Проигрыш

Под девичье пьяное бормотание расслабляю галстук и снимаю пиджак, а затем подхожу к кровати, на которой распластался источник этих нечленоразлельных звуков, и нависаю над разомлевшим лицом. Сверкнувшая за окном молния из-за жалюзи белыми полосами освещает угловатые черты и ярко накрашенные губы, и следующий за всплеском света гром глушит фразу, которую эта девчонка хотела выдавить. Впрочем, не забиваю себе лишним голову и не переспрашиваю, а вместо этого принимаюсь искать какие-нибудь пуговицы или застежки на её платье. Такая скользкая ткань — шелковая, поэтому ещё и из-за этого вожусь, как какой-то девственник, но в итоге просто рву тонкую материю по хлипкому шву, игнорируя недовольный возглас. Так легко было заманить пьяную певичку в мотель. Ещё проще было напоить под предлогом нашего знакомства и моей истории о том, какой я её преданный поклонник. Честно, голос у неё так себе, но зато ноги — настоящий идеал. Оголяю всё больше бледной кожи и провожу ладонью по поясу чулок, уже предвкушая невъебическое удовольствие, но весь кайф мне портит стук в дверь и бубнёж: — Джой, к тебе тут с важным делом. — сразу вспыхиваю и на вцепившиеся мне в рукав рубашки тонкие слабые от угара пальцы отвечаю хорошей затрещиной. Затрещиной, от которой певичка дергается, вскрикнув, и начинает хныкать. Раздражает. Всё раздражает. Пиздец как. Подрываюсь с кровати и, сильно дёрнув за ручку, открываю дверь. Сначала готов был на скандал, мол как меня тут нашли, да ещё и отвлекли от очень важного дела, но, увидев гостей, расплываюсь в добродушной улыбке. В гостиной номера стоит одна малознакомая мне угрюмая фигура и держит за плечо, чтобы не дергался, парня, что явно со связанными за спиной руками. — Хозяин отдаёт долги. — фраза волшебная, потому что раздражение уходит сразу же. — Точнее вторую половину долга. Как иронично. Одна шестёрка моего самого нелюбимого конкурента притащила другую шестёрку и с важным видом, похоже, рекомендует. Ещё смешнее было видеть лицо папочки этих олухов, который слишком поздно понял, что проиграл одного из своих людей. Всё ещё стою, вцепившись в ручку двери, и осматриваю этот чудной подарок. Да, шпионажем и подлянками тут не пахнет — по лицу видно, что не хотел пацан в такой пиздец вляпываться. Отдаю должное тому, кто оставил довольно красочный отпечаток на этом достаточно недурном лице, потому что что-то красивое всегда надо подпортить. Потому что на дне эта вся красота никому не сдалась. — Так с этого и надо было начинать, а то ваши «важные дела» — тухлятина. — в почти звенящем молчании, пропитаннном какой-то тошнотворной безнадегой, которой так и разит от этого связанного, подаю голос первым, хотя на целую вечность, наверное, завис, рассматривая эту парочку и Фокса, что и запустил их, пока ждал очереди испробовать девчонку. — Оставляй его и вали, а то мешаешь. Полномочия твои заканчиваются. Всем видом выказываю раздражение, пускай улыбка с лица не сходит, и, глядя только в тёмные мутные глаза и на разбитые губы, киваю второму на дверь. Провожу языком по собственным губам, собирая горьковатый карамельный привкус виски, и горло сдавливает жаждой. Хочу выпить. Хочу его. Хочу настолько, что даже не смотрю уже, как тот второй, толкнув Его в мою сторону, выходит за дверь. Где-то на фоне бормочет Фокс, стараясь меня то ли образумить, то ли подбодрить, и шумит дождь — все фоном, все уродливой дешевой декорацией. Тусклый светильник на комоде едва разгоняет темень гостиной и делает лицо этой вишенки с какого-то обалденного торта ещё бледнее, выделяя на грязно-коричневой стене светлым пятном с провалами черных зрачков, что буравят меня всё это время. Нас разделяет диван и еще пара шагов по ковру, а также всего несколько минут ненужных разговоров. С наслаждением наблюдаю, как ёжится в этой своей тонкой водолазке, прилипшей от влаги к коже, услышав достаточно громкий раскат грома, но не от страха его передергивает. Вижу, что от омерзения и собственной беспомощности. — Тебе сегодня подарок. — поворачиваюсь к Фоксу, что, как тень, стоит у стены, сунув руки в карманы брюк, и