Дыши

И мы лежим раскалённые в темноте, И в черном небе летит твоя тень, Забудь обо всех, кто тебя целовал, Танцуй под мои слова. Человек, который сошел с ума, Знает меня наизусть, Видит меня насквозь Даже при свете дня. Я шепчу: Как тебе удалось? Как тебе удалось? Дождаться меня... Ночные Снайперы

Диана и Кларк всегда знали, что Брюс был красивым – в одежде или без неё. Но слои ткани прятали от чужих глаз твёрдые мышцы и бесконечные шрамы – цена за безопасность города, который, словно голодный змей-уроборос, так и норовил поглотить самого себя. Не сходившие с кожи синяки, так часто сменявшие друг друга, местами отливали лиловым или чернели, мало отличаясь от кевлара по цвету. Сильные накачанные бёдра с мышцами, змеями ходившими под кожей, так и манили к себе. В глазах у Кларка загорелось что-то голодное, словно всё внутри него требовало поскорее прикоснуться, потрогать, обвести пальцами и взять. Диана, переводившая взгляд с одного любовника на другого, вполне разделяла его желания. Брюс, которого они буквально несколько минут назад разложили на кровати, еле сдержав порыв наброситься на него тут же, терпеливо наблюдал за их малейшими движениями, щурясь, – не то выжидая, не то подначивая. Кларк знает тело Брюса наизусть – карта синяков, переломов и шрамов прочно отпечаталась в мозгу. Он не любит дорисовывать её в голове, но Брюс не оставляет ему выбора: он – непоколебимая сила, идущая наперекор судьбе. Он верит с такой силой и с такой уверенностью, что нельзя не верить вместе с ним. Он всегда идёт до конца, до предела своих возможностей и дальше, и каждая битва кистью оставляет росчерк на холсте его кожи. Рентгеновское зрение позволяет Кларку видеть многое – каждый сросшийся перелом, каждую трещину в кости и сведённые болью суставы. А ещё Кларк знает, с какой силой нажимать, чтобы оставить следы в виде пальцев на коже человека, чтобы его прикосновения расцвели яркими пионами на и без того исписанном холсте и не сходили неделями. Знает, потому что одно неосторожное прикосновение – и вместо лопающихся сосудов и капилляров он может услышать хруст костей. Поэтому Кларк прекрасно понимает, что такое необходимость постоянно контролировать себя; что такое отпускать контроль – понимает тоже. У Бэтмена нет пределов. У Брюса они есть. Кларк по мимолётному и не заметному другим вздоху, по слишком прямому позвоночнику – «Врачи сказали, что я не смогу ходить» как страшный сон, – по слегка опущенным плечам понимает, когда мыслей в голове у Брюса становилось слишком много, когда тени вместо укрытия начинали порождать кошмары, а сил осталось – только казаться неприступным и безразличным. Последние несколько недель у всех выдались трудными, но из всех них только Брюсу приходилось балансировать маску идиота, несколько личностей и необходимость быть в центре внимания в мире сплетен разом. Он обладал поистине железной силой воли, но даже у него был свой предел: границы между личностями стирались, долгие ночи патруля плавно перетекали в деловые встречи, после которых он вдруг обнаруживал себя посреди безумной вечеринки, где неуклюжий Брюси перебрал с шампанским и – как неосторожно! – уронил цветочный горшок с балкона. А после – снова каменные джунгли, крыши и темнота, уже давно ставшая союзником в его крестовом походе. Диана и Кларк тоже вели двойную жизнь. Постоянная необходимость лгать, скрывать, прятаться у всех на виду выматывала, а потому все трое пришли к простому решению проблемы: раз в несколько недель, когда напряжение становилось невыносимым, они встречались, чтобы перевести дух. Они доверяли друг другу: их уже давно связывало нечто большее, чем дружба, выкованная в пылу боя и проверенная временем и врагами. Вместе они прошли огонь и медные трубы и точно знали, что могли