Я тебе отомщу

«Я тебе отомщу». Это читается в горящих глазах Чжочэна, его лукавом прищуре и уголках приподнятых в улыбке губ. Он смотрит на Хайкуаня чуть насмешливо, горячо, с почти нескрываемым нетерпением. «Я тебе отомщу». Губы шевелятся, выпуская беззвучный выдох, подрагивают. По верхней скользит кончик языка, оставляя влажный след. Хайкуань сглатывает, и Чжочэн также беззвучно смеется. В эту секунду Хайкуань его почти ненавидит, но отвести взгляд не может. Прослеживает шею, открытые ключицы, залипает на крошечном кулоне во впадинке. Найти его было непросто, но оно того стоило. «Я тебе отомщу». Чжочэн мстит сладко, мучительно. Они сидят напротив за большим столом банкетного зала в отеле, вокруг полно народа, но Хайкуань видит только его. Смотрит только на него, даже не думая о камерах и чужих взглядах. Он думал о них в самолете, о том, как легко забыться и что лучше уж и вовсе не касаться. Он и не касался, упрямо смотрел только в телефон, проходя очередной уровень игры. А Чжочэн льнул, ластился, обжигал взглядом, тянулся. Но получив короткое «не здесь», отодвинулся. И в глазах засияло обещание. Я тебе отомщу. Хайкуань ловит его темный взгляд, и по телу проходит волна жара. Губы сохнут, и он тянется к бокалу с вином. Чжочэн чуть опускает голову, смотрит сквозь челку, улыбается одним уголком губ и отворачивается, словно забывает о Хайкуане совсем. Смеется с кем–то другим, касается, жестикулирует, сияя глазами. Хайкуаню и горько, и хорошо. Смотреть вот так, понимать, что еще совсем чуть — и они останутся только вдвоем, и тот, кому Чжочэн оказывает внимание, будет забыт. Он не сомневается, он верит Чжочэну, но не верит тому, кто с ним рядом. На самом деле он не верит никому вокруг. И потому, как только позволяют приличия, встает из-за стола. Прощается с друзьями, идет к выходу и на пороге оборачивается. Чжочэн не смотрит на него, он весь в своем разговоре, но Хайкуань чувствует, что его уход не остался незамеченным. В номере темно и душно, и он распахивает окно, разбирает постель, не включая свет. Долго принимает душ, пытаясь абстрагироваться от ощущения предвкушения и легкого возбуждения, которое растекается по телу. Он знает, что будет, и он ждет. Его мальчик так редко становится палящим солнцем пустыни, что он не собирается упускать ни капли его жара. Он выходит из ванной, обернутый в одно полотенце и капли воды. Ежится от ночной прохлады, заполнившей номер до краев, проводит по влажным волосам. Гладит себя по шее, запрокидывая голову. Не то, все не то. — Играешь сам с собой? Голос Чжочэна звучит неожиданно, но его бархатный, темный тембр не дает испугаться. Хайкуань улыбается в темноту. — Жду тебя. Он не умеет играть и кокетничать. Не умеет скрывать свои чувства. И учиться не собирается. Он болезненно честен и открыт. И счастлив, получая ту же открытость в ответ. Чжочэн не отвечает. Просто подходит сзади, едва касаясь спины, проводит кончиками пальцев по рукам от запястий к плечам, заставляя Хайкуаня содрогнуться от слишком острых ощущений. — А–Чэн… — Как мне отомстить тебе, Куань–гэ? — в голосе Чжочэна звенит смех, жаркое обещание то ли боли, то ли удовольствия. Солнце пустыни. Хайкуань откидывается на него, прижимаясь спиной к груди. Он примет любую «месть» и дает об этом знать так, как умеет. Чжочэн обнимает его одной рукой поперек груди, а второй находит подбородок, вынуждает повернуть голову, трогает кончиком языка губы. Хайкуань тянется навстречу, но Чжочэн уже отстраняется. Хайкуань втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Кажется, он уже знает, что это будет за месть. — Не слишком ли большое наказание, А–Чэн? — Оно соразмерно. Ты игнорировал меня весь полет. — Только потому, что боялся сорваться. — Ты заставил меня мечтать о поцелуях. — Подушечкой пальца по приоткрытым губам. — Чэн–Чэн… — Ни разу не коснулся меня. — Ладонью по груди вниз, до границы полотенца, готового упасть на пол. — А–Чэн… — Ты был со мной жесток. — Шепотом в ухо, смяв губами мочку. Хайкуань резко выдохнул, стиснул пальцами его запястье. — Прости? — Нет, — Чжочэн тянет его на себя, разворачивая лицом, прижимается, усмехается жарко, остро, и у Хайкуаня сбоит сердце. Он тянется руками почти робко, боясь, что его остановят, но Чжочэн только прищуривается и позволяет. И Хайкуань рвется вперед, пока можно, пока ему разрешают. Сегодня все по-другому, но Чжочэн таким бывает так редко, и Хайкуань не собирается отказываться. Он подается вперед, накрывает губами приоткрытый рот Чжочэна, проникает внутрь языком. Вылизывает, собирает вкус, мягкость, нежность. Чжочэн едва