Мазохистка

Её тараканы в голове били все известные ей и её близким рекорды по долбанутости своей какой-то изощренной формой мазохизма, с которой тяжело было смириться даже её родственникам и давним друзьям. По врачам её, конечно, не водили, потому что её навязчивая идея была в общем-то довольно безобидной, да и никто и не думал, что с ней что-то вообще можно сделать. К тому же, хозяйка сиих больных насекомых в её голове явно не стремилась от них избавиться или утихомирить, не страдала она ж от этого, в конце концов. То есть… пф, вернее, страдала, конечно, куда ж без этого, но не испытывала от этого каких-то сильных неудобств, а очень даже наоборот. Ага, страдать мазохизмом, как же, пострадаешь тут. Но руки она, слава богу, не резала, ничем не травилась и вообще никаким членовредительством не занималась, и этого было достаточно, чтобы не бить тревогу. Сама она никогда и не волновалась из-за своего расстройства, хотя и понимала, что это ненормально. Ей просто нравилось изводить себя эмоционально, доковыриваясь до самой глубины души и разума, это было потрясающе, совершенно ни с чем не сравнимо. Практически выходящее за рамки допустимого, абсолютно детское Любопытство и Нетерпение — были в том её самыми лучшими напарниками. Ничего не было слаще, чем узнать о существовании потрясающего секрета, о появившейся важной информации, особенно получая сведения о том, что она была о супер интересной ей теме, что заставляло её тело буквально покрываться мелкой дрожью. Ничего не было горше, чем всё-таки узнать, в чём заключалась тайна, и потерять изумительно волнующий душу интерес. Она могла неделями не открывать подаренный ей подарок, изводя себя любопытством чуть ли не до зелёных кругов вокруг глаз. Она выключала сериалы, фильмы, мульты на самом интересном месте, чтобы сполна насладиться разрываемым душу желанием узнать, что же случилось дальше. То же самое происходило с книгами — ко многим из них она никогда не возвращалась, теша себя тем, что порой вспоминала о них и мучительно сладко гадала, что же там произошло. Предвкушение — являлось ещё одним компаньоном в её болезни, слаженно работая с двумя другими её напарниками. Прежде чем прожевать еду, что приносила ей удовольствие, она некоторое время держала её на ложке во рту, так, чтобы пища не касалась языка, до тех пор пока не скапливалась слюна. Перед знакомством с новой книгой она долгое время глубоко вдыхала её запах до мелкого стука зубов, проводила подушечками пальцев по обложке и представляла, о чём написанная здесь история. Собираясь вдохнуть аромат любимых цветов, духов или запах блюда, она всегда сосредотачивалась, словно набиралась сил, готовилась к предстоящему желанному моменту. Что бы не происходило в её жизни приятного или интересного, она всегда задерживалась, прислушивалась к малейшему ощущению внутри, пока в груди не разжигалось восхитительное пламя предвкушения, которое заставляло её ощущать себя потрясающе живой. Шутник Санс оказался для неё настоящим наркотиком, самым желанным существом во всей вселенной. Поначалу он вызывал только безобидный интерес, лишь возникающий вопрос: почему же он назывался монстром, если внешне практически ничем не отличался от человека, помимо крупных клыков, которые больше выглядели сексуально, чем угрожающе, несвойственного людям очень яркого, кажется будто светящегося изнутри, цвета глаз, и столь же несвойственного для людей цвета волос? Ну и, пожалуй, языка. Мм, светящийся язык просто отдельная тема. Она не спешила узнать ответы на тут же начавшие мучить вопросы и держалась на достаточной дистанции от парня, лишь рассматривая его, сравнивая, любуясь. Однако Санс быстро заметил плохо скрываемые от него взгляды, взгляды, которые обычно принадлежат любопытному