Фокус

      Вопреки обыкновению, монстр охотно выставил свою отвратную сущность на всеобщее обозрение, избавив ведьмака от необходимости выслеживания. Местный священник, сделавший Геральту всего четверть часа назад непристойно дорогое предложение, со злобой выплюнул каждое слово, описывая особенности «дьявольской твари»: - Она – разврат во плоти! Черная, мерзкая, грязная ведьма, околдовывающая своей магией молодых мужей и губящая страшными болезнями юных дев! А ведь ей для этого даже не приходится произносить свои заклятия и подсыпать в харчи ядовитые зелья!..       Если не брать в расчет весьма острый для религиозного служителя лексикон, презрительно-гневный тон насторожил ведьмака в первую очередь: обычно от людей, рассказывающих про темное колдовство, веет благоговейным страхом, но никак не подобным раздражением. Впрочем, разбираться в человеческих эмоциональных тонкостях       Геральту было не досуг, тем более, когда карманы волею сумасбродной, неблагосклонной судьбы прохудились настолько сильно, что грозились не выдержать потенциальной чеканной награды.       Значит, ведьма.       От искусно обученных, прекрасных чародеек они отличались не только безобразной внешностью, полученной из-за слепых экспериментов с магией, но и надломанным – по тем же причинам – опасным рассудком, который только и был способен, что толкать чудом выживших самоучек к серьезному вредительству. Они похищали ночью младенцев, веря, что их невинная кровь поможет вернуть утерянную красоту, одурманивали мужчин и женщин, превращая их в беспомощных существ, даже не способных самостоятельно держать ложку, насылали страшные проклятья на домашнее зверье, отравляли в ручьях воду. Живая колдунья – скорее исключение, и Геральт, при всех особенностях своего цехового ремесла, слышал о них довольно редко, а сталкивался и того реже. Но одно ведьмак знал наверняка: как и большинство тварей, ведьмы не появляются днем на залитых солнцем многолюдных улицах, а действуют в ночи, так что можно было вернуться в лес, разжечь костер и вздремнуть несколько часов до заката. Последние несколько недель Геральта преследовали дурные, странные сны, из-за которых совершенно не получалось нормально отдохнуть. Со священником ведьмак не попрощался: после окончания разговора Фролло молча, ловко и как-то совсем невежливо исчез, воспользовавшись моментом, когда его и без того немногословный собеседник глубоко задумался. На горизонте беснуется буря Из похоти, мук и тоски. Как жестока она: Ты теряешь всегда. Так скажи мне, любовь моя, Как сильно с тобой мы близки?*       Геральт непроизвольно остановился. Отрешенный от обыденных дел снующих вокруг людей, он так сильно погрузился в свои мысли, что пропустил начало песни. Но чистый, звонкий голос настойчиво преодолел определенное расстояние и привлек к себе внимание, хоть и явно не предназначался для конкретного слушателя. Ведьмак медленно развернулся к источнику нарушенного спокойствия и, щурясь от яркого солнца, уперся взглядом в небольшую толпу, праздно собравшуюся вокруг кого-то яркого и мелодично звенящего от невесомых, скачущих движений. На зрение Геральту жаловаться не приходилось, но концентрация развеселившихся тел мешала удовлетворить любопытство и все хорошенько рассмотреть, так что пришлось подобраться к веселью чуть ближе. Из новой песни, резво разрывающей гнёт тяжелой, трудовой обыденности, ведьмак не услышал ни строчки: в один момент все существующие краски ослепили, а после обрели тонкие, гибкие линии незнакомки со старой, потертой лютней в руках.       Жгуче черноволосая девушка была юна, что не скрывали даже подведенные сажей брови и заалевшие от свекольного сока губы. Она лихо выплясывала в такт своей песне, ни капли не сбиваясь с дыхания, умудряясь ладно перебирать струны и заодно нестройно позвякивать тонкими, разношерстными браслетами на руке и одним – на босой ноге. Осень вот-вот должна была окончательно приступить к своим сезонным обязанностям, а девушка, казалось, совсем не замечала прохлады жадно пожирающих последний летний жар земли и камней – оголенные плечи и слишком уж приметный вырез на груди только подтверждали бесшабашную неуязвимость к изменяющейся погоде. Незнакомка откровенно заигрывала с публикой, подмигивая, улыбаясь так широко и тепло, что в ответ ловила исключительно восторженные взгляды (стоит ли говорить, что большинство из них принадлежало отнюдь не девушкам?).       - Эй, бездельники, расступитесь и не мешайте честным людям работать! – грубый голос резко оборвал мелодию и коряво подпевающий хор зрителей. Головы синхронно развернулись в сторону говорящего, коим оказался один из городских стражников, четко вышагивающий в сторону «бездельников» вместе с насупившимся, тучным напарником с глупой рожей. Гораздо дальше, в тени цветочной лавки с навесом, острое ведьмачье зрение выцепило затемненный силуэт Фролло. Ворча и ругаясь, но не желая сталкиваться с блюстителями порядка, зрители поспешно разошлись по своим делам, оставив импровизационную сцену пустой – даже Геральт не уловил момент, когда юная красавица упорхнула в неизвестном направлении. Ведьмак кисло скривился, чувствуя неприятный осадок от столь внезапно растворившегося перед глазами прекрасного видения.

