводят меня до ручки. Знаешь, чем мог закончиться этот твой спектакль со смертью главного героя?! Смертью, блядь, главного героя! Или ты думаешь, что я всегда буду рядом, с красным крестом на груди и аптечкой наперевес? Добрый доктор Айболит, бегающий по сцене за заигравшимся актером. Так ты это себе представляешь? — Ну так дала бы мне умереть, — с напущенным весельем, выпрямляясь в кресле, — пару движений тряпкой, черный пакет и ряд мусорных баков за домом. Делов-то. Зато жизнь снова обретёт вкус свободы. — Я врач, Арбенина, — разжевывая, словно говорит с несмышленым ребенком, — я не могу позволить человеку умереть. Даже если этот человек — ты. — Да брось, — губы Дианы расплываются в ядовитой полуулыбке, — на тебя бы не подумали. Ты же у нас святоша. Сочинишь себе алиби, подключишь друзей и дело в шляпе. А моя кончина, уверяю, никого не удивит. Творческая личность и все такое. Понапишут какой-нибудь лабуды в жёлтых газетенках с витиеватыми заголовками и забудут. Таким как я, отвергнутым гениям, судьбой предписано загнуться раньше срока, на пике своей карьеры. — Какой нахуй карьеры? — Сурганова почти подпрыгивает в кресле, — алкоголь совсем мозг выел? У тебя концертов сто лет не было! Единственные твои вечные слушатели и преданные фанаты — группа завсегдатаев у подъезда, соображающие на троих и подпевающие пьяными басами твоим таким же пьяным потугам. Творческая, блять, личность! Алкоголичка чертова, с завышенным чувством собственной важности. — Я пытаюсь бросить. — И? Аплодисментов ждёшь? Сейчас встану и похлопаю. Жаль, что не по твоей роже. — Нет, честно. Я не пью уже две недели. — Конечно, ты ведь нашла себе занятие получше. Куришь травку и закидываешься колесами. Наизнанку вывернуться готова ради острых ощущений. Думаешь, я ничего не замечаю? Спасибо ещё, что не колешься. Кстати, — понижая голос до угрожающего шёпота, — если я ещё раз увижу эту бородатую чепуху на лестничной клетке — спущу с лестницы обоих. Ты меня знаешь. — И ты будешь продолжать утверждать, что не любишь меня? — самодовольно скалясь. Света замолкает и хмуро смотрит на этот оскал. На перебинтованные руки, сумасшедшие зелёные глаза и растрепанную копну русых волос. Перед кем распинается? Как об стенку горох. Тупая боль давит на грудь изнутри, не давая спокойно дышать. Веки тяжелеют, взгляд опирается о ворос ковра. Ответная усмешка выходит горькой и измученной. Как же она, черт побери, устала. Сурганова задаётся одним единственным вопросом: как именно она нагрешила в прошлой жизни, раз судьба решила наказать ее подобным образом. Казалось бы, в мире полно женщин — люби-не хочу, но нет, угораздило же, блять. — Люблю, — глухо выдыхает и поднимается. А лицо такое осунувшееся и несчастное, четко осознающее свою обречённость, — но я так больше не могу. Правда. Мне надоело любить в одни ворота и ничего не получать взамен. Я живой человек, у меня тоже есть чувства и желания. Мне хочется нормальных здоровых отношений, Динь, понимаешь? Нормальных! Без ежедневных скандалов и угроз выпилиться, если все идёт не по твоему сценарию. — А нормальных — это когда походы в театр по воскресеньям, посещение выставок, прогулки по парку под руку, кормление уток у озера, романтические ужины при свечах, совместная покупка посуды в Икее и унылый секс в темноте под одеялом? — лицо Дианы кривится от отвращения, — Тогда тебе следовало бы приударить за нашей соседкой снизу. Тамара Львовна, кажется. Ей пятьдесят четыре, думаю, она все время этим занимается. За исключением, наверное, секса. Но ты переживешь, я уверена, — она снова возвращается к книге, — И, знаешь, насчёт того, что