ребёнку, наблюдающему за незнакомцем, спрятавшись за стеной. Пожалуй, подобным вниманием она и заинтересовала Санса, что сподвигло его на то, чтобы начать приглашать её в местное кафе перекусить в свой обеденный перерыв, а в последствии и просто прогуливаться по городу по вечерам, несмотря на усталость после работы. Сама она точно не знала, чем так привлекла его, но это льстило ей и волновало кровь. И хоть она очень боялась, что дав узнать себя получше, она отпугнёт его, она с замиранием сердца ждала очередной встречи с ним. И это определенно послужило началом самого крышесносного периода в её жизни. — Знаешь, когда я впервые увидел человека, я даже не понял, что это был он, — задумчиво отпив кофе из стаканчика, вдруг сказал Санс, поглядывая на прохожих с терраски кофейни, тем самым нарушив затянувшееся, но уютное молчание. — Потом, когда мне прямо об этом сказали, я не поверил, подумал, что у кого-то проблемы с чувством юмора, хех. Но когда меня убедили, что всё абсолютно серьёзно, я так разозлился… Называть монстрами тех, кто почти не отличался от них самих — очень злая шутка, не правда ли? Она промолчала, но внутри у неё все сжалось в горящий комок — вот он, момент, когда правда подошла очень близко. — Я тогда ломал голову, как же так получилось, что нас ни за что окрестили мерзкими чудовищами. — И он снова отхлебнул из стакана, словно обсуждал самые обыденные вещи. — Полагаю, тебе тоже интересно. Её пальцы судорожно впились в столик, что было нетрудно заметить, однако Санс продолжил монолог, очевидно, делая вид, что не видит резкой перемены в поведении своей собеседницы. Возможно, ему было любопытно, в чём оно кроется, в чём его причина. Возможно, он уже разгадал её и теперь хотел понять, почему это происходит. А возможно, он лишь хотел узнать, чем всё может кончиться. — Правда не скажу, что мои знания от проверенного источника, они прозвучат, пожалуй, как легенда или что-то вроде того. Я честно искал информацию в книгах по человеческой истории, но там меня ждал крайне неприятный сюрприз, ты и сама знаешь, какой. Йеп. Там не было ничего о нашем народе. Ни слова. Будто нас никогда и не существовало. Я обратился к другим источникам: старым томам словарей, надеясь найти хоть что-нибудь о нашем народе, хотя бы малейшее упоминание, я шурудил интернет, спрашивал у людей, которые меня не шугались. И вот, что я понял — наш народ до нынешних дней являлся для людей не больше, чем сказкой, которой когда-то давно пугали непослушных детей. Нас вычеркнули из истории, как-то, что нет никакого смысла и желания помнить, как бесполезный мусор. Санс поставил на столик пустой стаканчик, и порыв легкого ветерка с тихим стуком опрокинул его на бок. — Внезапно стало как-то депрессивненько, ага? — с какой-то незнакомой ей грустью улыбнулся он, подперев щёку, однако в следующее мгновение грусть исчезла с его лица. — Хей, может, хочешь выпить чего покрепче? Знаю отличный бар не так далеко, если ты не против пройтись. Я угощаю. Разумеется, если я тебе ещё не надоел. Честно говоря, если бы не глубокая симпатия к этому восхитительно красивому блондину, она, наверное, не согласилась бы расстаться с такой изумительной, нагнетённой до предела тайной. Нашла бы какую-нибудь отмазку и сбежала бы, восторженно улыбаясь, красная, как шарик Пеннивайза. Добралась бы до дома, рухнула на кровать лицом вниз и пищала бы в подушку. Смаковала бы сегодня сказанное и не сказанное, размышляя, в чём же причина такого ужасного поступка со стороны людей прошлого. Подумать только: стереть целую нацию из воспоминаний на долгие, долгие, долгие века. Неудивительно, как сильно изумились и испугались люди, когда Барьер пал и перед ними предстали те самые «монстры», коими их окрестили их же предки. Монстры действительно