Когда-нибудь

Он еще тонкими пальцами хватается за подол плаща, когда с неба падают бездушные машины. Он смотрит неверяще и очень искренне, огромными грустными глазами. За тем, как она достает меч. За тем, как отчитывает его. Как протягивает ему кинжал. Как хмурится. И как уходит, не желая быть няней. Иногда Хоуп спотыкается. А еще, совершенно не представляет, что происходит за гранью города. Кто друг, а кто враг. Знает только, что если рядом она, то он, пока что, в безопасности. Главное — не отставать. Он, конечно, атакует, стоя рядом. Он храбриться, как едва оперившийся птенец. Стоит агрессивно, но за стойкой — трясущие колени. Черт, черт, черт. Но когда все заканчивается. Он может вдохнуть полной грудью, наконец-то. До следующего поворота. И следующих механических тварей. Молния идет впереди. Нелепые ножны, висящие сзади на ее бедрах, с каждым шагом задевают голые ноги. Правая, левая. Правая, левая. Хоупу четырнадцать, но обстоятельства, быть может. Или воспитание. Не дают ему засматриваться на обнаженные ноги и неподходящую для боя мини-юбку. Платоническое обожание, только теплящееся в груди не дает представить, какова ее кожа на ощупь. Оценить, как звонко она чеканит шаг перед ним, механически виляя бедрами. Его беспокоит, что сложная конструкция меча в ножнах оставит раны при беге. Как раз ниже ее ягодиц. Он все еще сладкое дитя. Дитя, как-то попавшее на поле боя, Не зря же их выбрали боги. Не зря же им дали Цели. Хоуп смотрит из-под бровей на огромного Сноу. Просто. Как. Монолит. Изящная и не менее высокая Молния. Он поджимает губы от обиды и сжимает в руках подаренный Молнией кинжал. Они видят в нем только ребенка. Да он, по сути, им и является. Конечно. Татуировка, нанесенная богом свыше болезненно пылает. Это значит, что, наверное, они когда-нибудь встретятся снова. Когда мир вновь обретает краски. Когда они вновь встречаются. Он и правда похож на принца. Что-то сродни тем, кем представлял себя Сноу, спасая свою невесту. Камзол, любимая бирюза в одежде. Но только чуть-чуть. Белая, статная фигура. Он — возмужавший юноша. Близится к своему третьему десятку. В его голове никогда не было мыслей, что он сможет. Он был уверен, что погибнет. Он был уверен. Пока не нашел. Ее. Они встретятся снова, обязательно. Когда закончат эту миссию. Застынут в кристаллах. И боги позовут их снова — копаться в пыли. Не зря же. Боги сделали их вечными рабами. Пепельные волосы чуть короче, чем пол тысячелетия назад. И взгляд ненадолго потухший. Немного. Может, ей только кажется. Впрочем. Он будет рад любому служению. Кому угодно. Только если сможет стать опорой для нее. Пока не закончится эта короткая передышка, меж новыми безднами вечности. Она ловит все тот же взгляд. Широко раскрытые блестящие глаза. Как и тысячу лет назад, когда ему было четырнадцать. Когда кричали от боли люди. Когда в этих глазах стояли слезы. Когда небо было зеленым. И опасность таилась везде. Был только напуганный мальчик. Мальчик, за мгновения потерявший мать. Готовый погибнуть, если его не потащат за руку. Ребенок, наивно хватавшийся за ее плащ. Он смотрит на нее сверху-вниз и Молнии даже нравится, как преобразились черты его лица без подросткового жирка и овала лица. Как он научился держаться и избавился от дурацкого бирюзового платка с черными узорами. При себе ли у него тот кинжал? Боги и правда те еще шутники. Хотя. Есть ли большая разница сейчас? Когда одной пятьсот двадцать один, а второму — тысяча четырнадцать. Кто будет считать, верно?