рассчитывать друг на друга. Для них Брюс – как соломинка для утопающего, спасательный круг в океане отчаяния, и они хватаются за него, боясь пойти ко дну. Он их моральный компас, совесть и поддержка, слабость и сила, вера и отчаяние, отпущение грехов, наказание и прощение. Брюс не отворачивается и не отказывается от людей – он первый готов осудить и первый же протянет руку помощи, покажет, какой может быть жизнь и куда порой заводит выбранный путь и как по нему идти. В нём они нашли свою человечность: в его способности раз за разом делать правильный выбор, как бы тяжело это ни было, в ущерб себе и другим, потому что так надо. В умении вставать и продолжать идти дальше – даже если цель так далека и недосягаема. Диана, как и Брюс, всегда говорит кратко и по делу – и ценит это качество в других. Правду она ценит тоже – и ей хотелось бы, чтобы Брюс мог просить о помощи и поддержке, когда в них нуждается, но она не раз была в Готэме и видела его грязь и отчаяние, как город пытается пережевать своих жителей и выплюнуть их, как ненужный мусор. Брюса Уэйна город тоже откинул в сторону, а тот вернулся: с железной волей, отточенными навыками и желанием спасти – одну жизнь, несколько, сотни, целый город. Для Бэтмена человеческая жизнь всегда стояла превыше всего: если он мог спасти хотя бы одного человека, то его крестовый поход против несправедливости и зла, его заведомо проигрышная битва, в которой сражался только он один, увенчались успехом. Вначале Брюс заслужил её уважение физической силой, когда амазонка поняла, что простой человек сражался наравне с богами и вовсе не ждал, что в случае чего они его спасут. Скорее наоборот, не раз из тяжёлой и почти безвыходной ситуации их вытаскивал его острый ум стратега и тактика – чем, в совокупности с золотым правилом и принципами Бэтмена, она не могла не восхищаться. Он был не только умным человеком и изумительным собеседником – при всей его немногословности, – он был выдающимся воином и хорошим другом. Для Кларка Брюс – в своё время стал спасением и панацеей от одиночества. За поясом у Бэтмена уже было несколько лет опыта борьбы с преступностью и несправедливостью, когда Супермен только начинал свою карьеру супергероя. Кларк не знал тогда, что есть и другие, как он: в плащах и с готовностью спасать мир. Бэтмен – существо из легенд, тень, мираж в ночи – оказался настоящим, из плоти и крови. Простым человеком. Робкая дружба, родившаяся под луной, под лучезарной улыбкой Кларка и его чёртовой настойчивостью журналиста, пустила корни и разрослась в нечто большее и прекрасное. Лига Справедливости, Основатели и спасение мира – всё это было потом. В начале – в самом начале – было просто осознание, что он не один в этом мире: готов верить в нечто несбыточное и сражаться за свою веру. Брюс тоже сражался. И верил – в первую очередь – в людей. Во вторые шансы. В искупление. Его веры иногда хватало на всю Лигу с головой. Несмотря на весь образ мрачного Рыцаря, зачастую именно к нему обращались с сомнениями и вопросами, на которые у него всегда были ответы. Брюс прятался за холодностью и отстранённостью, за бесконечными масками, потому что чувствовал он ярко и без тормозов, не в силах остановить себя. Брюс любил, чтобы жёстко, чтобы на износ и наотмашь – чтобы Кларк оставлял синяки на коже, следы пальцев поверх шрамов и лилово-жёлтых цветов, которыми Бэтмена щедро одаривал Готэм. Потеря контроля нужна была Брюсу как утопающему соломинка – глоток свежего воздуха, когда он уже давно привык дышать смогом и копотью проклятого города, который навсегда поселился в его сердце. Поэтому Кларк неохотно сдавался: вся нежность кончалась после того, как он мучительно медленно растягивал Брюса, щедро смазав руку. Он вводил пальцы в напряжённое кольцо мышц один