существовали. И они снова оказались среди людей, в то время как единственные, кто помнил и верил в них, являлись какими-нибудь странными фанатиками, которых никто не слушал. Хотелось бы ей сказать, что и она являлась такой же, что она свято верила, что они, монстры, которые на самом деле, конечно же, никакие не монстры, есть, и они рядом, и однажды они вернутся. Но это было бы неправдой: она испугалась и изумилась не меньше остальных, когда обнаружилось, что новость о появившихся «монстрах» была не очередным бредом для распускания сплетен и сбора просмотров. Даже больше: она верила поначалу в некоторые теории, в которых обговаривались причины появления здесь монстров и их дальнейшие действия по отношению к людям, включая и ту, где монстры пришли ради жестокой мести за заточение. А сейчас она сидела напротив одного из них на уютной терраске, попивая вкусный кофе и заглядывая в его небесно-голубые глаза, которые вопреки усталым тёмно-бордовым мешкам под ними всё равно смотрели беззаботно, дружелюбно и весело. И ощущала себя совершенно очарованной. И даже то, что Санс собирался избавить её от восхитительно вкусной тайны, не заставило бы её расстаться с ним. Когда они неспешно, прогуливаясь, шли до Сансова замечательного бара, в ней вдруг возникло новое желание, помимо стремления понять его природу: коснуться его плеча своим, легонько, словно невзначай. Разумеется, сделать этого она так и не решилась. Но мысли о том, как она впервые намеренно прикоснется… черт с монстрами — К САНСУ, приводила её в живой трепет. — Уууупси, смотри, куда садишься. — В глазах Санса блестели озорные искорки, а на лице играла широкая улыбка. — Некоторые коварные личности могут подкладывать подушки-пердушки. Она это уже поняла, когда из-под усевшейся попы вырвался протяжный пердящий звук, но от этого ненужного комментария ситуация была ещё смешнее. Она покраснела от «конфуза», может, даже чуть-чуть разозлилась, но при этом она бесконечно счастлива. Теперь ей хочется шутливо поколотить его по спине, с наигранным возмущением ругая за неприличный розыгрыш, словно своего бойфренда, с которым она давно в отношениях. Он бы, смеясь, пытался защищаться, а затем схватил бы её руки, нежно, но крепко, так, чтобы она и при всём усилии не смогла бы вырваться, а затем притянул бы её к себе, обдавая тёплым дыханием её губы… Но она лишь смеялась, что определенно нравилось Сансу, и глядела на него так влюблённо, что к его довольной улыбке присоединился голубой (!!!) румянец на его щеках. — Тебе фри или бургер? — продолжая улыбаться, спросил он, подперев щёку и дружелюбно глядя на неё. — Куриные крылышки тут тоже ничего. Честно говоря, в этот субботний день, кроме куриного яйца, наспех скушанного утром, и того отличного кофе в компании Санса, она ничего не ела, и была страшно голодной. Но она знала, что при выходе на Поверхность у его семьи появились некоторые проблемы с финансами, несмотря на то, что Санс быстро нашел работу здесь. Впрочем, у других монстров дела обстояли точно так же. Конечно, золото жителей Андерграунда очень даже приветствовалось на Поверхности, но редко у кого оно было в избытке. Конечно, если бы подземный народ мог продать свои дома, они бы сумели набрать нужную сумму для покупки новых домов наверху, как это делают люди при переезде, но, разумеется, продавать дома кому-то снизу и уж тем более сверху было бессмысленно. Потому практически все из подземельцев остались в Андерграунде, в своих привычных домах. Хотя многие из них искали или нашли себе работу наверху, чтобы копить деньги на новое жильё, так сказать, под солнцем, как это делал Санс. — Только пиво? Только не говори, что ты на диете, иначе я УЖАСНО РАССТРОЮСЬ прямо сейчас. Хотя троим Сансам, конечно, будет сподручнее