показываю за спину. — Забирай ее и считай, что твой рабочий день закончился. Люблю Фокса за то, что без расшаркиваний просто берёт эту обдолбанную в охапку и сваливает, не задавая вопросов. Избавившись от ненужных глаз, наконец подхожу к парнишке, что тут же на добрый шаг от меня отшатывается, и первое впечатление о его голосе мне надолго запомнится. Отстраненный холодный голос, что как и взгляд, колет изморозью где-то внутри, растравливая мою больную хотелку. — Я не подписывался на встречи с полоумными извращенцами, так чт… — Сочту за комплимент. — перебиваю. С довольным видом киваю и расплываюсь в своей фирменной блядской лыбе, когда поток недовольств обрывается, стоит достать пистолет и упереться дулом на пробу в худое острое плечо, обтянутое мягким чёрным кашемиром. Надо же, парень весь сжимается, втягивая голову в плечи, и, как завороженный, следит за тем, как я жму на курок большим пальцем и касаюсь указательным спускового крючка. — Умница. — одобряюще глажу свободной рукой по щеке и переношу пистолет выше, чтобы этот щенок больше открыл шею, подняв подбородок. Выждав подходящий момент, бью под дых, и его скручивает так, что валит с ног. — Умница. Повторяю и терпеливо жду, пока откашляется и выпрямится, уже было отползая на коленках, но ловлю рукой за подбородок и нажимаю на скулы, чтобы открыл рот. — Джой, — вспоминает, как там меня назвали, и с трудом выговаривает, бросив косой жалобный взгляд, да только в нем больше отвращения, — пожалуйста. — Даже по имени? — изображая на лице удивление вперемешку с полным спокойствием, приподнимаю брови и все-таки раздраженно шиплю, когда кусает за палец. В отместку стоит влепить хорошую оплеуху, но вместо этого подношу пистолет к чужим тонким и до кучи крепко сжатым губам и подбадривающе киваю, чтобы открывал рот. — А я твое имя не знаю. — забиваю возню болтовней, пока он ломается и щемится, как псина. Пока жалобно мычит, мотая головой, насколько ему позволяют мои вцепившиеся в его скулы пальцы, и долго собирается с духом заговорить. — Альб… берт. — сипло бормочет, решив, что лучше под мушкой ответить, а я пользуюсь тем, что он разомкнул зубы, и проталкиваю дуло пистолета в рот, царапая нёбо и, видимо, больно проехавшись по резцам. Парень широко распахивает глаза и тут же пошире рот, откинув голову, потому что загоняю ствол глубже. С нескрываемым удовольствием представляю, как вместо пистолета по языку скользит мой член, и усмехаюсь, от нетерпения закусывая губы. Смотрю на бледное испуганное лицо сверху вниз, а в голову лезет мысль, что похож он на меня десятилетней, может быть, давности, когда я ещё только успел с горем пополам закончить школу и пока был новичком среди всего этого шикарного балагана. У него такие гладкие, ещё мало знакомые с бритвой скулы и ровный нос. Парнишка, в отличие от светловолосого меня, имеет чёрную отросшую копну лезущих в глаза прядей и темные прямые брови, между которыми пока не собирается залегать морщина. Делаю небольшой шаг вперед, носком туфли раздвигая его крепко поджатые ноги, и подошвой наступаю на промежность до болезненного мычания. Мне мозги вышибает факт, что у него стоит. Ахуеть. У него стоит. Сжимая в кулаке черные пряди на затылке, чтобы не дергался, ловлю его испуганный взгляд и удивляюсь тому, что даже не краснеет. Остается таким же бледным и растерянным, когда соскальзываю ребристой подошвой по обтянутому тканью бугорку и недвусмысленно улыбаюсь. Неуверенно опускает тяжелый взгляд, а потом вовсе отводит в сторону, крупно сглотнув, когда освобождаю его рот. — Будешь Али. — усмехаюсь, обтирая слюни с пистолета о черную шерстяную ткань, и тяну парня за воротник вверх, чтобы встал. — А то имя у тебя сильно длинное. Под подбородком собираются капли с розовыми прожилками из-за растравленных сечек на губах, Али гнет шею на бок и кое-как плечом стирает слюну. Все косится и косится на меня из-под своих черных, влажных от выступивших слез ресничек — изучает, приноравливаясь. Изучает, придумывая, как бы слинять, да только планы ему портить не хочется — интересно будет посмотреть на разочарованное лицо.

