По образу и подобию

Боль – основа и начало существования. Боль – первая память. Она тоже не твоя, чужая, а ты сам сейчас – всего лишь осколок в ране, крошечная неясная тень в мерцающей тёплой полутьме, полной золотых искр. Тот-который-уже-не-ты корчится на каменных плитах у чьих-то ног, и боль-боль-боль – это всё, что у него осталось. "Заканчивай с ним, Аарониро". Это больше не твоя память. "Нас нельзя разделить". Боль от удара занпакто, породившая трещину, в которой ты дремлешь, – слишком большая, она уходит в глубину, она как тяжёлый камень в тёплой воде. Ты не уверен, что помнишь, ты и не хочещь помнить её, но она с тобой. Только с тобой, а не с тем-которым-ты-не-был. Его душа даже с этой болью на дне – всё ещё тёплая вода. Что такое тёплая вода? Она искрится под солнцем и лениво плещет о мостки, она ласкает босые ноги. Что такое босиком? Это тоже не твоё. Всё не твоё. Тот-которым-ты-не-был канул в смерть и оставил это. Душа вечно в движении, но память, эхо множества прожитых жизней, слишком велика. Бессчётные пёстрые камешки, рассыпанные небрежно, оставленная детская забава. Что такое детство? Это ещё одна не твоя вещь. Ты забираешь себе забытое, ты сидишь на берегу на песке и лепишь... "Брат, давай построим крепость!" Нет, не так. Ты ничей брат, а он ушёл и оставил их. Это не нужно. Ты лепишь себя. *** А душа всё ещё в движении. Тот-которым-ты-не-был слишком упрям. Его так тянет на свет, хотя в темноте спокойнее. Может, это боль толкает его. Может, дело в трещине. Может, дело в тебе, чужеродном осколке, забытом в сумраке. Душа упряма, она всегда ищет целостности. Освобождения от нанесённых ран, избавления от яда. И однажды (скоро, слишком скоро) он снова открывает глаза, теперь подобный только что вылупившемуся птенцу. Что такое птенцы? Они мягкие и нелепые. И уязвимые. Они как само рождение. Свет-свет-свет и чьи-то тёплые руки. Его память чиста, эхо его прошлой жизни кануло на дно, туда, где камень старой боли, где трещина, темнота и ты. Ты забираешь его себе день за днём. Ты – это... Ты? Что такое быть? Мало. Недостаточно! Отражение расплывается в стекле, мнётся, как глина под пальцами. Здесь не только память и боль. Этот изменчивый, мерцающий мир пронизывает сила. Ясный отзвук былого и предчувствие нового: сила, пронесённая через грань между бытием и небытием – яркое, разгорающееся пламя. Набирающий скорость ветер. Тот-который-ушёл – шинигами. Рождённый, подлинный проводник душ, а не просто плюс. Тот-кто-он-теперь – тоже шинигами. Только не знает ни меноса хромого. Это ты знаешь. Ты сохранил. Это теперь твоё. Отражение издевательски скалится-кривится, белое и зубастое. Размазывается, как пластилин на полу в детской и у папы на носках. Зачем проводику душ полосатые носки. Идиот. Полудурок. Это уже Ичиго. Не твоё. Яркая улыбка и сладкие запахи, а ещё шоколад. Солнечные зайчики от маминого зеркальца. Тоже не твоё. А отражение всё кривое, не получается. Что ты такое? *** Боль приходит вместе с дождём и она другая, но кажется похожей, так оглушает. Она серая как асфальт и чёрная по краям. И ещё – тёмно-красная. Она делает тебя сильнее. Холодный дождь колко падает в тёплую сонную воду, стекает по стеклу, умывая, выглаживая отражение, которое всё не удавалось поймать прежде. В глиняной фигурке, которую ты так долго лепишь, круглая дыра. Пустые рождаются из потерь и боли – тот-который-ушёл знал, конечно, и это его голосом говорит с тобой память, оставленная, сокрытая, не для Ичиго. Это уморительно смешно, и ты аж трясёшься, уткнувшись в коленки. Ичиго сидит точно так же со своим рюкзаком. Только вот не смеётся. Он жив, а она мертва. Всегда всё с этого начинается. Всегда у кого-нибудь так. Та-с-которой-всё-началось тоже осталась жива под дождём. По крайней мере, ты не помнишь иного чужой памятью. Всегда у кого-нибудь так. Но эхо прожитых жизней исчезает, и живущие снова и снова оказываются в той же луже под своим собственным дождём, единственным в вечности, тьфу. Вот и Ичиго ничего не знает. Ты знаешь больше, но пробовать жизнь позволено ему. Это несправедливо. Кто ты такой? Тот-который-уже-не-ты никогда не был живым. Тот-который-ушёл – эхо в сумерках. Ты не они. Ни один из них. Осколок, тень, глиняная фигурка, в которой дыра. Ичиго не знает ничего. Даже о трещине, что носит в себе. Но он всё равно до странности целый даже сейчас. У тебя всегда была дыра. Даже у того, кто дал вам с Ичиго боль, серую как асфальт, чёрную по краям и тёмно-красную как кровь – даже у него её когда-то не было. А ты никогда не имел иного. Несправедливо. Ичиго хмурится – теперь почти всегда. Но он верит в справедливость. Бесит. Жизнь, которую он живёт с прежним упрямством, не пропавшим, в отличие от памяти, всё ещё полна ветра и света, запахов и звуков, привязанностей и привычек. Её хочется отобрать, как яркую игрушку в детской ссоре. *** Боль та самая, старая. Первая. Она не приходит, она вламывается, рождая эхо, вспенивая воду, поднимая со дна силу и давний камень. Ты помнишь её, ох как ясно вспыхивает сейчас память – твоя, его? Не для этого мальчика (не твоя мысль). Ты знаешь этот меч. Ичиго всё ещё ничего не помнит, но он не боится, ни боли, ни той-которая-снова-рядом. Идиот.