Трасса «Скандинавия»

      Олимпийский сезон ворвался стремительно, не дав опомниться и чуть задержаться в летних месяцах, чтобы продлить подготовку ещё и ещё, бесконечно сверяя планы. Минуло три полноценных этапа, но успехи сборной Швеции пока ограничивались спринтерскими дисциплинами – предсказуемыми подиумами Бьорна Линда и Тобиаса Фредрикссона. Побед ещё не было – балом правили немцы и норвежцы, выигрывая дистанции на любой вкус.       Весьма посредственный результат, не красивший такую лыжную державу, как Швеция, волновал всех без исключения спортсменов – ведь летом они выполняли объёмы абсолютно осознанно, предполагая, что должно за этим последовать. Недоумевал даже вечно невозмутимый Альсгорд со своими схемами и таблицами, которыми мог объяснить что угодно, нарисовав идеальную систему функциональных, физиологических и технических единиц. Абсолютно спокоен был лишь Инге Бротен, который бесстрастно наблюдал за своими подопечными и изредка кивал, когда что-то получалось чуть лучше.       — Почему так?! – Томас стоял рядом с ним на одном из участков трассы в Куусамо, наблюдая за заключительной гонкой уик-энда. – Почему такие результаты?!       Йорген Бринк и Матс Ларссон, стартовавшие раньше, финишировали в глубине пелотона, Андерс закончил гонку шестым – но, судя по динамике, его могли обойти ещё как минимум человек пятнадцать. Старший Фредрикссон ещё находился на дистанции, но его промежуточный результат значился ещё ниже, чем время Сёдергрена на его непрофильной классике.       — Всё по плану, – пожилой тренер невозмутимо пожал плечами.       — По плану?! – громогласно переспросил Альсгорд. – Я понимаю, если бы были стабильно шестые-десятые места, но лучший из команды – восемнадцатый! Во-сем-над-ца-тый! Вдумайтесь!       — Чего ты кричишь? – Бротен поморщился. – Всё нормально. На сегодняшний день, – он подчеркнул голосом временной период, – это максимум. В феврале всё будет иначе.       — Вот именно, в феврале! – горячо подхватил Томас. – Но прикидки-то на февраль нужно делать сейчас! А мы восьмые в эстафете! Ладно, норвежцы там тоже не первые – третьи, но третье и восьмое места это разные вещи… Что?! – он осёкся, заметив, что Инге снисходительно улыбается.       — А ты себя послушай, – Бротен усмехнулся. – «Мы – восьмые, – говорит, – а норвежцы – третьи».       — И что? – Альсгорд не понял всего абсурда прозвучавшей фразы, даже когда её повторили. – Ведь мы – восьмые! А они – третьи!       — Да нет, ничего, – продолжая улыбаться, тренер пожал плечами. – Оказывается, в полку шведов прибыло.       — Да зачем цепляться к словам! – Томас разозлился. – Вы прекрасно поняли, что я имею в виду! Я хочу всё прояснить, – он глубоко вдохнул, выдохнул и сбавил тон. – Для себя и для некоторых других.       — В Турине сборная побежит на несколько порядков лучше, – заверил Бротен. – Тренировки на высоте не могут не сказаться. Здесь, внизу, на нагрузке, нынешние результаты неудивительны. Мы не должны оглядываться на остальные сборные, которые, получается, готовились по-другому.       Альсгорда устроили эти объяснения, но в глубине души он не соглашался с тезисами Инге Бротена. Его точечный метод имел рациональное зерно, но максималисту было трудно с этим смириться. Томас принимал самое непосредственное участие в разработке планов, но не посчитал нужным уточнять итог их реализации, строя предположения по эскизам и лекалам собственного организма, который в лучшие годы врабатывался в сезон в ноябре и не выключался из соревновательного ритма вплоть до марта, вне зависимости от наличия в календаре чемпионата мира или Олимпийских Игр.       — В общем, Инге сказал, что всё по плану, – недовольно протянул он, как обычно спеша поделиться итогами разговора с Андерсом. – Уверяет, что на Олимпиаде всё будет по-другому.       — Хорошо, если так, – тот просиял. – Остаётся на это надеяться.       — Я тоже ожидал иного подхода, – мрачно кивнул Томас. – Но если выиграешь в Турине – соглашусь с тем, что и этот имеет право на жизнь.       Андерс ушёл к себе часа через два, убедившись, что в холле никого нет. Хоть Бритта с Марией давно прекратили свои вылазки, излишне афишировать всё, происходящее между ними, оба не хотели: было достаточно того, что в курсе находились Йорген, Йохан и Анна.       Отношения последних тоже не стояли на месте: по настоянию деятельной фрёкен Дальберг, которая никогда не упускала своего, они переехали в отдельную квартиру. Йохан не возражал: в благоприятной атмосфере смена обстановки влияла на него только положительно. Он безропотно позволил Анне распоряжаться их совместной жизнью, соглашаясь с большинством предложений, которые она всегда выносила на обсуждение. Маттиас Фредрикссон больше не демонстрировал своего недовольства, лишь изредка поддевая Йохана по разным незначительным поводам, на которые тот, к своей чести, научился не обращать внимания. Правда, переживать внутри себя он переставал только после каких-нибудь здравомыслящих слов Анны, которая была с ним, а не с кем-то другим. Олссон закончил удивляться этому, прекратил рассуждения о том, что его легко заменить, и лишь укрепился во мнении, что находится на своём месте, и не собирался двигаться в сторону.       Календарь олимпийского сезона удивлял сходу, предъявляя глазу этапы в канадских городах Вернон и Кэнмор. Раньше заокеанские страны принимали лыжные соревнования высшего уровня редко, поэтому в непростой чётный год такой пассаж смотрелся ещё более чужеродно. Консилиумы собирались во всех сборных: нужно было решить, стоит ли нагружать лидеров длительным перелётом и, как следствие, акклиматизацией, которую все переносили по-разному. Однако в итоге в Канаду летели все сильнейшие: одним из аргументов был тот, что именно в этой стране пройдёт Олимпиада ещё через четыре года. Как и привычные европейские, канадские этапы обещали стать парадом лучших лыжников.       