***

      Первым осень отвоевывала лес: еще не успев позолотить ни единой кроны, впускала свежий, влажный, чистый запах перемен, сдобренный нотками прелых листьев и грибов. Геральт непроизвольно глубоко вдыхал воздух, направляясь к запримеченному ручью, чтобы пополнить запасы воды, а заодно проверить ее состояние, памятуя про возможное колдовское вмешательство городской ведьмы. Вплетающийся в шум ветра посторонние звуки, походившие на бессловесную колыбельную, какую молодые матери обычно напевают над люлькой новорожденного, ведьмак устало списывал на игру ошалевшего от постоянного недосыпа слуха. Пока не понял, что ему не кажется.       Ручей, видимо, был довольно известным для горожан местом, или же юное танцующее очарование знала лес так же хорошо, как и струны лютни и людских сердец. Завязав каким-то немыслимым многослойным узлом юбки выше колена, девушка стояла в журчащей воде и, склонившись, избирательно срывала какие-то травы, чтобы потом спрятать в широком рукаве.       - Тебе совсем холод не страшен, да?       Незнакомка тут же врезалась в ведьмака огромными, удивленными глазами, заставив того усмехнуться: в этом взгляде нельзя было уловить даже страх к Геральту, не то что к простуде. Одно сумасбродное, хитрое озорство и внезапно вспыхнувшее искреннее любопытство. Девушка плавно разогнула спину и вышла из ручья, наспех развязывая ткань – но прежде чем цветастые юбки скрыли большую часть оголенных ног, ведьмак заметил на смуглой коже свежие синяки и почти переставшие кровоточить стертые раны и ссадины.       - Что ты здесь ищешь, чужак? – видимо, большинство из поклонников своего таланта девушка знала в лицо, раз среди них выудила одно незнакомое. Геральт почти улыбнулся.       - Ведьму, - вопрос явно был не о ручье или лесе. Легкая, почти бесшумная босая поступь девушки, тихонько приближающейся ближе к ведьмаку, прервалась. Танцовщица недоверчиво прищурилась, впервые окинув Геральта откровенно оценивающим взглядом, и предсказуемо задержалась на цеховом медальоне, видневшимся из-за расстегнутой куртки.       - И как, получается? - по выражению лица нельзя было понять, имела она хоть какое-то представление о ведьмачьем ремесле или нет, но серебряный волк заставил ее чуть прикусить нижнюю губу – задумалась.       - Слишком много отвлекающих моментов, - все признаки тяжелых раздумий как ветром сдуло с лица юной красавицы обезоруживающей белозубой улыбкой. Светлые, почти прозрачные голубые глаза так ярко контрастировали с чернотой густых, вьющихся волос и оливковой кожей, что Геральт так и замер с чуть приоткрытым ртом. Девушка подхватила вопрос с довольной усмешкой:       - Как тебя зовут?       - Геральт.       - И откуда ты, Геральт?       - Из Ривии, а ты?       - А я…. Отовсюду! – она рассмеялась. Догадка, вертевшаяся в голове с самого начала разговора, подтвердилась: это юное создание наверняка была из тех кочевых, загорелых отнюдь не от солнца, племен, всю жизнь проводящих в дороге и собирающих монеты за сладкие голоса и танцы. В тайне осталось только то, почему девушке пришлось так надолго задержаться на одном месте. – Как Люцерна, - Геральт тут же уловил, что она представлялась, а не сравнивала свой образ жизни с повсеместно встречающимся цветком.       - А где твоя лютня?       Люцерна чуть-чуть нахмурилась и пожала плечами, будто желая отмахнуться от вопроса.       - Это была не моя, - в ее голосе отчетливо узнавалась тоска: не из-за чужого и, возможно, безнадежно испорченного инструмента, а от неимения собственного. Ведьмак внезапно вспомнил, как быстро девушка исчезла после прихода городских стражников.       - Жаль. Я услышал всего пару строчек твоей песни.       - Какой из? – Люцерна уперла руки в бока, и чуть сощурилась – так лихо поймала Геральта на откровенной невнимательности, что тот сдался: в шутливо-защитном жесте выставил руки ладонями вперед и весело, чуть виновато усмехнулся.       - Так что? Знаешь о чем-нибудь таком? Может быть, кто-то с отличным здоровьем внезапно заболел и умер? Или пропал? – если кто и смог бы заметить такие вещи и не списать на тяжесть обыкновенного существования, так это резвая, молодая попрыгунья.       - Люди всегда заболевают, умирают и исчезают. Особенно в городах, - сомнения Люцерны и попытки припомнить что-нибудь эдакое заставили самого Геральта укорениться в собственных подозрениях на счет слов священника.       - Что ж, - диалог как-то внезапно иссяк, и Люцерна поспешила обогнуть ведьмака, чтобы направиться обратно к городу. Видимо, сюда девушка пришла исключительно за травами.       - Что ж, - Люцерна иронично подхватила резко огрубевшие, привычные интонации ведьмака, - удачи в поисках.       Цветастые юбки легко прошуршали по ногам, и рука ведьмака лишь в последнюю секунду успела аккуратно схватить тонкое предплечье девушки чуть выше локтя.       - Погоди.       Ведьмак грузно опустился на одно колено, преграждая Люцерне дорогу. Выудив из дорожной сумки несколько пузырьков с перетертой лечебной травой и рваные лоскуты чистой ткани, Геральт осторожно, но достаточно быстро перевязал самые крупные ссадины, все еще чуть влажные от холодной воды ручья. Всего лишь на одно мгновение, чтобы оправить нагло растормошенную ткань, ведьмак с ощутимой силой сжал чуть-чуть повыше колен и искренне удивился, не обнаружив и намека на скрытое, прикрепленное к бедрам оружие. Люцерна сделала вид, что ничего не заметила. – Это всяко полезнее, чем собранное здесь.       - Благодарю тебя, Геральт из Ривии, - улыбаясь смущенно и как-то слегка горделиво, девушка наклонилась к смотрящему на нее с колен ведьмаку, легко, практически целомудренно поцеловала в губы и так ловко выскользнула из рук Геральта в сторону города, будто была соткана из света и больных иллюзий, а не живой плоти.       Ведьмак не помнил, когда в последний раз спал настолько сладко и спокойно. ***       На шестую ночь Геральт окончательно убедился, что Фролло предоставил ему неверную информацию, и это, скорее всего, причина чрезмерно серьезной сосредоточенности на его религиозном учении. Фанатичное пустословие священника стало предельно ясным ведьмаку еще на вторые сутки, но неожиданно вспыхнувшая щепетильность постоянно подталкивала все тщательно перепроверить – а вдруг все-таки упустил важную деталь? – и остаться на еще одну ночь. Будучи днем в городе, Геральт ни разу не пересекался с Люцерной, лишь издали вылавливая откуда-то со стороны ее голос.       А за несколько часов до заката уже девушка ловила ведьмака в лесу, а он не отпускал ее до тех пор, пока солнце окончательно не скроется за густыми кронами. И так каждый раз плоть до шестого совместного заката.       Пламя от костра плясало на смуглой коже, и Геральт невесомыми касаниями пытался поймать тени на оголенном плече, талии и бедре, невольно сравнивая огненный танец с единожды увиденным от Люцерны. Обугленное дерево тихо трещало от жара, оставаясь единственным источником света в наступившей темноте, но так и не смогло пробиться сквозь черноту волос, лежащих всклоченной волной на руке ведьмака. Люцерна так тихо и равномерно дышала и, что самое примечательное, не произносила ни слова, что Геральт решил не нарушать ее сон. К этой ночи ведьмак, не обладавший даром ввинтить слово в бесконечный, лихой поток чьей-нибудь энергичной речи, знал о городе и самой Люцерне больше, чем смог узнать о чем бы то ни было за последние несколько месяцев. Привычка не замолкать практически ни на мгновение, за исключением тех, когда физически не получилось бы использовать губы и язык для параллельного воспроизведения слов, выбивало Геральта из равновесия даже больше, чем очевидные красота и очарование Люцерны… Так что ведьмак откровенно наслаждался тишиной и разгоряченным, мягким теплом чужого тела рядом с собой.       - Не спишь? - все-таки разбудил.       - Не хочется.       Люцерна медленно приподнялась на локте, невольно пощекотав локонами грудь ведьмака и, отстранившись, села спиной к костру, чтобы в очередной раз впечататься проницательными глазами. На молчаливый, но все-таки вопросительный золотистый взгляд напротив, девушка тихо усмехнулась и потянулась к лежавшей недалеко лютне. Эта тоже ей не принадлежала.       - Вспомнила, что кое-что тебе обещала, - Люцерна легко откинула упавшие на обнаженную грудь волосы и прижала к себе лютню, а после по выработанной привычке переместила пальцы на струны. Никакого обещания не было, но Геральт трактовал ее слова по-своему и обратил все свое внимание в слух. Как звезд всех ран не счесть, Одна всего открыта. Ее перетяну струной – незримым швом. Позволь прочесть мне те, что были скрыты, Пока не стала ночь холодным днем. Дурман вплетет в канву разбитых снов Твой горький мед, пьянящее вино. Последний поцелуй на грубой коже Прости, но путь и меч за спиной дороже…**       - Я уезжаю, - без надобности уточнять, насколько скоро этот момент наступит.       - Я знаю, - Люцерна улыбнулась так, что стало ясно: знала с самого начала.

***

      Город только успел проснуться и приступить к делам, а Геральт, чуть не столкнувшись с несущими куда-то крупные, распиленные брёвна пареньками («Смотри куда прёшь, старик!») уже пересёк порог религиозного дома с твердым намерением отказаться от заказа. Служители не хотели впускать ведьмака дальше этого самого порога, но Фролло показал себя сдержанно-радушным хозяином, а Геральт не захотел отказываться от права гостеприимства – и пусть обычно оно не относилось к местам, где почитают богов.       - Так что же, Геральт из Ривии, даже ты не смог подобраться к этой твари? – надменно-презрительный тон пришелся ведьмаку настолько не по нраву, что к предложенному сытному завтраку даже не притронулся, лишь стиснув в руках огромную кружку с густым, темным пивным напитком («А чему вы удивляетесь? Даже в нашем служении есть место для определенных вещей, если это относится к гостям…»).       - Фролло, вы, верно, ошиблись. В городе нет ни единого следа от ведьмачьего колдовства, - чего ж стоило сохранить хладнокровие.       Священник замолчал, стиснул зубы до противного скрипа и побагровел так, будто его вот-вот должен был хватить сердечный удар. Но вместо ожидаемого гневного взрыва, Фролло нездорово оскалился рядами кривых зубов и зашипел подобно ядовитой змее, готовящейся вцепиться клыками в сонную артерию противника:       - И ты попался, ведьмак! Попался под гипноз ее небесно-голубых глаз, под чары юного тела, повелся на соблазн тонких пальцев и патоку лилейных губ! Повелся! – если бы на месте Геральта находился кто-то с чуть более… человеческими эмоциями, по его спине пробежался бы ледяной пот.       Никакой ведьмы никогда не было. Была лишь юная Люцерна и нездоровая, неразделенная любовь Фролла, затмившая здравый рассудок и решившая во что бы то ни стало избавиться от томных, сладострастных мучений. Своими руками не мог.       Геральт так резко поднялся со стула, что наполовину пустая кружка грозилась расплескать по столу остатки хмельного напитка, и направился к выходу. Люцерна убежала с рассветом, и если уж напрячь память, то по дороге сюда слух не зацепился за легкие, утренние песни знакомого голоса. Ведьмак глухо зарычал себе под нос и резко развернулся к ненормально, победно улыбающемуся священнику.       - Куда ты ее… - картинка перед глазами резко покачнулась, раздвоилась и потеряла четкость, Геральт непроизвольно припал спиной к двери, теряя зрительный контакт со священником в частности и с окружающей его действительностью в общем.       Никогда не принимай право гостеприимства в домах сумасшедших последователей высших сил.