отвечает, но он другого и не ждет. Берет сам, наслаждаясь так откровенно, что почти стонет, когда Чжочэн обрывает поцелуй. Хайкуань задыхается, смотрит отчаянно. Но Чжочэн только кидает на него сквозь ресницы тяжелый взгляд и ведет за собой к постели. Давит на плечи, и Хайкуань послушно опускается на край кровати. Смотрит снизу вверх, сглатывает и тянется к бедрам Чжочэна. Подрагивающими пальцами расправляется с ремнем, расстегивает молнию и стягивает одежду с бельем вниз. Поднимает глаза, словно спрашивая разрешение, ловит ответный и обнимает губами напряженный член. Чжочэн выдыхает, стонет, откидывая голову и вплетая пальцы в волосы Хайкуаня. Но почти сразу же отталкивает, резким жестом сдергивает с себя футболку и опрокидывает его навзничь. Ставит колено между раздвинутых ног, несильно давит на пах, вырывая судорожный выдох. — А–Чэн, — но закончить Хайкуань не успевает. Чжочэн накрывает собой, стискивает его руки, заводит за голову. — Не смей прикасаться, — шепчет в приоткрытые губы. — Это жестоко, — Хайкуань не сопротивляется, но не может не сказать. — Быть так близко и даже не дать прикоснуться мне — тоже было жестоко, — Чжочэн нависает над ним, прослеживая откровенным взглядом его лицо. Хайкуань чувствует, как горят его щеки, что губы пересохли и что глаза горят. Он любит ласкать Чжочэна, знает все его чувствительные места и этот запрет сродни пытки. Хайкуань сглатывает и только беспомощно закидывает голову, закрывая глаза, когда Чжочэн обрушивается на него. Это жестоко на самом деле — только принимать, когда хочется любить самому, и месть у Чжочэна выходит просто отличная. Он обжигает прикосновениями, поцелуями, бесстыдными ласками. Хайкуань нечасто бывает принимающей стороной, но чувствовать Чжочэна так ему нравится ничуть не меньше, чем брать его самому. Такой Чжочэн резкий, порывистый, жаркий, очень страстный. Он пятнает тело Хайкуаня, помечает его, заявляет права, делая своим снова и снова. Хайкуань кусает губы, задыхается, выгибается на постели, жмурится, утопая в ощущениях. Чжочэн готовит его, дразнит, доводит до исступления и почти-мольбы. Входит в раскрытое тугое тело неторопливыми плавными движениям, с каждым разом погружаясь все глубже. Они оба покрыты испариной, чувствительность зашкаливает, но этого мало. И Хайкуань шепчет одними губами, которые Чжочэн упорно обходит стороной: — Поцелуй. Пожалуйста. И, получив в свое распоряжение губы сжалившегося над ним Чжочэна, больше не отпускает. Даже когда дыхание заканчивается, когда напряженная плоть раз за разом попадает в комок нервов внутри, Хайкуань стонет в его рот, не целуя, но все равно касаясь, обжигая дыханием. Так близко, но от невозможности коснуться самому вместе с наслаждением тело заливает почти боль. Тянет, выворачивает. Обнять, прижать к себе — уже не просто желание, а необходимость. Но его пустынное солнце жестоко, опаляет, ранит. Снова и снова доводит почти до края, но не дает упасть. Хайкуань стонет, а когда Чжочэн выпрямляется — почти плачет. В ответ тот останавливается, наклоняется, ловит почти безумный взгляд, медленно выходит и возвращается резко, сильно, точно. Хайкуань вскрикивает, по телу прокатывается дрожь, и Чжочэн повторяет. Бьет в комок нервов снова и снова. Хайкуань зависает на краю, кажется, секунда — и всему настанет конец. Удовольствия столько, что уже почти больно, но разрядка все не наступает. Хайкуань бьется, уже ничего не соображает, по телу раз за разом проходит судорога. И Чжочэн наконец сжаливается. Накрывает собой, сминает губами губы и пьет с них мучительный и сладкий стон Хайкуаня. После Хайкуань долго не может прийти в себя. Мир упорно расползается на лоскуты, и только обнимающий его Чжочэн помогает удержаться на поверхности его норовящему соскользнуть в беспамятство сознанию. Тело и поет, и ноет, такое легкое и тяжелое одновременно. Не хочется двигаться, говорить и даже дышать, но он все равно хрипит: — А-Чэн… — Прости, — в мягком голосе того звучит вина, он касается легким поцелуем плеча Хайкуаня, и тот невольно улыбается. Его пустынное солнце ушло, оставив после себя другое — мягкое и нежное весеннее солнышко. Он мог бы сказать, что извинения не нужны, что ему понравилось, и что не против совсем, но с действиями у него всегда получалось лучше. Поэтому вместо ответа он берет расслабленную руку Чжочэна, нежно целует костяшки, прихватывает губами подушечки, безмолвно признаваясь в любви. Выдыхает, чувствуя, как тот зарывается лицом в затылок, носом ероша прядки, и закрывает глаза. И там, во сне видит глаза Чжочэна и сияющее в них обещание. «Я тебе отомщу».