Шведский десант традиционно собрался в стокгольмском аэропорту Арланда, ожидая чартерный рейс. Руководство команды приняло это решение, чтобы не лететь с пересадкой и долгим временем ожидания через Центральную Европу. Особенно рад был Йохан – для него долгий полёт был предпочтительней, чем два взлёта и две посадки за один день. Когда он об этом вспомнил, цвет его лица поменялся с зеленоватого на мертвенно-бледный. Анна сочла эту метаморфозу за положительную, но Йорген, к несчастью, тоже: он начал мотивирующие и подбадривающие речи в очереди на регистрацию, а закончил уже возле трапа самолёта, когда ударить его был готов даже терпеливый Олссон.       — У тебя ещё мозоль на языке не появилась, нет? – скептически поинтересовалась Анна, удерживая Йохана за запястье.       — Как видишь, нет! – радостно ответствовал Бринк, только в последний момент сообразив, что демонстрировать это не нужно.       Йохан, закатив глаза, увлёк Анну вглубь самолёта, где по билетам находились их места.       — Как можно быть таким треплом, – в сердцах бросил он.       — Иногда он бывает забавным, – мягко возразила Анна. – Но, согласна, молчать ему следует почаще. Так, ты хочешь сидеть с краю или у окна? – озаботилась она.       — Всё равно, – равнодушно ответил Олссон. – Взлетим, потом я буду слушать, без перебоев ли работает мотор, а потом хорошо будет, если засну.       — Не заснёшь, – с нотками наигранного трагизма в голосе откликнулась она.       Увидев Бринка, занимающего одно из сидений сзади, Йохан изобразил стон и натянул на голову капюшон толстовки, всем видом демонстрируя, что собирается погрузиться в себя, чтобы отвлечься от многочасового полёта.       Больше всех повезло Андерсу и Томасу, которым достались места в противоположном углу салона – наискосок, в отдалении и от сборной, и от персонала команды. Время, проведённое в воздухе, достигло полутора часов, все традиционные дела вроде рассматривания стремительно удаляющихся пейзажей и разгадывания кроссвордов были переделаны, и Альсгорд откинулся было на кресле, чтобы поспать, но каждые несколько секунд он открывал глаза, чувствуя на себе пристальный взгляд. Он успел его изучить – прямой, укоризненный, для особо впечатлительных – уничижительный, безмолвно заставляющий сравнять себя с чем-нибудь особо приземлённым.       — Что? – нервно обратился Томас, не выдержав в очередной раз.       Андерс распахнул глаза шире, не понимая, почему Альсгорд резко вскочил и вновь пытается привести спинку кресла в стандартное положение. Он обдумывал кое-что, что планировал спросить у Томаса как-нибудь потом, но не собирался демонстрировать это – взгляд сделал всё за него.       — Ничего, – честно ответил он.       — Что ты хочешь? – Альсгорд дополнил вопрос. – Ты так смотришь, как будто тебе от меня что-то надо.       — Обычно это тебе от меня что-то надо, – съязвил Андерс.       — Хорошо, – вздохнув, тот согласился. – Ты так смотришь, когда собираешься обвинить меня во всех смертных грехах. Так что говори, в чём я провинился на этот раз?       — Ты ни в чём не провинился, – поспешил успокоить Сёдергрен. – Просто мне кажется, что кое-где мы с тобой поступаем нечестно относительно других.       — А твоя природная жажда справедливости не может подождать до прилёта? – Томас попытался сурово сдвинуть брови, но смог только широко выразительно зевнуть.       — Может, – Андерс улыбнулся и кивнул головой.       На третий час полёта салон предсказуемо превратился в сонное царство, а те, кто не спал, слушали музыку или читали, но не беспокоили спящих соседей. Привыкнув к кочевым условиям, спортсмены «отключались» мгновенно, редко зная, что такое бессонница, а кресло самолёта могло показаться для них классом «люкс» – в этой среде не чурались отдыха на жёстких рядах стульев в аэропортах и предстартового настроя на полу разнообразных стадионных построек.       Андерс видел уже даже не первый сон, когда кто-то настойчиво потряс его за руку. Он недовольно открыл глаза, восстанавливая в голове всю хронологию происходящего. В проходе над ним стоял Бринк, на которого он тут же уставился – так же, как ранее на Томаса, только вопросительно.       — Оглядись, – с ехидной ухмылкой посоветовал Йорген.       Он с удивлением выполнил это и тут же спохватился, обнаружив, что задремав, умудрился сползти головой на плечо Томасу, который спал рядом, неудобно подобрав длинные ноги. К тому же, то ли до того, как уснуть, то ли уже после, по инерции, Альсгорд довольно крепко прижал его к себе.       — Спасибо, – смущённо поблагодарил Андерс, садясь ровно и осторожно выпутываясь.       — То-то же, – поддел Йорген. – Ладно, это я мимо проходил, а если бы кто-то другой?       — Да, ты прав, – Сёдергрен отвёл глаза, а щёк коснулся румянец.       Анна удобно устроилась на тройных сиденьях, положив голову на колени успешно уснувшему Йохану и растянувшись почти во весь рост. Она читала книгу, когда сверху появились лица Бринка, успевшего вернуться из своего рейда, и младшего Фредрикссона.       — Айда в карты! – Йорген красноречиво помахал колодой.       — Я больше не буду с вами ни во что играть, – отозвалась Анна, не отвлекаясь от страниц.       — Мы на интерес! – включился Фредрикссон. – Не так, как в прошлый раз!       — Нет, Тобиас, я не хочу, – девушка невозмутимо подняла двумя пальцами упавшего в неглубокий вырез её футболки червового короля. – Вот, держите и больше не роняйте.       — Ну, чего ты такая скучная! – Бринк принялся мешать колоду, опираясь локтями на спинку кресла. – Вставай, и я раздаю! И на него раздаю! – он неудачно махнул рукой в сторону Йохана, и карты разлетелись красивым калейдоскопом. Анна тут же рывком присела, про себя понося Йоргена неприличными для девушки словами, Йохан, даже во сне ощутив изменения, неохотно открыл глаза.       — Кого мне убивать? – хрипло спросил он, щурясь от света и удивлённо глядя на ползающих под сиденьями Йоргена и Тобиаса.       — Вероятно, их, – ответила Анна, указывая вниз.       — Великолепно, – пробубнил Йохан, снимая с плеч и колен трёх вальтов – крестового, червового и пикового, и крестовую даму. – Сколько мы уже летим?       — Три часа двадцать минут, – Анна посмотрела на часы.       — Какая потрясающая точность! – раздался голос откуда-то снизу.       — Бринк, я тебе эти карты знаешь, куда засуну? – Йохан вспылил, откладывая их на сиденье: крестовый валет был зажат между червовым и пиковым, а уголками соприкасался с дамой.       — Спасибо, я не практикую, – живо отреагировал тот, стоя коленями на полу и убирая эти четыре карты в собранную колоду. – О, спасибо, – кивнул он Анне, протянувшей бубновых даму и вальта.       — Ты пасьянс, что ли, собирал? – улыбнулась та, подмечая исключительно высокую стоимость масти.       — Что-то вроде того, – уклончиво ответил Йорген. – Не перемешалось ещё. Так я на вас раздаю? – ещё раз спросил он, решив воспользоваться расконцентрированностью собеседников.       — Нет! – в один голос воскликнули Йохан и Анна.       — Ну, как хотите, – подытожил он. – Мы тогда пойдём остальным предлагать.       Он направился в сторону Андерса и Томаса, Тобиас – вглубь салона, к брату и остальным.       Время повернуло вспять, когда самолёт опустился в Верноне, а Йохан Олссон облегчённо выдохнул, выглядя самым счастливым человеком во всей процессии. Они вылетели из Швеции вечером и, согласно логике, должны были приземлиться рано утром, но мистификация времени заставляла прожить эту ночь дважды, чтобы отнять её через пару недель при обратном перелёте. Прибыли специально за несколько дней до начала гонок – чтобы успеть акклиматизироваться, хотя, при желании, Инге Бротен мог бы заставить организмы своих спортсменов работать так, как нужно, даже если бы они приехали непосредственно к старту.       — Сейчас – Турин, – говорил он Томасу, когда советовался с ним, как использовать временные метаморфозы. – Но через четыре года Олимпиада пройдёт здесь. Нас в сборной может и не быть, но большинство будет участвовать. Каждому нужно разобраться, как его организм реагирует на эти изменения.       Но рассчитала всё только Анна – она специально не стала спать в самолёте, чтобы уснуть по прибытию на место и с утра тренироваться полноценно, а не зевая. Кто-то проспал весь полёт, кто-то периодически бодрствовал, и из-за этого ночь превратилась в очередной день, который было по определению трудно чем-то занять. Просто этот день был ночью, и ночь оказалась долгой.       Йорген всё же нашёл компанию для игры в карты, прихватив колоду и уйдя в номер к Матсу Ларссону и Микаэлю Остбергу. Андерса он уже не звал, зная, что тот предпочтёт другое. Сначала Сёдергрен дисциплинированно лёг спать и попытался уснуть, но спустя час понял, что это бесполезно. Можно было без лишних глаз обсудить с Томасом то, что давно собирался, но он побаивался, что тот спит, хотя время в самолёте они провели абсолютно идентично. Промаявшись ещё немного, в два часа ночи Андерс всё же выскользнул за дверь – и через несколько шагов столкнулся с Альсгордом, который вывернул из-за поворота и у которого сна тоже не было ни в одном глазу.       — Я шёл за тобой, – усмехнулся Томас, в следующую секунду делая шаг в сторону, резво разворачиваясь и одной рукой крепко обхватывая его за пояс. – Бринка и компанию слышно издалека, поэтому я не боялся потревожить.       — Эй, не здесь же, – Андерс безуспешно дёрнулся, накрывая тыльную сторону его ладони.       — Отчего не здесь? – вкрадчиво поинтересовался Альсгорд, легко сгребая его в охапку и увлекая вперёд. Теперь, учуяв попытку отпора, он окончательно удостоверился в намерении закончить свою маленькую провокацию поцелуем. – Никто, кроме нас, по ночам не бродит.       Первое время Андерс всегда проклинал себя за то, что из-за разных весовых категорий ему трудно сопротивляться, но вскоре ему самому не хотелось это делать в предательском желании чувствовать и растворяться. Так было всегда, так получилось сейчас – необузданно, в их манере дерзко, с перехлёстывающим опасением – слова о том, что никто не ходит ночью по коридорам, были неоправданными: на такую же прогулку мог отправиться любой из выспавшейся сборной.       — Ты ещё возле трассы это сделай, – укорил Андерс, когда они шли по направлению к номеру Томаса, так и не сумев разъединиться.       — Ты же знаешь, я могу, – заверил тот, открывая дверь. – Прошу!       Забрезжил свет, и Андерс прищурился – попытки уснуть, а потом поцелуи в полутёмном коридоре заставили глаза привыкнуть к полумраку. Томас уже возился с небольшим электрическим чайником, нажимая кнопку подогрева.       — Но откуда?! – изумился Сёдергрен.       — Ты, наверное, обрадуешься, но долгое общение с Рённауг всё же не прошло для меня даром, – охотно пояснил тот. – Она всегда норовила положить мне с собой чайник или что-нибудь ещё, и сейчас я решил воспользоваться её советом. Я летал в Канаду, – он сделал паузу, вспоминая, – в девяносто пятом году на чемпионат мира и очень хорошо помню, как первые несколько ночей таращился в потолок.       — Я тоже сюда прилетал, давно очень, – ответил Андерс, соглашаясь с предложенными условиями и принимаясь раскладывать поданные Томасом чайные пакетики по стандартным гостиничным стаканам. – Уж не на юниорский ли чемпионат, но подробностей не помню.       — И чёрт с ними! – весело подхватил Альсгорд. – Да, кажется, в самолёте ты собирался меня в чём-то обвинить? Пожалуй, можешь начинать прямо сейчас, – он налил кипяток и вернул чайник на подставку.       — Не то, чтобы обвинить, – протянул Андерс, осторожно подняв и опустив слишком горячую чашку. – Просто… высказать некоторые несогласия.       — Так вперёд, – подбодрил Томас, подсаживаясь рядом. – Я слушаю.       Сёдергрен хмыкнул и встал на ноги – интимная обстановка и нахождение «бедро к бедру» совершенно не располагали к его речи, а вот менторская поза и увещевающий тон – вполне.       — Ты делишься со мной очень многим, – заявил он. – Без малого всеми вашими с Инге решениями и разговорами, а остальные в это время ничего не знают. Они фактически действуют вслепую, когда передо мной – все расклады!       Томас молчал, скрестив руки и глядя снизу вверх. Бровь изогнулась, взгляд стал настороженным.       — И? – он осторожно намекнул на развитие идеи.       — Это несправедливо! – выпалил Андерс. – Или всем – или никому! Почему ты рассказываешь только мне?!       — Ну, если ты, конечно, успел заметить, – он тоже поднялся и обогнул его сзади, остановившись напротив и небрежно глядя в сторону, – то я встречаюсь с тобой, а не с остальными. Если бы меня хватало на всю сборную, я бы, разумеется, рассказывал всем.       — Не ёрничай! – Сёдергрен вспылил. – Сейчас все дистанционщики нервничают в связи с результатами! И если я знаю, что по планам к Турину всё наладится, то они – нет!       — Право, Андерс, пусть подходят и спрашивают! – Альсгорд даже взмахнул руками, хотя иллюстрация слов жестами была для него нетипичной. – Я никого не отправлю восвояси, никого не съем, не посчитаю вопрос глупым – ты знаешь, меня смутить очень сложно, – он смотрел с плохо скрываемым вызовом. – Не я виноват в том, что некоторым важно поговорить на другие темы, у других язык в одном месте, а кто-то вообще предпочитает делать вид, что меня не существует. Если им так угодно – пусть. Я за демократию в тренерском вопросе.       — Но ты же ассистент! – от распирающего праведного гнева Андерс почти подпрыгивал на носках. – Ты…       — Тем более, – перебил Томас. – Бегать за каждым, разъясняя, что означает то или иное тренировочное действие, не входит в мои обязанности. Я не личный тренер. Тем не менее, никто не запрещает спрашивать.       — Но… – в голове Андерс находил аргументы, только те, которые смогли бы убедить его самого или человека с аналогичными жизненными установками и ценностями, а это у Альсгорда было другим: более приземлённым и оформленным, ориентированным на цели, а не на мораль. – Это было бы честно, были бы у всех равные условия, а так получается, что я какой-то привилегированный!       — Так почему тебе это не нравится-то, не могу взять в толк, – хмыкнул Томас. – Знаешь, заканчивай с этим. А то я решу, что ты начал меня пилить, – тихо добавил он.       — Пилить?! – переспросил Андерс. – Нет, это не ко мне. Я просто высказал предположение…       — И хорошо, что не к тебе, – отозвался Томас. – Давай, наконец, помолчим и выпьем чай, он совсем остыл.       — А потом?       — А потом… – Альсгорд снял с блокировки телефон и увидел время: было всего три часа. – Потом целоваться будем. Если ты, конечно, захочешь.       В глазах Андерса Томас уже не был тем зажатым немногословным человеком, который скидывал маску нелюдимости, лишь вставая на лыжи. При необходимости Альсгорд общался с людьми даже охотно, но впускал в свою жизнь лишь избранных, и если понимал впоследствии, что не ошибся, то становился другим – разговорчивым, шумным и склонным на то, что не мог делать раньше из-за явственных барьеров.       Начинался декабрь, а им неуловимо казалось, что только что вступило в свои права лето, и они совсем недавно разъезжали по узким асфальтовым дорогам лыжероллерных баз Европы, не подозревая, что вскоре судьба сделает крутой поворот. Они были вместе уже без малого полгода, каждый удивлялся этой цифре про себя, но по определённым причинам не озвучивал. Томас – потому, что его слова не смогут повлиять на факт, сделав его осязаемым; Андерс – так как чувства измеряются отнюдь не временем.       К себе он вернулся под утро, вместе с Йоргеном, которого встретил по пути. Оба начинали зевать, а по расписанию подъём значился через три часа. В отличие от Томаса Альсгорда, Инге Бротен проповедовал тоталитарную систему и не признавал опозданий без уважительной причины.       — Всё-таки я не понимаю, как вы можете быть вместе, – Бринк покачал головой, тут же делясь впечатлениями. – У меня всегда было более стереотипное представление.       — О двоих худосочных мальчиках в обтягивающих лосинах? Которые, к тому же, похожи на девочек? – с готовностью уточнил Андерс, толкая дверь и почти с разбегу прыгая на кровать.       — Да, – осторожно кивнул Йорген, теряя своё мнимое лидерство. – Или хотя бы один из них – такой. Тебя с таким можно увидеть, Томаса можно, а вас вдвоём… Катастрофически парадоксально, – изрёк он. – Представляется абсолютно иное, а видишь вас, бродящих ночью по гостинице, растрёпанных, в спортивных штанах и безразмерных футболках.       — Да, мы такие, – согласился тот, уже успев натянуть до подбородка одеяло, тогда как Бринк ещё расхаживал по комнате туда-сюда. – И это куда более естественно, чем то, что представляется тебе.       — Да, мне тоже так кажется, – он предпочёл не спорить. – Я уже почти привык.       — Ты привык, – повторил Андерс, – но если это узнают, допустим, Маттиас с Тобиасом…       — Не узнают, если им не сказать, – категорично заявил Йорген, уже сидя на краю кровати и выставляя будильник. – И не потому, что я не считаю выдающимся количество их извилин. Просто здоровому человеку даже в голову не придёт о таком подумать.       — Бритте пришло, – напомнил Сёдергрен.       — Ну… – Бринк замялся. – Бывают в жизни огорченья. Не будем о грустном.       Легче всех по будильнику проснулась Анна – без единого грубого слова или мысли. Она всегда вставала без проблем, даже не думая о том, чтобы утруждать себя сожалениями о прерванных снах. А Йохан бодрую мелодию, которая, по мнению Анны, была способна разбудить и мёртвого, не услышал. В самолёте он проспал дольше всех – от отлёта до прилёта, прервавшись лишь однажды, когда ему на голову стали падать карты – и бодрствовал всю канадскую ночь, заснув под утро. Анна улыбалась, разглядывая его, лежавшего на животе, до пояса завернувшегося в одеяло, словно в кокон, и обеими руками подобравшего под себя подушку. Будить его было бы кощунством, зато ночью он переделал всё, что можно: посмотрел скачанный фильм, о чём свидетельствовали торчащие из ноутбука наушники, поглядел в окно – шторы были задёрнуты не так тщательно, а невесть откуда взявшиеся искусственные цветы были составлены на полу возле батареи – с ними на подоконнике он не помещался. Он даже сходил к Бринку, когда тот стучался в каждую комнату и звал играть, но хватило его на пару партий, поэтому пришлось занимать время поеданием конфет, фантики от которых были разбросаны по всей кровати и по полу рядом с ней. Пока Анна их собирала, будильник зазвонил во второй раз, и Йохан слепо дёрнулся в сторону звука, накрывая телефон ладонью и успешно попадая на выключающую сигнал кнопку.       Она сотни раз будила бесконечно меняющихся соседок по комнате, не потому, что заботилась, а чтобы не было ущерба тренировкам; заставляла вставать любящую поваляться в постели Фриду в тех редких случаях, когда той нужно было идти на работу утром, а не вечером. Её методы были радикальными и жёсткими, ей было наплевать, что про неё подумают, когда она слишком громко обращалась к спящему по имени, решительно скидывала одеяло или выдёргивала из-под головы подушку. Но поступить так с Йоханом отчего-то не получалось, хотя намётанный глаз Анны видел, что поможет здесь только стакан ледяной воды. Но с ней происходило то, чего она никогда не признавала – происходило все эти полгода, которые изменили в сборной Швеции слишком многое. Сердце сжимала тёплая рука, доселе незнакомая, и теперь Анна не представляла, как можно жить без этого ощущения внутри – сперва казавшегося чужеродным и наивным, но сейчас вросшим настолько плотно, что казалось совершенно привычным.       — Пора вставать, – мягко шепнула она, присев на колени возле кровати и приобняв его.       Йохан пробормотал что-то не совсем внятное, напоминающее неохотное согласие, но подниматься не собирался, только крепче обняв подушку.       — Йохан! – голос стал чуть настойчивей, а ладонь ласково растрепала мягкие светло-русые волосы. – Подъём! Нельзя опаздывать! – девушка наклонилась и, не удержавшись, поцеловала его в щёку. – Ну же!       Это и стало успешным методом, но за завтраком половина мужской сборной и некоторые представительницы женской досыпали возле своих тарелок. Другая половина мужской команды и вовсе проспала.       Инге Бротен, как и всегда, был прав. Результаты росли: медленно, не слишком заметно, но позиции этот этап всё же укрепил. На дистанции успехи были точечными – Маттиас Фредрикссон почти добрался до «десятки», остановившись на одиннадцатом месте. Зато закрепился на спринтерском подиуме Бьорн Линд, уступив только норвежцу Хетланду. Анне не хватило чуть-чуть до финала – слишком резвы были хозяйки трассы, канадки Бекки Скотт и Сара Реннер.       Спринты по местному времени закончились рано – настолько, что к вечеру можно было приехать в Кэнмор, не затратив на трансфер ни одного буднего дня. Те пятьсот километров преодолевались за полдня в одиночку или небольшой компанией на автомобиле, но неповоротливый автобус, упаковывание в багажное отделение и половину салона крупногабаритного груза – множества техники и экипировки – заставляли время растянуться. Поэтому было решено выезжать сразу после пресс-конференции, и все не переставали поздравлять Бьорна, рассаживаясь.       Автобус с командой, а не персоналом, всегда негласно делился на три части, начиная с переднего отсека: тренерскую, женскую и мужскую, где за несколько лет уже привыкли считаться с наличием Анны.       Альсгорд бодро запрыгнул в автобус одним из последних, сразу складывая свой рюкзак в верхнее отделение для ручной клади. Он устремил взгляд вдоль прохода, раздумывая между первой и третьей «агломерацией», но в этот раз Инге Бротен решил за него, кивнув на один из первых рядов. Краем глаза Томас увидел, как Андерс устраивается рядом с Йоргеном, и внутренне успокоился, ставя точку в этом вопросе. Бротен бы начал излишние расспросы, если б он интегрировался в сборную на его глазах слишком часто. Пока Инге удалось вводить в заблуждение, тщательно прикрываясь заботой о результатах, а Андерс это понимал, и Альсгорд был ему благодарен бесконечное количество раз. Рённауг или другая женщина вроде неё уже бы закатила ему парочку скандалов.       