***

      С криво составленным дурманом ведьмачий организм справился быстро, но все-таки не без помощи бьющих неизвестную тревогу внутренних инстинктов. Фролло оставил ведьмака в той же трапезной, наверняка не забыв запереть снаружи массивные, деревянные двери. Звон в голове постепенно заменился на нервный гул множества голосов, роем жужжащих где-то снаружи. В комнате, расположенной на втором этаже, было всего одно окно, зато большое и традиционно выходящее на главную площадь города. То ли желая вдохнуть немного воздуха, то ли рискнуть спрыгнуть вниз, найти горе-священника и размозжить голову о каменную кладку города, Геральт поплёлся к окну, вяло переставляя плохо слушающие ноги.       - Смотри куда прёшь, старик! – кричали ему с утра мальчишки с бревнами.       Теперь в самом центре главной городской площади возвышалось огненное орудие дремучего, темного страха и несправедливого самосуда, вокруг которого молчаливыми, мрачными столбами возвышались люди, только что опустившие горящие факелы в сухой хворост. Фролло, облачившись в свой, видимо, лучший наряд, с маской святой скорби на лице громко вещал собравшейся, затаившейся и требующей зрелищ толпе свой приговор. И ни один из тех, кто танцевал вместе со смуглой красавицей, не пискнул в ее защиту. Все жаждали нового развлечения.       Ее привязали к столбу прямо поверх браслетов, за которыми, как чуть раньше узнал ведьмак, прятались многочисленные синяки. Ветер раздувал черные волосы как черное пламя, да так сильно, что не было видно лица, и так же сильно – разноцветные юбки, открывающие стройные ноги на извращенную радость выпучившимся от возбуждения юнцам, складывающим для нее костер.       Когда голос Фролла разорвался от пронзительного, резкого, болезненного визга, Геральт уже знал, что опоздал.       Когда ведьмак вырвался к площади, оставив за собой снесенные дубовые двери и точно так же вынесенную охрану городских стражников, непредвиденное празднество вышло из-под «божественного» контроля: сухая погода и сильный ветер легко перенесли пламя костра на ближайшую лавку и грозился пойти дальше. В поднявшейся суете и криках сорвавшийся, хриплый голос «ведьмы» потонул так же быстро, как о ней при угрозе крупного пожара позабыла паникующая толпа.       Отбиваемый бегущей навстречу толпой, Геральт слышал лишь острый, сладкий, неимоверно мерзкий запах поджаренного мяса, и даже не сразу понял, как чья-то рука вытащила из хаоса, подальше от центральной площади в узкую, сумрачную и явно непроходную улицу. На запоздалой реакции ведьмак вырвал руку из цепкой хватки и приготовился отбиваться – так, на всякий случай, в конце концов, с Фролло он еще не закончил.       - Тише, тише… - сдобренный тихим смехом голос явно улыбался. Первое, что могло броситься в глаза в сокрытой плащом с капюшоном фигуре – это изящные, босые ступни. Ведьмак не сдвинулся с места.       - Но как ты?..       - Геральт, - Люцерна в один прыжок оказалась рядом и приподнялась на носочки, чтобы дотянуться до уха ведьмака и чуть коснуться губами кожи, - для настоящей ведьмы такие фокусы проще любовного зелья.