за одним, сначала просто растягивая, а затем постепенно начиная ими двигать. Брюс позволял ему: выравнивал дыхание, силой воли заставлял тело расслабиться полностью, и пальцы входили без особых проблем. Кларк позволял себе секундную задержку и фокусировал всё своё внимание на сердцебиении Брюса, тонул в нём, как в океане, и начинал медленно двигать пальцами – нежно, осторожно, пока позволяли. Диана устроилась рядом и начала почти невесомо перебирать чёрные пряди Брюса, от загривка переходила к затылку, а потом выше, зарываясь пальцами в мягкие волосы; проводила самыми подушечками по едва тронутым сединой вискам и хмурилась. Она не одобряла, но прекрасно понимала желание просто отпустить и отдаться чувствам, что Брюс почти никогда не позволял себе – только с ними, только для них. Для Брюса – обычного человека без сверхспособностей – время имело другой ход, а потому они оба могли понять, почему он за всё брался с такой срочностью и огнём, почему спешил успеть. Несмотря на то, что Бэтмен сделал тени и ночь своей стихией, он горел изнутри ярким огнём, языки пламени которого поджигали других. Без него Кларк так и был бы потерян, без него Диана так и не решилась бы покинуть Темискиру, а Лиги Справедливости просто-напросто не существовало бы. Если Брюс впускал людей, то делал он это тоже наотмашь и до самого конца. А ещё у него была привычка, рождённая в ту жуткую роковую ночь: он цеплялся за людей и вещи, и если в случае неодушевлённых объектов это можно было объяснить простой сентиментальностью, то, когда речь заходила о живом человеке… Он мог умереть или предать, ударить в самое больное, и всё равно Брюс продолжал любить – так же сильно и просто так (упоминать имя Джейсона они избегали – слишком сложная и запутанная история с концом, который так и не стал счастливым; возвращённая, но всё же потерянная жизнь). Кларк коснулся пальцами простаты, отметил, как Брюс едва заметно вздрогнул и, щедро полив член смазкой, заменил руку. Брюса на член он насаживал медленно, задержав дыхание, любовался движением мышц под кожей, под всеми шрамами, которые так и не сломили Бэтмена, не заставили его сдаться и остановиться. Но Кларк наизусть помнил следы всех переломов Брюса, для его глаз они сеткой разбегались по костям. Брюс не раз просил не смотреть – не потому что запрещал, а потому что у Супермена сбивалось дыхание, в котором он особо не нуждался, и начинали предательски дрожать руки. Кларк тоже понимал, что Брюс с его хронической депрессией, с долгими днями, которые сливались в сплошное размазанное пятно, постоянным напряжением, паранойей и десятком личностей нуждался в… перезапуске. Хотел почувствовать хоть что-то в череде серых будней, когда границы между Бэтменом, Брюсом и Брюси размывались. Руки, до синяков вцеплявшиеся в бёдра, вырывали из мыслей, толчки и темп, с которыми втрахивали в кровать, рассеивали туман, помогали снова провести границы между ипостасями личностей. В тишине комнаты сбившееся дыхание и шлепки кожи о кожу звучали особенно громко, и только мелодичный смех Дианы разрывал звучание их тел. Она любовалась открывшейся ей картиной со стороны, ожидая своей очереди: когда можно будет прикоснуться к Брюсу с лаской и нежностью. Брюсу шла эта открытость, читавшаяся в каждом его страстном вздохе, в изгибе мускулистой спины, где под кожей двигались мышцы, словно змеи. Только с ними – здесь и сейчас – он позволить себе брать, а не отдавать. Они слишком хорошо помнили, каких титанических усилий им стоило вытащить из него признание того, чего хотелось бы ему. Брюс не просил – слишком привык отказывать себе в малейших желаниях, чтобы превратить существо в тенях в нечто сверхъестественное и могущественное, и, к сожалению, эти же ограничения коснулись и человека перед ними. Рука