Собственник

      Леонард наблюдал за Джимом постоянно. Он присматривал за капитаном, чтобы с ним ничего не случилось, так как тот всегда любил лезть в неприятности, и даже со временем эта привычка не уходила. Потому Боунс привык первым всегда подмечать, когда у Кирка были какие-то проблемы. От небольшого пореза и до внутренних переживаний — это всё никогда не пряталось от пристального взгляда доктора. И именно он всегда заботился о капитане больше, чем кто-либо другой на корабле, Земле и где бы то ни было ещё. Если бы кто-то начал утверждать обратное, то, вероятнее, познакомился бы с более злым и мрачным доктором, которого никогда не видно, если он с Джимом. Возможно, Леонард был слишком ревнивым, чтобы признавать, что кто-то ещё мог также заботиться о капитане. К тому же, именно Боунс был с Джимом больше, чем кто-либо другой. Именно он знал о Кирке всё, что только можно, потому что ему жизненно необходимо было знать своего «лучшего друга» от и до. В академии ему приятно было узнавать Кирка, а на корабле Леонард получал удовольствие быть единственным, кто знает о капитане то, что другим бы он никогда не доверил.       По этой же причине МакКой никогда, ни при каких обстоятельствах никому не даст раскрыть Джиму глаза на свою тёмную сторону, потому что иначе это может принести больше бед, чем можно себе вообразить. И не самому Кирку, а всем окружающим, кто мог бы попытаться рассказать о таком. Хотя одного рассказа не хватит, так как сам Джим воспринял бы за шутку слова о том, что Боунс, его ворчливый любовник, на самом деле более жуткий и жестокий, чем может показаться на первый взгляд. Кирк верит в Леонарда, потому что тот был всегда рядом с ним, особенно в самые тяжёлые дни. Он поддерживал Джима, помогал и заботился о нём, даже несмотря на то, что тот часто сам по себе был огромной проблемой. Кирк верил, что именно Боунс принёс в его жизнь что-то настоящее, что-то светлое и живое. Сам же МакКой никогда бы не раскрыл Джиму эту свою тёмную сторону, потому что иначе сам Леонард был бы ограничен в общении с капитаном — может, его бы даже сослали с корабля, и тогда бы его Джим больше не принадлежал бы ему, — да и, ко всему прочему, доверие по отношению к Боунсу было бы подорвано. А ему была необходима безграничная, чистая вера Джима в доктора. МакКою нужно было, чтобы тот полагался на него и нуждался в его обществе также, как и сам МакКой нуждается в Джиме.       Но иногда, всё начинало переходить границы. Мысли Боунса, его желания и действия шли дальше, чем нужно было. Они становились более жестокими, пугающими. Самому Боунсу было на это всё равно, но его взгляд становился мрачным, тяжёлым, что не скрывалось от внимательного взора Джима, который в такие моменты начинал слегка беспокоиться и нервничать, а этого никому из них не нужно было. МакКой старался держать себя в руках, но иногда всё равно всё идёт не так, как он бы хотел. Особенно это происходило тогда, когда они занимались сексом. Смотря на Джима и видя его таким красивым, беззащитным и открытым, Боунс еле сдерживал себя от того, чтобы не начать причинять ещё больше боли, чем есть сейчас. Он желал брать его жёстче, оставляя синяки там, где и другим было бы видно, кому принадлежит капитан. Но он сдерживал себя, так как на данный момент эта боль была приятна и Джиму, а если он сделает так, как желает, то это может сильно навредить ему, и Леонард знает об этом лучше, чем кто-либо другой. И, всё же, мужчина никогда не пытается убрать или полностью прекратить подобные мысли, потому что они приносят ему удовольствие. Потому что в такие моменты он понимает, что не просто любит, а обожает Джеймса Кирка. Леонард сходит с ума по нему и, если понадобится, навсегда заберет Джима к себе. Сделает так, чтобы тот был только его и телом, и душой. Полностью. Он сделает так, чтобы Кирк смотрел только на него, чтобы хотел касаться только Леонарда. Чтобы все его мысли и желания крутились только вокруг МакКоя. Он желал сводить Джима с ума также, как и сам мужчина сводил с ума Леонарда.       