ты ничего не получаешь взамен. А моя жертвенность? Из-за кого я только что вены резала? — В прошлый раз ты пыталась наглотаться таблеток, а в позапрошлый прыгнуть с крыши. И если на то пошло, то ты делаешь это не из-за меня, а из-за себя. Ты боишься меня отпустить. Потому что ты привыкла, что я всегда рядом. Потому что я — это недостающая твоей жизни стабильность, единственное, что остаётся неизменным, вечная, мать ее, константа. И будем честны, Арбенина. Ты в этой жизни все делаешь только ради себя. — Но ты нужна мне. — Психотерапевт тебе нужен. И хорошая взбучка. Ужасно хочется курить. И напиться. Сложно понять — чего сильнее. Руки нервно шарят по карманам брюк в поисках зажигалки и, не найдя ее, обессиленно опускаются вниз. В каком же она, все таки, дерьме. — Я люблю тебя, — говорит Диана, пытаясь вложить в эту фразу всю искренность, на которую способна. Звучит почти правдиво. — Себя сильнее, Динь. — Ты на втором месте. Почетно, а? Я вот тут думала на днях и поняла, что однолюб. От последнего предложения хочется зайтись истеричным смехом. — Однолюб, — согласно кивает Света и в голосе ее сквозит плохо скрываемая горькая ирония, — Но многоёб. — Ты про Ритку чтоль? Да брось. Ну подумаешь, трахнулись пару раз. Всем иногда хочется чего-то новенького. Одежды, еды, секса с другой женщиной. Лично я считаю, что без любви не измена. А люблю я только тебя. — А я считаю, что ты просто охуевшая в край блядь, решившая, что мои нервы — это такой весёлый парк аттракционов. Катайся сколько влезет и главное — совершенно бесплатно. Почему ты позволяешь себе творить всякое дерьмо, а я, прости Господи, все это терплю? — Потому что любишь меня, — пожимая плечами, — Я, может, только поэтому и с тобой. Противоположности притягиваются. Ты — правильная девочка из интеллигентной семьи, с высокими моральными принципами и старомодными взглядами. А я — та самая несчастная жертва судьбы, сломанная сложившимися обстоятельствами. Вот и спаси меня, тебе же профессией завещано людей спасать. — Да что же такое тебя, блять, сломало? — начиная закипать, — Мама мало сказок перед сном читала? Папа за хлебом вышел и не вернулся? На День Рождения вместо велосипеда книгу подарили? Алкоголь резко подорожал? Та блондинка из клуба не перезвонила? Да у всех, у всех в этом гребаном мире проблемы, Арбенина. И почему-то никто в форточку не лезет, держатся как-то, о других думают. Ты не сломанная, Динь. Ты просто избалованная, застрявшая в подростковом возрасте, девочка, которой вечно скучно. — Тебе тоже. Поэтому-то ты и со мной. — Да пошла ты, — устало опускаясь в кресло. — Ну Светик, — игриво растягивая гласные, — прекращай уже эту браваду и иди ко мне. Я хочу целовать тебя. — А я — увезти тебя в наркологический диспансер. — Тю. — Или записать на курсы в клуб анонимных алкоголиков. — Где дюжина пропитых рож садится в круг, делятся информацией о том, кто сколько вкатил, а потом все друг другу хлопают? — Типа того, — грустно улыбаясь, — Тебе бы понравилось, ты ведь любишь аплодисменты. И внимание. — И не надейся. — Да куда уж там, — Света встаёт, хватает с подоконника пачку сигарет и уходит на кухню. Когда она возвращается, Арбенина все так же лежит на диване, задумчиво запрокинув голову. — Ладно, — Диана, наконец, захлопывает книгу, — Я делаю это. Но только ради тебя. — Ради себя. — Не суть, — отмахивается, — Теперь ты останешься? — А что мне ещё остаётся? — она тяжело вздыхает. — Я правда люблю тебя, Свет, — заверяет Диана, вставая напротив и заглядывая в измученные серые глаза, — Честно-честно. Веришь? Света смотрит в ответ, долго молчит и, наконец, сдается. — Верю.