Кларка любовно огладила жёсткие мышцы пресса, прокралась к груди и двинулась дальше, по пути поигравшись с затвердевшими сосками, коснулась наконец шеи и замерла, словно в нерешимости. Наконец сомкнулась и сжалась, перекрыв доступ воздуха, и Кларк весь свой слух сфокусировал на сбившемся дыхании Брюса, на запрыгавшем биении сердца. Полностью возможность дышать Кларк не перекрывал, не мог заставить себя, но железной хватки Супермена, из которой не вырваться, хватило, чтобы почувствовать, как контроль утекал как вода сквозь пальцы. Брюс жадно хватал ртом воздух, запрокидывал голову, позволяя Диане кусать себя за шею и тут же вылизывать покрасневшую кожу, позволял им обоим слышать свои стоны – тихие, идущие из грудной клетки, гортанные. Кларк сцеловывал их с губ Брюса, дышал чужим воздухом и начинал наращивать темп, пока Диана ловкими пальчиками обхватывала налившийся кровью член и начинала работать рукой, пытаясь поймать заданный ритм. Голос Брюса, который они буквально вырывали из него, опускался на несколько октав, когда большой член Кларка касался простаты снова и снова. Он знал нужный угол, но откладывал его на потом, на тот момент, когда Брюс не знал, куда деться: ближе к Кларку и глубже на член или же вперёд, чтобы сильные пальцы, которые при малейшем неосторожном движении могли свернуть ему шею, врезались в горло, чтобы от недостатка кислорода закружилась голова. — Тише, Брюс, тише, — успокаивала его Диана, но сейчас её ласковые слова только мешали и отвлекали, и она замолкала, лишь плотнее обхватывая член и наращивая темп. Кларк делал то же самое: быстрее, сильнее и жёстче, и Брюс бы стонал громче, но не давала хватка на горле, окрепшая и сузившая кольцо из пальцев. Брюс умел задерживать дыхание на несколько минут, а Кларк идеально умел высчитывать нужное время между предобморочным состоянием и оргазмом, которого Брюсу хватало, чтобы кончить. Он терпеливо выжидал и наблюдал, как Брюс задыхался и остатком неимоверной силы воли заставлял себя не вцепиться в руку Супермена, душившую его, пытаясь разжать пальцы. Брюс был человеком действия – и на его языке было так легко говорить и понимать его, язык тела и поступки обычно не лгали. Если человек хотел что-то сделать от чистого сердца – он это делал, и для этого не требовалось лассо Дианы. Брюс доверял им – больше, чем другим, верил, что, передав контроль, может полагаться на то, что они знают его пределы и остановятся в нужный момент. Поэтому ни Диане, ни Кларку не требовались громкие признания в любви, они не заставляли Брюса давиться словами и чувствами, на которые у него была аллергия. Сомнений не было. Он любил их: едва заметно снаружи, но безоговорочно и с горящим огнём где-то внутри, как мог любить только Брюс. Он в любой момент мог с точностью сказать, в какой точке земного шара они находились и нуждались ли в помощи. От Брюса это было громче всяких признаний. Наконец у Брюса в лёгких кончался запас воздуха, и тёмные ресницы медленно касались побледневших щёк, прикрывая чисто-голубые глаза, подёрнутые поволокой удовольствия. Брюс кончал первым, прогнувшись в спине, а затем словно растаяв в сильных руках любовника. Мышцы ануса сжались, сократившись, и Кларк кончил тоже – прямо в Брюса – и, вытащив член, засмотрелся на то, как сперма стекала по упругим ягодицам. Диана наконец дождалась своей очереди: сначала она долго и чувственно целовала Брюса, кусая его за губы, наслаждаясь его попытками отдышаться и прийти в себя. Одним взглядом она прогоняла Кларка, ловко переворачивала Брюса с бока на спину и, вцепившись в сильные бёдра, подтягивала к себе. Кларк, довольно улыбаясь, садился в изголовье кровати, устроив голову Брюса у себя на коленях и, как это делала амазонка до него, начинал с массажа висков, перебирался