бездельничать сразу в нескольких местах, но мой младший братишка точно сойдёт с ума. Подумай о последствиях. Ещё не поздно слезть с этой гадости, я помогу! Вместе мы справимся! Сансу явно приносило удовольствие то, что она смеялась над его шутками, даже самыми глупыми. Она действительно находила их забавными, к тому же они всегда помогали создавать нужную волну разговора. С его шуток почти всегда начинался диалог при встрече, из-за чего не было неловкого молчания при поисках темы. С помощью его шуток Санс грациозно уходил с грустной или неприятной темы, с помощью шуток поднимал настроение. Вот и сейчас она, боясь, что парень может догадаться, что она бережёт его кошелёк, и потому почувствовать себя уязвлённым, ощутила себя спокойнее благодаря его весёлому настрою. — Ну раз сытно позавтракала, тогда лады, не пристаю, — всё с теми же искорками в глазах, которые так ей полюбились, непринужденно пожал плечами он и тоже заказал себе только пенное. Ей вновь стало неловко: возможно, Санс хотел перекусить, но в одиночку не стал, чтобы не смущать её. Но и здесь юмор разбавил ситуацию: достав из кармана своей ежедневной, явно любимой, синей толстовки зеленую расческу с редкими зубьями, он принялся деловито причёсываться. Забавным было как раз то, что его причёсывание имело абсолютно обратный эффект, потому что водил расчёской он совершенно беспорядочно, делая белоснежные волосы ещё больше взлохмаченными. Она хотела бы провести ладонью по его прядям, пригладить их, чтобы якобы привести в божеский вид, но на самом деле коснуться их, ощутить их мягкость. Коснуться Санса. Нежно убрать волосы со лба. Зачесать белую прядь за его ухо. Он бы, приласканный, прикрыл веки, глядя на неё бесконечно нежно и немного возбуждённо… Внизу живота болезненно заныло, из-за чего пришлось закинуть ногу на ногу и сжать посильнее. — Как я говорил, уже почти никто и не знает, каким образом мы навсегда стали для людей монстрами, — дождавшись, когда она отопьет из принесенного бокала, и только после этого тоже делая глоток из своего, продолжил Санс, опершись на стойку. — Даже сейчас, когда нас только увидели и поверили, что мы не выдумка, люди сразу же вспомнили, что мы — монстры. Для людей это само разумеющееся, а для нас было дико такое слышать. И очень тревожно. Ведь именно так и начиналась война между людьми и нашим народом. Ах да, война. Ты даже не слышала ничего подобного? Нет, что ты, не извиняйся, столько времени прошло. Пожалуй, единственные, кто об этом помнит — это Король с Королевой да старик Герсон, который и рассказывал мне то, что я говорю тебе, как-нибудь вас познакомлю. Да, была война. Всё из-за страха. Люди боялись, что мы можем причинить им вред. Тогда нас и прозвали монстрами. Тогда и напали первыми. Тогда и заточили в Подземелье. Кто его знает, может, это не нас подобным прозвищем присоединили к чудовищам, а это благодаря людским искажениям действительности мы обрели отвратительные, пугающие и кровожадные черты, и появившиеся на свет понятия «монстры» и «чудовища» и стали обозначать зверей ужасающей наружности. А теперь мы — монстры. Страшно то, что несмотря на то, что люди увидели, как мы с ними похожи, они всё равно выкопали из воспоминаний это слово и вновь дали его в качестве наших имён. Отставив бокал, Санс потянулся к её лицу и аккуратно стёр большим пальцем пивную пенку с её верхней губы. Словно пронзённая молнией, она ошалело глядела в его улыбающиеся глаза, сильнее и сильнее сжимая перекрещенные ноги. Она не ощутила горечь от только что потерянного чувства загадки. Старое желание тут же сменилось новым. Внутри всё изумительно болезненно пылало от мысли о сладком поцелуе. Признаться, она никогда раньше так не смотрела на мужчину: глазами, полными обожания и