Однажды Боунс не выдержал и спросил, как бы Джим отнеся к ошейнику на своей шеи. Это тоже очень долгое время занимало мысли доктора, ведь это и не причинило бы большой вред Джиму, и сразу показало бы, что никто другой не смеет тронуть капитана. Тот же только посмеялся на этот вопрос и подмигнул МакКою, сообщая, что, может быть, они поэкспериментируют в постели, если тот так этого хочет. Мужчина ничего не ответил в ответ не из-за того, что нечего было, а потому что Кирк в это мгновение выглядел невероятно-счастливым, словно щенок. И Боунс не мог отвести от своего капитана взгляд, потому что был слишком хорошо осведомлён, что в любое мгновение это настроение может улетучиться у мужчины, что его голову могут занять более серьёзные или грустные мысли. Потому, МакКой старательно запоминал каждую морщинку у прищуренных от веселья глаз, запоминал светлую, словно солнце, улыбку. Любой другой в такие моменты понимал и страшился бы того, насколько мрачные мысли могут его занимать по отношению к такому прекрасному человеку, но Леонарда это ни капельки не волновало. Он только больше убеждался, что не хочет делить Джима с кем-то ещё, что хочет забрать его и никуда не отпускать. Эти тёплые, редкие моменты были тому доказательством.       Но Боунс терпел, ведь понимал, что для Кирка космос был жизнью, почти что глотком свежего воздуха, от которого бы он не отказался никогда. А Джим являлся не просто воздухом, а целой вселенной для МакКоя, потому он и находился на корабле в таком ненавистном ему космосе. Даже несмотря на то, что его ревность почти с каждым днём увеличивалась сильней и сильней.       Спок. Вулканец раздражал всем: от своей логичности до близких отношений с капитаном. Из-за последнего нелюбовь Леонарда к Споку только приумножалась в несколько сотен раз. И если вначале можно было не беспокоиться, так как доктор был уверен, что эти двое никогда не подружатся, то уже во время их пятилетней миссии всё рушилось словно на глазах. Джим и Спок не только хорошо общались между собой, но и многие на самом Энтерпрайзе шептались о том, что между этими двумя точно что-то есть. Разумеется, Боунс знал, что Кирк уже был занят, потому что сам же его и трахал почти каждый «вечер», но это не отменяло ту кипящую злость, которая поднималась особенно в те моменты, когда он сам же и становился свидетелем переглядок капитана и старшего помощника на мостике. Он знал, что Джим бы не стал ему изменять, особенно с этим вулканцем. Может, в академии он и ходил, куда глаза глядят, но в отношениях был верным, словно щеночек. А вот насчёт того, что творилось в мыслях вулканца, МакКой никак не мог быть уверенным. Не считая того, что Спок позволял Джиму себя трогать, а это значило слишком много. Он позволял капитану задерживать руку, никак не стараясь убрать контакт. Эти прикосновения длились, казалось, целую вечность, а происходили с каждой неделей всё чаще и чаще. Настолько, что даже Леонард привык представлять, как именно он мог бы расправиться с сильным вулканцем, а после избавиться от его хладного трупа. Слишком много вариантов мелькало в мыслях, начиная с яда в его пломике и заканчивая скальпелем в живот, как раз там, где находилось сердце. Слишком соблазнительными все эти мысли становились с каждым разом.       