Синяя Борода

Богат и знатен был гном из Эребора, вот только его жуткая синяя борода пугала всех вокруг. Говорили, будто гном этот точил свои секиры так остро, что те могли бы разрезать и небо, и саму земную твердь. Никто и представить себе не мог, что королевская дочь вдруг станет его женой. Жизнь у Одинокой горы пошла на лад, и ярмарки в Дейле случались нередко. Сигрид вместе с сестрой приходили туда с травами, ягодами и засушенными северными цветами. В Дейл теперь съезжались гости со всех концов Средиземья, и подружки Сигрид наряжались в лучшие свои платья, румянили щеки и губы — а как же? — столько красивых юношей прибывало из Рохана и даже самого Гондора. Только Сигрид не носила дорогие наряды, положенные ей теперь, не убирала волосы под золотые гребни, не улыбалась и не краснела, едва завидев красавцев-женихов из других земель. Быть может поэтому, а может, из-за чуждой Сигрид знатности подружки ее вдруг исчезли, оставив только сплетни о том, как холодна и заносчива дочь короля. А ведь ей было страшно — только и всего. Красота никого никогда не спасала, думала Сигрид, что она? Раз, и прошла. Всё пролетит быстрее дракона, не заметишь. Нет, сердце ее не тронут глупые любовные послания и тайные объятия. Покуда не встретит того, с кем никогда не будет страшно. — Госпожа?.. Сигрид оторвала задумчивый взгляд от прилавка с сухоцветами и обернулась к тому, кто окликнул ее. Она его сразу узнала. «Синей Бородой» прозвали его эсгаротцы — не мудрствуя, как видели, так и прозвали. Мистер Двалин был знатным гномом из Эребора — другом почившего Короля-под-Горой. Перед Сигрид промелькнула их первая встреча в доме на озере, когда отряд Торина Дубощита тайно прибыл в Озерный город. — Ах, это вы! Прошу меня простить, мистер Двалин... я позволила себе задуматься, — слова были такими напыщенными, противными, как и весь придворный этикет, которому ее учили. Сигрид не удержалась и поморщилась, и это заметил ее суровый собеседник, смягчившись в ту же секунду. — Полноте, госпожа. Со старым воякой можно по-простому, — лицо мистера Двалина тронула едва заметная улыбка. — Тогда и я просто Сигрид, а не госпожа, — она легко засмеялась в ответ, вдохнув всей грудью. Весна пришла. Она наконец пришла. Потому что Сигрид всем сердцем ждала ее, боясь холода и темных зимних ночей. Как чудесно было видеть солнце и снующих повсюду дроздов, и, наверное, где-то на юге — первые цветы... Ведь в Дейле еще не было ни травинки. Мистер Двалин вдруг потянулся рукой за пазуху и выудил оттуда крошечный букет мать-и-мачехи — такой желтой и пушистой, как цыплята. Господин гном с легким поклоном протянул его Сигрид, и та едва ощутимо скользнула пальцами по широкой шершавой ладони. — Где вы их отыскали?! — не скрывая радости, прощебетала Сигрид. — На склонах горы — солнце в Эребор приходит раньше. Сигрид прижала букетик к груди, улыбаясь и жмурясь от щемящего счастья. — Ты весна, — задумчиво проговорил мистер Двалин, вглядываясь в румянец на щеках Сигрид и в волосы, которые трепал легкий ветерок. — А у вас борода как небо, — хихикнула та в ответ, радуясь собственной смелости. * * * Богатой и жаркой была их свадьба в день середины лета. Гости съехались с Железных Холмов и Синих Гор, и сам король Даин благословил их. Сигрид хотелось поскорее уединиться, уйти подальше от шумного веселья, хмельных объятий отца и завистливых взглядов подружек. Они с ужасом разглядывали ее мужа, но глаза их жадно блестели, стоило им засмотреться на сияющее золото и россыпь драгоценных камней в бархатном наряде Сигрид, в ее причудливо заплетенных косах. Под колкими взглядами Сигрид тотчас съёжилась, и это заметил Двалин. Она все ещё не могла привыкнуть к тому, что могла обращаться к нему вот так — просто. — Устала? — спросил он, махнув издалека лихо плясавшему Бофуру. — Да-а, — протянула она, вымученно улыбнувшись и чуть ослабив тугой пояс богатого платья. — Хочется всё это поскорее снять. Двалин хмыкнул, затем одним глотком осушил резную кружку: — Это я могу устроить... Сигрид помнила ту ночь, каждый ее миг, храня в сердце как что-то сокровенное. Злые языки твердили, будто всё у них было из сущей корысти. Пусть твердят, говорил ей Двалин. И Сигрид любила мужа всей душой — так, как и он любил ее: один раз на всю жизнь. Он был с ней ласков и добр, и она ценила каждое его прикосновение: к мягкой груди, белоснежным бёдрам и губами — к тонкой шее, щекоча ее густой бородой. Сигрид выгибалась навстречу его широкой груди, испещрённой шрамами и замысловатыми чернильными рисунками. Она