невыплеснутой боли, что впрочем являлось сильным сексуальным возбуждением. Всё потому что она мало о чём могла думать в его присутствии. Она мечтала о его губах, и то, что она не получала их, заставляло её сладко мучиться, из-за чего она практически постоянно была заведённой до предела. В будущем она так и не выяснила, почему эти практически маньячные замашки, которые невозможно было не заметить, не отпугнули его. Даже наоборот, прошло совсем немного времени, когда он пригласил её к себе домой, в Андерграунд — показать мир, в котором он жил, показать свои «хоромы» да получше познакомить с братом, крепкое, горящее энтузиазмом, рукопожатие которого она запомнила на всю жизнь ещё при первой встрече, и о котором было больше половины Сансовых разговоров. Она была так сильно рада, что едва могла дышать. Она была первым человеком, оказавшимся в прекрасном магическом мире, не считая некоторых любопытных, впрочем, не прошедших далее Жаркоземья. Пожалуй, это был первый раз за долгое время, когда она не думала о Сансе как об объекте иссушающего желания. Она с восхищением крутила голову в разные стороны, жадно разглядывая окрестности и активно приветствуя недоуменно смотрящих на нее жителей Хотленда, хотя вроде всегда была пугливым интровертом. Однако чувство «спокойствия» быстро прервалось ладонью Санса, которая нежно сжала её руку, помогая ей взобраться на борт Лодочника. Её голова сладко кружилась, а внизу тянуло, тянуло и ныло, когда он прижал её к себе, оберегая от выпадения из-за качки быстро мчащейся мимо Водопадья лодки. Это были первые их объятья. Невероятно тёплые и уютные, внезапно оказавшимися горячее всех её фантазий. А его толстовка пахла просто божественно. — Тра-ла-ла. Сегодня не только вода очень мокрая. Прогуляться по Вотерфоллу Санс пообещал в другой раз, толком и не объяснив, почему. Она огорчилась, конечно: проплывая мимо Водопадья она была бесконечно очарована темными сводами пещер и флюоресцентными цветами, травой, грибами… водой. Но очень быстро ободрилась: ведь она не только внезапно оказалась в зимней сказке посреди лета, в сказке, в которой жил Санс — она оказалась в его толстовке, которую он быстро снял с себя, заботливо накидывая на плечи легко одетого человека. А затем произошло нечто, отчего неистовый огонь в груди перекрыл ей доступ к кислороду. Санс легко поднял её на руки, заставив её пискнуть и схватиться одной рукой за его шею, придерживая второй толстовку. — Не собираешься же ты идти в сандалях по снегу? Его, конечно, регулярно расчищают, но он падает так обильно, что сугробов всё равно не избежать. Не волнуйся, отсюда до дома недалеко. Она так и не сумела разглядеть все прелести Сноудина. И, пожалуй, даже хорошо, что она не видела столько удивлённых и любопытных взглядов в свою сторону. Она была сосредоточена лишь на том, чтобы чувствовать всеми частями тела Санса, Санса, Санса, и таять, таять, таять, течь, течь, течь. И она не могла оторвать глаз от его потрясающе красивого лица. Будто немного напряжённого, но пытающегося быть непринуждённым. Украшенного голубыми милыми пятнами на щеках. Когда её поставили на идеально расчищенный от снега порог по-новогоднему украшенного дома, её даже понесло в сторону — настолько плыла голова. Санс поддержал её и здесь, ловя за руку и притягивая к себе за талию — наверное, это было окончательное закрепление того, что теперь он мог свободно прикасаться к ней, не боясь, что это будет ей неприятным. Она млела, прижимаясь щекой к его плечу. Но перед Сансовым креативным стучанием по двери всё же пришлось отлипнуть, чтобы не предстать в неподобающем виде перед Папирусом. Никто однако дверь не открыл, и ребята зашли с помощью ключа, спрятанного под ковриком, как в старые безопасные времена, которые здесь