на затылок и загривок, пропуская мягкие волосы между пальцев. Диана времени не теряла: устроившись между бёдер Брюса, ловко проверила, что растягивать кольцо мышц не нужно, и вошла одним движением до самого конца – резиновый член страпона, предварительно смазанный смазкой, по следу спермы вошёл без проблем. Брюс слегка дёрнулся и охнул, когда Диана первым же движением коснулась простаты и начала двигаться медленно и плавно, растягивая удовольствие. Женщина с неодобрением во взгляде осмотрела следы, оставленные руками Супермена по всему телу, не сбавляя темпа, прикоснулась к ним кончиками пальцев, ласково оглаживая мышцы и шепча слова успокоения. В этот раз к ней прислушались: дыхание Брюса постепенно выровнялось, хотя сердце продолжало сбиваться с привычного ритма, то пропуская удары, то делая пару лишних. Диана плавно двигала бёдрами, выдерживая темп, и с удовлетворением наблюдала за тем, как член Брюса снова набухал и поднимался. Коварно улыбнувшись и лизнув головку, она принялась оглаживать накаченные бёдра с сильными напряжёнными мышцами, проводила рукой до самых ступней и обратно, а затем принималась за внутреннюю сторону бедра, то целуя её, то покусывая и оставляя следы. Тянулась выше, к плоскому животу с кубиками пресса и пробегалась по рёбрам, столько раз повреждённым в бою. Налюбовавшись телом Брюса, которое покрывало слишком много шрамов, она тянулась к члену и обхватывала его губами, двигаясь так же мучительно медленно и обводя головку языком, собирая с конца предэякулят. Кларк продолжал массировать виски, получая в награждение вдох наслаждения, мимолётными прикосновениями пробегался по покрасневшей шее, где ещё пока виднелись следы от пальцев, целовал Брюса во взмокший лоб и в висок, покусывал и проводил языком по уху, негромко поощряя. — Дыши, Брюс, расслабься. Закрой глаза, да, вот так, — говорил Кларк – и Брюс доверчиво закрывал, подставлял шею чужим губам, тянулся отвечать на поцелуи, приходившиеся как-то смазано и куда-то в уголок губ. Он не был бы собой, если не протянул руку и не начал бы массировать грудь Дианы, играясь пальцами с набухшими сосками. Амазонка вздохнула, качнув бёдрами, и вошла особо глубоко, задев заветную точку. Брюс дёрнулся ей навстречу, и двусторонний дилдо внутри неё продвинулся глубже, заставив вскрикнуть от удовольствия. Гораздо больше наслаждения, однако, ей доставляло неприкрытое выражение блаженства на лице Брюса. Он был близок, и она обхватывала его член пальцами и начинала наращивать темп. Брюс кончал под её умелыми руками, подначиваемый горячим шёпотом Кларка на ухо. После они терпеливо ждали, пока он переводил дыхание, а затем шли в душ. Под струями горячей воды они помогали Диане избавиться от страпона, и Брюс опускался перед ней на колени, ждал, пока Кларк пристраивался сзади и входил в уже растянутое отверстие, и – касался Дианы языком. Она содрогалась всем телом – от удовольствия, от вида Бэтмена на коленях перед ней. Кларк снова трахал Брюса – обхватив его за талию железной хваткой, насаживал на член всё глубже и глубже, выбивая из него дыхание, которое Диана чувствовала внутренней стороной бедра и половыми губами. Язык Брюса раздвинул их, проник внутрь, а пальцы коснулись клитора, и у неё едва не подогнулись колени от волны удовольствия и мурашек, пробежавших по спине. Она запустила в намокшие под водой волосы Брюса пальцы и с силой потянула – ей хотелось ближе и глубже, быстрее, быстрее – в такие моменты она прекрасно понимала Брюса, который любил чтобы жёстко, чтобы на износ и наотмашь. Пальцы Брюса скользили от бедра к клитору, проникали внутрь и снова возвращались к бёдрам, оглаживая золотистую кожу амазонки. Кларк обхватил член Брюса и задвигал рукой в такт с толчками, входя с силой и прижимая Брюса