стиснула зубы, мягко простонав, стоило ему наполнить ее изнутри так правильно, так прекрасно. Так и должно было быть. Он с горячим рвением выскальзывал из неё, только чтобы скользнуть вновь — глубже и резче с каждым разом, плавя тело в неге и сладости, которая до последнего казалась Сигрид чем-то немыслимым. Она стала с ним единым целым, прижимаясь так тесно, как только могла, обвив руками могучие плечи. Сигрид вдруг ощутила, как пальцы мужа легли ей на шею. И с каждым толчком он сжимал их крепче и крепче, пока Сигрид не начала сипеть. Она испугалась. Забилась, как пойманная в силки птица, пытаясь столкнуть его с себя, но ничего не получалось. Сигрид вскрикнула в последний раз и начала терять сознание. Она очнулась от холода — Двалин прижимал к ее виску сорочку, смоченную в ледяной воде. В горле неприятно саднило, точно от простуды в старые времена. Сигрид приподнялась на локтях, поймав на себе испуганный взгляд мужа. — Это всё я. * * * На другое лето королевна родила двоих сыновей, похожих друг на друга как две капли воды. Счастливы были синебородый гном и его молодая жена! И виделась им жизнь точно в сказке. Сигрид часто выходила гулять на отрог — оттуда Долгое озеро и весь Дэйл казались как на ладони, только руку протяни. И хоть Эребор стал для неё домом, самым настоящим, она вспоминала Эсгарот с теплотой в сердце. Быть может, те времена были свободны от злых разговоров, которые все еще преследовали Сигрид. Люди и даже некоторые гномы боялись Двалина — он был суров с виду. Но Сигрид знала мужа и с другой его стороны — тоже настоящей, но глубоко спрятанной от всех, кроме семьи. Двалин души не чаял в сыновьях и каждый день, возвращаясь со службы, приносил Сигрид крохотные подарки — не золото и драгоценные камни, а пригоршню ягод или букет озерных купальниц. Что ей каменья? У гномов была целая гора. А такие чуждые их народу мелочи дарили Сигрид куда больше счастья. Гномки шептались, что на одних цветах и ягодах жене не бывать первой красавицей. Будто тонкие руки и талия, легкие русые косы и холодные серые глаза — это так, для каких-нибудь эльфов или королевичей из Белого Города. А Двалину явно не повезло. И Сигрид, стоило ей услышать такие толки, бежала к нему со всех ног, плача на ходу, как маленькая девчонка. И только уткнувшись носом в густой мех на воротнике, вдыхая родной запах, ощущая тепло огрубевших ладоней, она понимала, что всё было так, как должно было быть. «Пусть говорят, пока языки на месте», — прогремел однажды голос Двалина, и Сигрид чуть содрогнулась, припомнив, сколько ужаса видел за свою жизнь муж. Но это ничего, ей не впервой. Случалось так, что Сигрид сидела с Двалином всю ночь, пока тот пытался совладать с мучившими его видениями — словно кто-то дурманил его, унося в невидимые битвы, где за каждой тенью был новый враг. Двалин сам рассказал об этом Сигрид в ту самую ночь, когда они впервые оказались одни друг перед другом. — Amad! Мам, мам! — вдруг раздался за спиной голос Валле, отвлекший Сигрид от собственных мыслей. — Мамочка, там adad! — тут же послышался Налле, не поспевающий за братом. Сердце Сигрид зашлось, стоило ей увидеть сыновей и их окровавленные ладошки. — Что случилось?! Вы поранились?! Что с adad?! Валле и Налле как один покачали головой — на них была чья-то другая кровь... — Папа махнул Рвачом! — выкрикнул Налле. — И поранился! — перебил Валле. — Он сказал, что в комнате орк! — И мы побежали к тебе! — Adad нужно спасать! Ему больно! Сигрид прижала сыновей к груди, поцеловав каждого в кудрявую макушку. Она вытерла кровь с их ладошек подолом расшитого платья и, подгоняя обоих, бросилась к горе. * * * «Синяя Борода» славился любовью к охоте — и не было в округе ни гнома, ни эльфа, ни человека, сведущего в этом деле больше его». Сигрид не спалось в то утро. Сыновья рано отправились на уроки к старому Балину, а Двалин еще засветло ушел на охоту. Одной Сигрид было неуютно: она прошлась по пустынным коридорам западного крыла, случайно набрела на старые покои Фрерина — брата почившего Торина. В Эреборе было столько проходов и запертых дверей, сколько Сигрид не видела за всю свою жизнь. От некоторых из них все еще веяло холодом и драконьим пламенем. Такие она старалась обходить, потому что Двалин так сказал однажды: «Здесь умерло все после той злосчастной битвы». Он потерял не просто короля, но друга, которого никто, даже Сигрид, не могла ему восполнить. Но он не просил этого — слишком упрямый и гордый, Сигрид усмехнулась про себя, свернув в очередной темный