и не думали кончаться. — Вуупс, похоже, я забыл сказать Папсу, что мы придём, — с щитоподелать улыбкой развёл руками Санс, закрывая дверь. В доме повисла тишина. Она с каким-то испугом посмотрела на него, что не ускользнуло от его взгляда. — Рассла-а-бься, я шучу — не забыл. Дело в том, что Папирус безусловно отнесётся к твоему приглашению как к празднику, и из кожи вылезет, чтобы предстать перед тобой самым радушным хозяином в мире. Это, конечно, здорово, но боюсь, для тебя покажется несколько утомительным. Ох, нет, не смотри так на меня, да, да, дело не только в этом. Мой братишка загорится идеей тебя как следует накормить, а его стряпня несколько, эээ… на любителя. Боже, ну что у тебя за взгляд! Я же не маньяк какой-то! Папс скоро придёт, мы скажем ему, что сами не знали, что придём, и заранее наелись. Он расстроится, конечно, но быстро отвлечётся. Он очень отходчивый. Это её успокоило не так уж сильно, ведь это не отменяло того факта, что она и Санс впервые остаются наедине. В таком большом доме. Действительно неожиданно большом. Наверное, хозяевам дома приходилось много работать, чтобы за него платить. Может, от того его глаза и оказались наказаны болезненно выглядящими мешками. Дом выглядел замечательно. Внутри было очень тепло и так и веяло семейным уютом. И нигде не было ни соринки. Может, Санс обманул, что её не ждали? Может, это была очередная шутка, чтобы насладиться её замешательством и дискомфортом? — Хочешь, я покажу тебе свои книги? Мне показалось, ты была очень заинтересована, когда я вскользь о них упоминал. Книги о магии — главной составляющей таких необыкновенных волшебных созданий, как Санс, было самым захватывающим, что она читала в своей жизни. С этим не могло сравниться ни одно популярное фэнтези, потому что в этих книгах была чистая правда. И доказательство сидело рядом с ней, на бугристом, словно наполненном водой, зелёном диване, заставляя её покрываться мурашками от чтения приглушённым голосом, звучащим так близко. Она ощущала его дыхание на своих плечах и шее, плавно перерастающее в многочисленные, поначалу едва весомые поцелуи, которые с каждым разом становились всё более уверенными и обжигающими, пока не переключились на её губы, сразу же глубоко проникая внутрь языком, что вызвало у неё громкий протяжный стон. Обхватив её талию, Санс помог ей оседлать его колени, после чего она сама потянулась за новым поцелуем, вжимая сидящего парня грудью в спинку дивана. Следуя за его языком, она страстно и мокро целовала его до одури мягкие губы, слегка царапая язык об его клыки, куда крупнее человеческих, и при всём своём даже самом сильном желании не могла остановиться. Её пальцы зарывались в его волосы во всю длину, путая их, гладя и сжимая, а его руки в ответ крепко, по-собственнически сжимали её задницу. Оба, то громко, то еле слышно коротко стонали от удовольствия и лишающего рассудка нахлынувшего возбуждения, и целовали голодно, практически агрессивно, словно это был самый последний поцелуй в этой жизни. Словно это был последний день в этой жизни, потому сегодня можно было всё. Проводить языком по обнажённой чувствительной шее, засасывать кожу, оставляя тёмные следы. Сжимать в широких ладонях женскую грудь через одежду, массировать между пальцами затвердевшие соски, вызывая почти мучительные стоны и волну дрожи, которая едва не подбрасывала тело в воздух. Помогать неосознанно тереться промежностью о вставший член, чтобы заглушить ноющую горящую боль внизу. Судорожно глотать раскалённый воздух и хрипеть матерные слова, извиняясь, извиняясь, извиняясь за то, что зашёл так далеко, что теперь «остановиться — значит, умереть». Проклинать себя и возносить её. Целовать, целовать, целовать, задыхаться, задыхаться, задыхаться. Она никогда