к себе, вдыхая его запах. Их иногда накрывало с головой: любовью к Брюсу и восхищением. И если Брюс смотрел на них вот так, то все планы отменялись, и они тащили своего упрямого идиота прочь от экранов компьютера в пещере наверх, к живому миру людей, где можно разложить Брюса на постели и помочь ему отпустить и не думать. Диана кончала и сползала по мокрой плитке, зная, что на полпути её поймают сильные руки Брюса и опустят на пол, что она будет целовать Брюса в губы и делить с ним дыхание, что он уткнётся лбом в её плечо, потому что слишком – много, близко, через край. Брюс кончает вслед за ней – насухую, замерев и часто дыша. Суперсила Кларка позволяет ему втрахивать Брюса – в Диану. Она держит его в своих руках, гладит по голове, разминает плечи, мышцы которых на ощупь словно камень. Несколько толчков – и Кларк кончает тоже, они какое-то время просто переводят дух, а затем снова тянутся к Брюсу, а он – к ним. Сильные пальцы Кларка заменяют руки Дианы на его плечах, разминают шею, забирают усталость и напряжение. Она тянется за шампунем и послушно наливает его в подставленную ладонь Брюса, смотрит, как он, запрокинув, намыливает голову, и вдыхает знакомый аромат. Диана следует его примеру: наклоняет голову и откидывает волосы назад, чтобы намочить, намыливает, втирает в кожу головы, массируя пальцами, смывает, зажмурившись от пены. Шампунь пахнет Брюсом, и Диане хочется ещё на несколько дней сохранить его запах с собой. Кларк руководствуется тем же принципом. Добраться до Брюса под уровнем брони и кевлара удавалось не так часто, а потому они взяли за привычку пользоваться его шампунем – чтобы ещё какое-то время носить с собой память о встрече. А ещё они любили широкую спину Брюса, исполосованную шрамами и каждый раз новыми узорами синяков. Проводили по ним пальцами, чувствуя их на ощупь, запоминали карту наизусть, переходили на плечи, а затем на грудь: шрамы были везде. В такие моменты, когда тело Брюса выдавало его и напоминало о том, что он был простым человеком без всяких сверхспособностей, его хотелось обнять и не отпускать. Однако вслух такие мысли они конечно же не озвучивали: Бэтмен вполне мог постоять за себя в любой битве да ещё и спасти кого-то из Лиги. Комната после горячего душа обдала холодом. Из всех троих только Кларка всё еще удивлял тот факт, что за время их отсутствия в комнате успел побывать вездесущий Альфред: принёс вечерний чай с печеньем, постелил свежие простыни из египетского хлопка, подобрал скинутые в спешке вещи и распахнул окно, чтобы впустить ночную прохладу и запах озона после только что прошедшего дождя. Вспомнив испачканные простыни, Чудо-Женщина лишь усмехнулась, Кларк же залился краской – по цвету один в один плащ Супермена. Он до сих пор помнил, как не знал, чего ожидать от Брюса. От Бэтмена он ожидал суровой аскетичности и минимализма, от Брюси – роскоши и непрактичности, а получил простой комфорт с удобством. В каждой личности было немного от Брюса – в Бэтмене, в Брюси, в Мэтче Мэлоуне, и со временем они научились замечать и подмечать детали. Большая кровать Брюса вмещала их троих без проблем – туда бы ещё вся бэтсемейка могла поместиться вместе с собаками и котом. Мягкие простыни так и манили, а тяжёлое одеяло укрывало и обещало сладкий сон. Диана любила засыпать под мерное биение сердца Брюса – тук-тук – тук-тук – тук-тук в ночной тишине. Она не обращала внимания на мягчайшие взбитые подушки и клала голову Брюсу на грудь, так как не имела суперслуха. Оба они засыпали под ровное дыхание и мерное биение сердца Брюса в темноте. Супермен и Чудо-Женщина привыкли работать на виду у всех, при свете дня, и тени были им чужды, тогда как Бэтмен сделал их своим оружием и союзником, столько лет провёл в них, превратив из предмета кошмаров