***

— Пей. — толкаю почти полную рюмку в еще онемевшие после веревки руки. Холодные, деревянные пальцы неловко обхватывают стеклянные стенки, но выполнять то, что я сказал, что-то Али не торопится. Упрямый черт. Волком глядит и на меня, и на рюмку, которую держит в руках. Никак не могу избавиться от желания проверить: укусит он снова, если подставлю палец, или с недовольной рожей отшатнется. Очень много всего, на самом деле, хочу проверить и попробовать, но пока держу себя в руках, так что пусть поблагодарит. Бестолковая шавка. Недовольно цыкаю, заново доставая пистолет, и тогда-то Али наконец торопливо пьет. Трясущейся рукой еле держит рюмку, из-за чего несколько капель скатываются под горловину водолазки. Просто не могу удержаться и забираю еще не до конца допитый виски из рук, а затем, покрепче вцепившись в достаточно длинные темные пряди на затылке, чтобы открыл шею, собираю языком капельки алкоголя. Кожа от прикосновений покрывается мурашками, что очень-очень любопытно — ему же нравится, только мерзко признаться. Себе мерзко признаться в том, что с мужиком понравилось. — Отъебись. — шипит, как-то даже нехотя толкая меня в грудь. От удивления давлюсь фразой, которую хотел сказать, и поднимаю голову, вопросительно заглядывая в абсолютно черные холодные зрачки. Да, определенно нужно заткнуть ему пасть, чтобы не гавкал. — Что? — переспрашиваю, потому что хочется еще раз услышать это, а еще увидеть, каким будет его взгляд. — Сказал иди в задницу. — очень зло и почти криком, а в глазах мелькает кое-что интересное. Это не ярость и не страх, а усмешка, потому что Али думает, будто застал меня врасплох. Он, черт возьми, прав. — Да с радостью! В твою с радост... — клацаю зубами, не договорив, и по инерции отшатываюсь, хотя всего на полшага, от прилетевшего удара в челюсть. Скорость есть, но силы маловато, потому что масса небольшая, хотя больно было. Ахуеть как больно от этого костлявого кулака. Касаюсь своего лица, пробуя на ощупь ушиб, и тут же мрачнею — синяк или что-то подобное точно будет. Решая, что бы такого с Али теперь сделать, чтобы было и больно, и унизительно, отхожу на пару шагов и оценивающе осматриваю нешевелящуюся фигуру, ждущую своей участи. — Снимай штаны. — из-за того что временно подавляю в себе злость, выходит холодно и отстраненно. Выдергиваю ремень из шлевок и складываю его пополам, в это время неотрывно глядя на Али. — Чего рот разинул? — Не буду. — продолжает гнуть свое и отходит, пока не упирается в подлокотник дивана и переваливается на подкосившихся ногах через него на подушки, что очень для меня удобно. Тут же оказываюсь рядом и ловко переворачиваю парня на живот, сразу оголяя его задницу. То, что я придумал будет и унизительным, и постыдным для него, а еще есть шанс проверить, на сколько он отбитый мазохист, потому что от пистолета в его пасти… у Али тогда встал, и мне интересно, что будет на этот раз. — Я говорю, и ты выполняешь. — с нескрываемым раздражением разжевываю простую истину, пока вытряхиваю парня из штанов и бросаю их на спинку дивана. — Поменьше воплей. И хорошие мальчики не сжимаются, пока хозяин замахивается для удара. Теперь он молчит, возможно проклиная себя в мыслях за сказанное и сделанное. Глажу Али по ягодицам, следя за откликами тела, и наконец хорошенько замахиваюсь ремнем, чтобы оставить яркую полосу, а затем еще и еще одну. Кайфую от открывшегося вида: острые лопатки дергаются от каждого удара, а пальцы крепче и крепче впиваются в обивку дивана, и звуков — свиста кожаного ремня в воздухе и жалкого скулежа, переходящего на вскрики. Когда бледная кожа становится достаточно красной и растравленной, чтобы было в полной мере больно даже от незначительных прикосновений, беру с журнального столика початую бутылку виски и щедро лью содержимое на чувствительные ягодицы. Растерянный крик, полный боли — настоящая музыка для ушей. — Я сказал не вопить, как резаный поросенок. — в наказание бью еще пару раз по влажной коже и, отложив ремень, как куклу, переворачиваю Али на спину. Морщится и мычит от прикосновений израненной кожи к обивке дивана и торопится стереть выступившие слезы. Удовлетворенно любуюсь на плоды своих трудов, оценивая, насколько хорошо урок усвоен, и задерживаю взгляд в районе паха. Сразу тянусь к стоящему члену и обхватываю его рукой, большим пальцем размазывая по головке естественную смазку. — Какой грязный мальчишка. — с издевательством тяну фразу, наблюдая, как Али сначала хочет меня остановить, но в итоге передумывает и стыдливо закрывает ладонью рот, когда не может сдержать стон. — Скажи, что тебе нравится. Удивительно, но он выполняет то, что я говорю, хотя не потому что ему страшно, а потому что правда нравится. Слишком гордый, чтобы признать свой страх перед другими, но по-настоящему бесстыдник, чтобы кивнуть, глядя мне в глаза. Да, нам определенно есть чем занять сегодняшний вечер, как бы он потом не скулил и не умолял прекратить. Как бы я не зарекался раньше трахать только женщин. — Умная псина. — тепло улыбаюсь, шире раздвигая его коленки. — Заслуживаешь приз. Только это однозначный проигрыш.