МакКой сдерживал себя, но это не отменяло того факта, что всё накопившееся он стал вымещать в постели. Слегка придушивать Джима в постели даже стало чем-то вроде традиции. Самое хорошее в этой ситуации то, что и самому Кирку нравилось испытывать это головокружение, ощущение беспомощности, особенно когда жизнь находится в руках любимого человека. Главное было не переусердствовать, несмотря на то, что иногда мысли Леонарда слегка отключались, и он мог надавить сильней, особенно когда Джим, в попытке получить кислород, приоткрывал прекрасные, пухловатые губы. А ещё Боунсу и просто очень хотелось его удушить. Не потому что он начинал ненавидеть Джима, а чтобы точно быть уверенным, что тот будет принадлежать только Леонарду. Но подобные мысли об убийстве далеко не заходили. Как бы то ни было, МакКою нравилась болтовня Кирка также, как и его стоны. Потому, доктор предпочитал больше мысль о том, чтобы выкрасть Джима. Забрать к себе навсегда, чтобы его больше никто не смог видеть.       Можно было бы придумать причину взять увольнительную на Земле, а после там же, через пару дней, исчезнуть, забрав с собой Кирка и оставив после себя только падд, где было бы желание покинуть Звёздный Флот… С подписью Джима в конце. Звучит гениально и легко, но только на первый раз и в сонном состоянии. Обдумывая несбыточный план на второй раз, Леонард находит в нём слишком много дыр и несостыковок, которые следовало бы как-нибудь залатать, чтобы в последствии не сделать только хуже. А сложно… Сложно будет при любом развитии событий. Как минимум, сам Джим будет сопротивляться, но это ничего, в последствии привыкнет, как привык и к удушью во время секса. Как и Леонард привык представлять вулканца, которому может вколоть во время медицинского осмотра гиппо с сывороткой, которую придумал и вывел сам МакКой. Смерть не будет медленной или быстрой, но зато она точно будет мучительной. Спастись от пожара внутри, из-за которого он даже не сможет пошевелиться, будет невозможно. Его даже не будет трясти в лихорадке, но испарины, как считает Боунс, появятся, так как каждая клетка его тела будет разрушаться. Зато тот хотя бы на немного ощутит тот жар, который охватывает МакКоя каждый раз, как он видит прикосновение Джима к плечу Спока. Если повезёт, возможно, мужчина даже сможет увидеть в глазах вулканца ненависть. Ненависть, удивление, мольбу. Должен же он будет выразить хоть что-то на последних своих минутах жизни? Леонард знает, как можно это будет подстроить под вулканскую физиологию, не просто же так он столь долгое время обдумывал, как самым спокойным способом можно будет покончить со Споком...       Возвращаясь из своих мыслей, мужчина только слегка усмехается, притягивая к себе упавшего рядом на кровать Джима. Капитан устал и ему нужен отдых, потому Боунс просто целует его в уголок губ, прижимая к себе. Если бы Джим сейчас спросил, о чём до этого так задумался его доктор, то тот бы ответил. Ответил, не утаивая ничего, даже если бы мог эти напугать капитана. Но Кирк слишком устал, чтобы что-то спрашивать и тем более чтобы что-то слушать. Ему необходим семичасовой сон, который Боунс с радостью ему даст. Завтра будет не менее тяжёлый день, им нужно встретиться с обитателями планеты и провести переговоры о мире. А послезавтра будет медицинский осмотр, на котором Леонард даст выжить Споку, потому что ещё не настало нужное время… Хотя, конечно, если эти двое что-то вытворят во время завтрашней миссии, если они вновь будут слишком близки, то тогда Боунс задумается сильней о том, стоит ли давать вулканцу больше времени на жизнь. Даже если хоть что-то пойдёт не так, всё равно никто и ничто не сможет помешать ему обдумать, а после привести план в действие.       Леонард, наблюдая за недавно заснувшим Джимом, слегка улыбается и убирает спадающую на глаза светлую чёлку. Боунс прижимает его сильней к себе, вдыхая такой родной запах и, наконец, прикрывая глаза. Так или иначе, но доктор сделает так, чтобы капитан принадлежал только ему.