в свою силу. Он родился и вырос в Готэме, но даже после всего, что он повидал в своей жизни и с чем ему пришлось столкнуться, он не боялся ночи, он говорил с ней на одном языке – на языке крыш, подворотен и полицейских сирен. Сделать шаг из тьмы на свет ничего не стоило, в темноте же лежала пропасть неизведанного и мир чудовищ, и со временем для преступников Готэма Бэтмен стал одним из них. Уэйн Мэнор был одним из самых красивых мест Готэма – расположенный за городом, он находился в темноте, лишь местами подсвеченный фонарями. В окно было видно остальной город, гудевший и шумевший вдалеке: даже красневшее алое зарево, что стояло над Готэмом, было каким-то зловещим и отталкивающим, но многие жители города находили в нём успокоение черпали комфорт. Это был их город, и они любили его: Кларк до сих пор помнил события времён оккупации после землетрясения, когда Брюс бился за городом и Бэтменом, и Брюсом Уэйном, не покинув и не сбежав. С тех пор Готэм с недоверием относился к чужакам – их опасались, их презирали и с нетерпением ждали, чтобы они убрались из города. Диана до сих пор отчётливо помнила сладкую дрожь, пробежавшую по спине, когда Бэтмен неохотно, но всё же позволил ей и Кларку сунуться в город. Помнила также своё отвращение, вызванное грязью и мусором на улицах, людьми, которые прятались от правосудия в тенях и погрязли в преступности и разврате. И ради них их друг каждую ночь рисковал своей жизнью? Пытался им помочь? А потом Диана и Кларк увидели людей, которым Бэтмен когда-то помог. Тех, кто сам готов был протянуть раненому Рыцарю руку помощи. Тех злодеев, кто исправился и в кого на протяжении всего тяжкого пути поддерживал Бэтмен. Кларк прекрасно помнил, как попытался помочь напуганному ребёнку, и от него – впервые – отвернулись и отшатнулись. Как та же самая малышка сама протянула руки к чёрному силуэту в тенях, как мгновенно высохли слёзы на щеках, стоило ей завидеть своего спасителя. Диана и Кларк были слишком яркими для Готэма, и город рано или поздно попытается уничтожить их и пережевать своими жерновами, но пока они были надёжно спрятаны под плащом Бэтмена. По его приглашению и с его разрешения быть в Готэме было не так страшно – они видели, что город делает с людьми, здесь хватало одного плохого дня, чтобы потерять рассудок. Жизнь в Готэме же представляла собой череду самых плохих дней – один за другим, один за другим. Диана с Кларком имели привычку: они лежали в темноте комнаты, слушали дыхание Брюса и ждали, пока он засыпал в их объятиях, чтобы иметь возможность просто держать его в своих руках, в полумраке комнаты смотреть на его профиль и запоминать любимые черты снова и снова. Для них любая встреча могла быть последней: они уже теряли друг друга, теряли других и прекрасно знали – пустоту ничем не заполнить. Знал об этом и Готэм. Город не доверял свету. Свет лгал, свет выдавал, свет обжигал. Тени же? Тени прятали от света, тени окутывали и убаюкивали, тени стояли силуэтом на ближайшей крыше. Город верил – Бэтмену и в Бэтмена. А Бэтмен верил в людей – до последнего, с какой-то уверенностью, которая рушила все планы реальности, ломала все устои. А ещё Бэтмен, с его постоянной, хоть и оправданной паранойей, верил Супермену и Чудо-Женщине, доверял им, впустил в свой мир и позволил остаться. Они тоже доверяли ему – не могли иначе, он завоевал их доверие как воин и как человек. Они постоянно пытались оправдать – доверие, дружбу и его веру. Брюс был человеком действий, а не слов. Его приглашение, его доверие говорили ярче всяких громких заявлений: ради них он отправился бы в любую точку Вселенной. И он знал, что ради него они поступили бы точно так же. Убаюкиваемые его дыханием, они засыпали, и им снился Готэм, временно приютивший их под своим небом.