Частое нахождение на свежем воздухе и регулярные тренировки влияли на обстановку благоприятно – даже на Йоргена, который не участвовал в спринте. Те, кто не столь давно финишировал, в большинстве своём дремали, а кто сегодня отдыхал – слушали музыку и негромко переговаривались, смеясь, что этот день нужно пометить в календаре: Бринк не предлагает сыграть ни в карты, ни в города, ни во что-то у него в телефоне. Он активизировался только к концу пути: выпрямился, поёрзал на сиденье, огляделся, убедившись, что все с опаской глядят на него, и глубокомысленно сообщил:       — Послезавтра – Святая Люсия*.       К его удивлению и счастью, некоторые оживились, найдя это напоминание полезным. Фредрикссоны весело переглянулись, в глазах Линда мелькнул интерес, да и остальные были готовы слушать дальше.       — Как отметим? – спросил Бринк. – Ваши предложения?       — Ты будешь тамадой, – поспешно произнёс Андерс. – Ты и придумывай.       — Никто не против?! – Йорген задал вопрос, и ответом послужило молчание. – Значит, никто, – подытожил он. – Хорошо, организовать я могу, но кто в таком случае будет Люсией?!       — Анна! – не задумавшись ни на секунду, возвестил Маттиас.       — Ни за что! – та отреагировала мигом, даже вскочив коленями на сиденье и развернувшись назад. – Что за ерунду ты придумал?!       — А почему нет? – совершенно неожиданно идею поддержал Андерс. – Ты – голубоглазая блондинка, очень хорошо подходишь для этого образа!       — Я же сказала: нет! – не сдавалась Анна. – Ищите другую дуру!       Йорген приподнялся с места и, вытянув шею, стал оглядывать других женщин, которые ещё не были в курсе предмета разговора.       — Видишь ли, – он отмахнулся от Дальберг, – у Бритты тёмные волосы.       Коллективный смех объединял – прыснула даже Анна, которой не могло не понравиться то, насколько витиевато и в то же время со вкусом Йорген проехался по Бритте. Но едва все отсмеялись, на неё вновь были устремлены все взгляды: вполне серьёзные и без капли издёвки. Анна думала, что Маттиаса с его предложением быстро приструнят, однако остальным мужчинам оно почему-то понравилось.       — Я тоже за Анну, – высказался Тобиас.       — Да и я, – пожал плечами Бьорн. – Правда, а кто, как не она?       — Что за бред?! – возмутилась девушка. – Зачем всё это? Я не собираюсь ни в чём участвовать, я…       — Да, да, мы знаем – тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться, чтобы завоевать олимпийское золото! – не дал закончить Бринк. – Но расслабляться-то тоже нужно!       Дружно покивали Матс Ларссон и Микаэль Остберг, Йорген всё шире улыбался, а взор Андерса был таким честным, что Анна начинала злиться: от него, самого, по её мнению, здравомыслящего человека в команде, она такого не ожидала.       — Йохан, скажи им! – в отчаянии обратилась она, как к последней надежде.       Олссон в это время находился будто в тени, приглядываясь и не спеша склоняться к одной из точек зрения. С одной стороны, ему бы откровенно польстило, что уже не просто Анна, а его Анна будет главной фигурой вечера, но с другой, он видел и прекрасно понимал то, что такого рода публичность её угнетает.       — Ребят, я думаю, это и в самом деле не очень хорошая затея… – невнятно пробормотал он.       Анна лишь возвела глаза к потолку, а вечером, когда все разошлись по комнатам – наконец-то рассчитанного на всю команду деревянного коттеджа, а не очередного отеля – занялась тем, что больше всего ненавидела в женщинах: набросилась на Йохана с претензиями.       — Мог хлопнуть по столу и сказать решительное «нет»! – негодовала она. – А теперь все ждут от меня этой Люсии!       — В автобусе не было стола, – неловко возразил Олссон.       — А если б был?! – воскликнула Анна. – Так и передай своим друзьям, что я не буду участвовать в этой порнографии! – хотя друзья это были скорее её, чем его.       — Но это не порнография, – не согласился он, нерешительно подходя сзади и обнимая её за плечи. – Порнография – это…       — Я знаю, что такое порнография, Йохан Олссон! – взвилась девушка, вырываясь. – И не делай вид, что знаешь об этом больше!       Ей удалось вогнать его в краску, но не получилось заставить сдаться – Йохан продолжал спорить, пусть и не слишком пылко, лишь в меру своих возможностей.       — Эта идея не кажется мне такой уж безумной, – признался он. – Почему бы тебе не поучаствовать? Тебя здесь все любят, почему тебе не блеснуть, показав себя с другой стороны?       — Не им мне показывать себя с другой стороны, – горячо отреагировала Анна. – Я не хочу что-то изображать, не хочу весь вечер ловить плотоядные взгляды Маттиаса!       — Вот и пусть он мне завидует! – выпалил Йохан.       И всё встало на свои места, когда он ответил несуществующим эгоизмом на её нетипичную вспыльчивость, всё же вызванную редко просыпающейся женской сущностью.       — Ну, хорошо, – тихо признала Анна. – Но даже если я соглашусь – как это будет выглядеть? Вы замотаете меня в белую простыню? Попросите у Бритты ночную рубашку с рюшами?       — Йорген придумает, – твёрдо проговорил Йохан.       — Ладно, пусть думает, – она смилостивилась. – Но пока им ничего не говори.       Её непоколебимая точка зрения начала движение, едва в голосе Йохана промелькнули собственнические нотки. Он менялся неуловимо, незаметно – только Анна могла ухватиться за эту полупрозрачную нить, и только она могла поспособствовать её движению, что она сейчас и делала. Если так нужно ему – она была согласна.       Йорген не подкачал и придумал, всю первую половину дня – до завтрака, во время завтрака и в течение тренировки – шёпотом оповещая о чём-то каждого представителя мужской половины. Последним в этой неофициальной очереди вполне осознанно стоял Йохан, совершенно растерявшийся, когда к концу утренней сессии его окружили несколько человек, а Бринк отечески положил руку на плечо.       — Долго не задерживайся, – назидательно произнёс он. – Через час все встречаемся возле входа.       — За-зачем?! – вымолвил Йохан.       — За платьем, – в тон ответили ему.       — За каким ещё платьем?! – он откровенно недоумевал, вполне ожидая чего-нибудь сумасшедшего от Йоргена, но не подозревая, что его гениальными открытиями могут проникнуться остальные.       — Для нашей Люсии, – втолковывал ему Бринк. – Вернее, уже не нашей, а твоей.       Йохан с пять секунд думал, а потом отмахнулся и решительно проехал вперёд, но его ничуть не менее быстро догнали и обступили со всех сторон, а Бьорн придержал под локоть.       — Она на это ни за что не согласится! – попытался объяснить Олссон. – Вот увидите!       — Не согласится – уговоришь, – на первый взгляд, аргументы Йоргена казались железными и непробиваемыми. – В общем, никаких возражений не принимается, нам нужен именно ты, как мы без тебя?! Ты и размер скажешь, и предпочтения, и… – Бринк замолчал, наткнувшись на тот самый взгляд, который иногда мог заставить раскаяться даже в смертных грехах.       — Хорошо, – тяжело кивнул Йохан.       Он присоединился к сборищу последним, чудом избежав расспросов Анны. Чтобы та не заметила отсутствия всей мужской сборной, её поручили Томасу и введённой в курс дела Лине Андерссон, а Йохан торопливо спустился к крыльцу, по-прежнему не понимая, почему согласился на это предприятие – ведь знал отношение Анны к платьям. Зато лица всех семерых его спутников были просветлёнными – каждому приходились по душе приготовления к празднику Святой Люсии. Бринк всю дорогу болтал, периодически шепча что-то Андерсу, который с каждым разом выглядел менее расслабленным; Фредрикссоны гоготали, переглядываясь друг с другом, остальные шли молча – но Йохан не вслушивался ни во что, замыкая шествие.       Процессия из восьми мужчин, пришедших в торговый центр, была, по определению, странной; но эта виделась странной вдвойне: одинаковые куртки, входящие в олимпийскую экипировку, неместный говор, крайне одухотворённое выражение лица идущего впереди.       — Нам сюда? – поинтересовался у него Матс, указывая на одну из витрин, где были выставлены несколько платьев преимущественно белого оттенка.       Фредрикссоны заржали, как по команде, поняв, что перед ними свадебный салон; кто-то сдержанно улыбнулся, зато Йохан выглядел так, будто в любой момент был готов убежать или хотя бы провалиться сквозь пол.       — Нет, – Бринк с улыбкой покачал головой, – туда Йохану ещё рано. – Я прав? – выдержав эффектную паузу, он обернулся.       — Абсолютно, – пробормотал Олссон сквозь зубы.       — Вот и отлично, – Йорген обрадовался догадке, а потом приблизился к Андерсу и зашептал ему на ухо: – А вот вам бы уже пора, чего медлить?       Тот демонстрировал железную выдержку, не реагируя. Братья тоже не оставили оплошность Матса Ларссона без комментариев:       — Вперёд! – громко восклицал Тобиас, подталкивая старшего по направлению ко входу. – Используй свой шанс, и она не устоит!       Маттиас без слов залепил брату звонкий подзатыльник, и обоих вновь потянуло на смех, когда они, наконец, увидели то, что нужно. Девушка-консультант в отделе женской одежды могла бы смотреть на них с интересом, если б её глаза не стали напоминать блюдца – такое было вызвано только самым искренним изумлением.       — Чем могу помочь? – осторожно спросила она.       Мужчина, стоящий впереди – как она успела понять, играющий роль идейного вдохновителя – зашептался со стоящим рядом, потом обернулся и протянул руку, как бы расстредотачивая ряды, и вытянул за запястье парня лет двадцати пяти, который навскидку был определённо моложе остальных и растеряннее – это было видно по стреляющим во все стороны глазам. Он отчаянно сопротивлялся и сквозь зубы шипел что-то на языке, ей не понятном, но товарищи оказались настойчивыми, не позволив ему вернуться.       — Förklara att vi vill**, – обратился к нему тот, первый.       Йохан смотрел обречённо, представляя, как глупо выглядит. Он обернулся, но, увидев в данный момент ничего не выражающие лица однокомандников, предпочёл жалобно посмотреть на девушку. Та ободряюще улыбнулась, и он тихо протянул по-английски:       — Спасибо, я думаю, мы справимся сами…       Бринк возвёл глаза к потолку и покачал головой. Потом он решительно отстранил Йохана и сделал шаг вперёд, начиная бодрый рассказ. Он подробно расписал все прелести одного из самых любимых шведских праздников, объяснив, что издревле принято наряжать Люсию в длинные белые одежды, и именно это привело их сюда. Девушка-консультант терпеливо слушала, вежливо улыбаясь, но когда он закончил, не удержалась от ехидного вопроса.       — А кто из вас будет Люсией?..       Вновь приступ богатырского смеха – и они шли за ней вдоль многочисленных стеллажей и вешалок с абсолютно разной одеждой. Бринк не забыл схватить Йохана под локоть и тащить за собой, хотя тот делал попытки сопротивления.       — Ну, зачем я вам! – укоризненно говорил он на ходу, поглядывая на уютно стоящий в стороне диванчик. – Я и размера-то не знал бы, если б случайно краем уха не услышал!       — Ладно, отпусти его, – сжалился Андерс. – Спросим его мнение последним.       Йорген разжал пальцы, и Олссон поспешил вывернуться. Консультант поглядывала на него с сочувствием и интересом, но в полутора метрах разворачивалось куда более занятное действо: Фредрикссоны разглядывали женщину-манекен в открытом платье и глуповато хихикали, Линд, Ларссон и Остберг неуютно топтались рядом, то и дело оглядываясь. Наконец, Андерс решительно шагнул вперёд, а Йорген кивнул, давая понять, что находится на подхвате.       — Ты, гляжу, знаток женской моды, – тут же зашептал Бринк, – и самый натуральный из всех натуралов!       — Отстань, – вяло отмахнулся тот, демонстрируя «широкой публике» очередную модель.       — Нет, нет! – возмутился Маттиас. – Снова не то! – и Сёдергрен вновь, будто бы со знанием дела, углубился в обилие тканей.       — Да, вы с Томасом зря времени не теряете, – надоедал над ухом Йорген. – Дату свадьбы уже назначили?       — Ещё не успели, – терпеливо отвечал Андерс таким же шёпотом, хотя по покрасневшим щекам было ясно, что он едва сдерживается, чтобы не наброситься на него.       Очередное платье – и снова протесты: ещё не сложилась такая комбинация, чтобы устроило всех. Кому-то фасон казался слишком откровенным, другому недостаточно открытым, третьему не нравились кружева, а Тобиас не уставал напоминать, что платье должно быть белым. При этом он неустанно пихал под рёбра своего брата. Йохан не сдвинулся с места, положив голову на ладонь и сидя в одной позе. Он по-прежнему считал, что эта кампания бесперспективна.       — Белое так белое, ищем белое, – пробормотал Андерс, проходя вдоль вешалок.       — А чулки тоже ты покупаешь? – не отставал Йорген, следующий по пятам.       — Бринк! – довольно громко, так, что все услышали, и даже со злостью выкрикнул он. – Убью! – и, не глядя, вытянул то, что всем, судя по поднявшемуся гулу, очень понравилось.       — Вот это то, что надо! – пробасил Маттиас, оказываясь рядом и щупая ультра-короткое платье белого цвета, с блёстками, которое должно было едва прикрывать бёдра.       — Абсолютно точно! – из-за его спины выглядывал Тобиас.       Андерс развернул платье другой стороной, и раздался новый вздох восхищения: вырез на спине отвечал самым смелым фантазиям. Мужчины раззадорились, пытаясь найти ярлычок с размером, и явно собирались остановить свой выбор именно на этом, когда никем не замеченный, появился хмурый Йохан.       — Нет! – заявил он, вырывая из рук Андерса вешалку с платьем и возвращая её на место. – Анна такое скорее на вас оденет, чем станет носить сама!       Воцарилось уже ставшее несвойственным молчание, когда все растерянно глядели на Йохана, а тот, скрестив руки на груди, исподлобья разглядывал остальных.       — Тогда выбирай сам, – Бринк выбрался из ступора первым. – На твой вкус, как говорится.       Олссон молча прошёл вдоль рядов и указал на платье, которое «народная комиссия» забраковала одним из первых – во многом из-за того, что оно было длинным, почти до пола. Но и поглядев на «верх», Маттиас недовольно поджал губы. Ничего экстраординарного в этом покрое не было, но ниспадающие с плеч складки, перебранные серебристыми нитками, образовывали вырез пусть и не поражающий воображение, но для Анны весьма смелый.       — Вот, – наконец, прокомментировал Йохан. – Мы собираемся отмечать день Святой Люсии, а не идём в бордель.       — Ребята, раскошеливаемся! – Йорген поднял вверх руку, призывая всеобщее внимание.       — Не нужно, – отмахнулся Олссон. – Я сам заплачу.       Анна не обратила внимания на их отсутствие, увлёкшись неформальным разговором с Томасом, с которым они увидели друг в друге родственные души, сходясь во многом, кроме обращения к окружающему миру: у него оно было больше внутренним, у неё – внешним.       — Если меня когда-нибудь под дулом пистолета заставят жениться, – разглагольствовал Альсгорд вечером, – то я женюсь на такой, как Анна. У неё нормальный склад ума.       — А я – на такой, как ты, – насмешливо-вызывающе откликнулся Андерс, – если можно так выразиться. И позволь спросить: нормальный склад ума – это как? А ненормальный у кого?       — Ты ждёшь, что я назову Рённауг, – Томас хмыкнул, – но это не самый безнадёжный случай. Самый ненормальный склад ума – на мой взгляд, конечно – у Бринка.       Андерс чуть улыбнулся, отвернувшись. Он действительно не раз задумывался о том, почему до сих пор не убили друг друга рациональный Томас, неизменно существующий в жёстких рамках, и представляющий бурю хаотичных эмоций Йорген.       А Анна за остаток дня успела если не забыть о намерениях на её счёт по поводу Люсии, то хотя бы понадеяться на то, что про это забыли остальные. В честь праздника они с Линой собирались, взяв в подмогу Бритту и Элин Эк, освоиться на кухне в отведённом им коттедже и испечь традиционные для этого дня булочки с шафраном, но начинать пришлось без неё. Когда начались приготовления хотя бы к подобию общекомандных посиделок, восемь смельчаков презентовали Анне упакованный сверток.       — Это что? – подозрительно спросила она, готовясь к худшему.       — При нас не разворачивай, – опасливо молвил Бринк, как и все остальные, не желая быть испепелённым на месте.       — Я их предупреждал! – сзади послышался голос Йохана. – Я их предупреждал, – сбивчиво говорил он же, почти бегом поднимаясь за Анной, поддерживающей подол длинного платья, когда праздник закончился и все начали расходиться по комнатам. – Но хотел, как можно лучше!       — Ну, с чего ты взял, что мне не понравилось? – когда они уединились, она повернулась и положила ладони ему на плечи. – Мне очень понравилось, – тихо добавила девушка. – И я сразу поняла, что выбирал именно ты. ____________________________________________       *День святой Люсии (швед. Lucia, фин. Lucia-neito)— праздник, отмечаемый 13 декабря в скандинавских странах — Швеции, Дании, Норвегии, а также в Финляндии и на Сицилии. Праздник Люсии является одной из самых важных и характерных для шведской культуры праздничных традиций. Образ Люсии явился из далекого прошлого, и во все времена она освещала своим светом темную шведскую зиму.       (Подробнее – по ссылке: http://www.sweden.se/ru/Start/Lifestyle/Celebrating-the-Swedish-way/Lucia/)       **Объясни, что нам нужно (шв.)