коридор, освещенный слабо горящими факелами. Чей-то силуэт мелькнул впереди — такой знакомый... Это Двалин! Сигрид тут же обрадовалась, что муж вернулся с охоты так рано и сможет провести с ней весь день! Она поспешила за ним практически наощупь. Он исчез из виду, скрывшись за тяжелой дверью. Сигрид поспешила за ним, но схватилась за золотую ручку, и пальцы ее соскользнули. Что такое?.. В слабых отсветах ладонь блеснула размазанной кровью. Нет. Нет-нет-нет. Она ворвалась внутрь затхлой и темной комнаты, окликнув Двалина. Но никто не отозвался. — Ты ранен?.. — голос Сигрид дрожал. — Двалин, где ты? За считанные мгновения Сигрид оказалась прижатой к холодной каменной стене, шею сдавили грубые пальцы, а в ноздри забрался тлетворный запах крови. — Кто ты?! Отвечай! — прорычал Двалин, и Сигрид вдруг ощутила холод металла у своего лица. — Это я! Двалин, отпусти, мне больно! — она дернулась, но всё было тщетно. — Кто ты?! — взревел он, замахнувшись одной из своих секир. Сигрид вскрикнула и сквозь подступившие слёзы сумела назвать лишь своё имя. В темноте тут же раздался звон упавшей на каменный пол секиры. Двалин тяжело дышал, а затем затрясся и застонал — протяжно и глухо, как раненый зверь. Глаза Сигрид привыкли к темноте, и она смогла различить силуэт мужа, а позади него чьё-то безжизненное тело. Нет, не может быть. Сигрид бросилась к Двалину, но тот не отнимал ладоней от лица. — Что произошло?! Скажи мне! — не унималась она. Он наконец взглянул на неё: взгляд его был туманный, темный. — Опять... — начал он. — Только хуже во сто крат. Я его... Сигрид с ужасом заметила, что руки мужа были покрыты кровью. — Не верю! Это не ты! — сквозь слёзы закричала она. — Ты не мог, это же... он ведь... — Оружейник. Но мне виделся Азог, — голос Двалина был безжизненным. Сигрид безмолвно качала головой, не веря его словам. Двалин молча поднялся, взял в руки Рвач и так же, не проронив ни слова, протянул его Сигрид. — Сегодня сгинул этот бедняга. А завтра я убью тебя и сыновей. Сигрид, забившись в угол, продолжала трясти головой, руки ее взметнулись к ушам, чтобы не слушать больше слов любимого. — Сдаться самому — трусость, — он глухо прокашлялся. — Но принять смерть от тебя — это подвиг, моя королева. Ради всех. Двалин утёр глаза грубыми пальцами, рвано набрав в грудь побольше воздуха. — Скажешь, что не вернулся с охоты. Вот ключ, — он бросил его на пол. — Запри этот чулан, о нем никому не известно. Он взглянул на Сигрид так, что и тысячи слов было бы мало для тех мгновений. Сигрид поднялась, бросив быстрый взгляд на секиру. — Жизнь отняла и она же подарила мне вдвое больше, родная, — он ласково провёл шершавыми пальцами по мокрой щеке Сигрид. — Избавь меня от этих мук: у тебя самое доброе сердце из всех, кого видел свет. Живи и люби сыновей за двоих, amrâlimê. Он чуть коснулся ее губ, а затем сделал шаг назад, расправив широкие плечи. — Рвач заточен так, что рассечёт вороново перо в воздухе. У тебя хватит сил. Сигрид вдруг перестала плакать. Она взглянула мужу в глаза, так, словно не было ничего и никого вокруг. Она увидела в его взгляде мольбу. Он жаждал покоя, который никак не мог найти. Сигрид вдруг представила, что Двалин был точь-в-точь вороном, что томился в жуткой клети. Он подарил ей больше, чем она могла мечтать. Он оставил ей всё и тепло своего сердца. И теперь пришел черёд Сигрид отпустить его. Навсегда. Чтобы встретиться вновь, только чуть погодя. Она сжала в руках секиру. И пальцы ее не дрогнули. Сигрид занесла ее над своей головой. И в миг перестала видеть и слышать. Плечи рухнули вниз, вместе с ними со свистом и острое лезвие. Сдавленный хрип заставил ее очнуться. Двалин, прислонившись к стене, медленно сполз вниз. Он не сводил с Сигрид глаз. — А ты боялась, — из уголка его рта тонкой нитью тянулась горячая кровь. Секира вздымалась в такт его хриплым вдохам. Сигрид бросилась к нему с таким горестным криком, что даже эхо не вторило ему. Сигрид прижалась губами ко лбу, разукрашенному гордецкими морщинками. Она провела пальцами по обветренным щекам и густой бороде, такой синей, как небо над Эребором. Сигрид опустила ладонь ему на грудь — под тяжелую робу и грубую рубаху. Мгновение. И ещё одно. И жаркое сердце, зажженное самим Махалом, наконец перестало биться. — Я буду ждать. * * * Безутешна была молодая вдова, но стала она сильной и стойкой — словно почивший супруг отдал ей все свои силы. А сыновья «Синей Бороды» поклялись, что каждый из них, покуда сможет держать секиру отца, будет биться не на жизнь, а на смерть.