не благодарила Господа за отсутствием веры в него. Она не любила детей, попросту не понимая их и не зная, как с ними общаться. Но сейчас она впервые в жизни направила к небесам самые жаркие и искренние благодарности за очень нужное появление ребёнка в полосатом свитере, что облокотившись на подлокотник, смотрел серьёзно и внимательно. Санс и здесь, даже будучи зверски смущённым и перепуганным до чёртиков, спихнул её с себя очень мягко, чуть ли не приподняв её за талию сильными руками. — К-кид! Давно ты тут стоишь?! Как достучаться до тебя, что нужно стучаться?! Взлохмаченный, вспотевший, с припухшими губами и дико блестящими глазами, Санс прикрыл стояк самой большой книгой, удачно подвернувшейся под руку. Она, выглядящая ничуть не менее потрёпанной, вонзила пальцы в сиденье дивана, тщетно пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. — Вы не волнуйтесь, я не мешаю, — как-то по-взрослому, меланхолично произнёс ребёнок, продолжая беспринципно рассматривать жутко застыдившихся любовников. — Мама не разрешает мне на такое смотреть по телевизору или когда Андайн и Альфис это делают, и я хочу знать, почему. Вы можете повторить? Я никому не скажу. Санс даже поперхнулся воздухом. Прокашлявшись, он широко нервно улыбнулся, выдавливая из себя болезненные смешки и направляя глаза в правый верхний угол. Его щёки горели голубым, едва не синим. А по виску скатывалась одинокая капля пота. Она, в свою очередь, пунцовая, подскочила с дивана и, бросив, что ей надо срочно выйти, убежала в ванную, отчего-то чувствуя, что она находится именно там, где она думает. Ванная комната действительно оказалась там, где нужно, и она закрылась внутри, благословляя являющуюся в наличии щеколду, что она нащупала в темноте. Не включая света, она прижалась спиной к двери и сразу же рухнула на пол, больно отбивая ягодицы.

Она хотела его, господи, как же сильно она его хотела.

И то, что всё оборвалось до того, как осуществилось жгучее желание, вновь наполняя её пустотой, заставляло её чувствовать себя самой-самой-самой счастливой. Случившееся сегодня ни она, ни Санс больше не обсуждали. И хоть она вроде как вела себя, как обычно: неудержимо бросая на Санса томные взгляды, словно хищник, заприметивший жертву, Санс, наоборот, вёл себя куда сдержаннее. Впрочем, не в плане шуток — они у него были на достойном уровне, смеша её, дико возмущая его брата, вернувшегося с поливки королевского сада, и не вызывая никаких эмоций у ребёнка, что, впрочем, очень внимательно слушал каждую реплику всё-таки собравшихся за столом хозяев дома и их новой знакомой. Ребёнок, кстати, тоже был человеком и даже куда больше — он являлся тем самым маленьким освободителем подземного народа, который разрушил Барьер, и их Послом; сейчас, в спокойной обстановке (если пожёвывание недоваренных, но при этом кое-где подгоревших спагетти можно к таковой отнести) она узнала его. Оказался он в этом доме тоже не случайно: после падения в Андерграунд он очень привязался к его жителям и даже обрёл семью, с которой и проводил всё своё время, проживая вместе со всеми под этой горой. Он помогал с садоводством Папирусу, а после этого ему разрешили прийти к братьям в гости. Вместе с Папирусом они бодро направились домой, но по пути решили устроить небольшое соревнование, кто же быстрее доберётся до дома. Ребёнок добрался первым, и судя по тому как заговорщицки сияли глаза Папируса, в этом поспособствовал последний, чтобы поднять его дух. Это было, конечно, мило. Однако ребятёнка определенно нужно было либо научить стучаться, либо просветить насчет поцелуев, а конкретно, почему нельзя на них так бесстыдно пялиться. Она не на шутку испугалась, когда Папирус предложил ей и странному, молчаливому, но определённо всё понимающему и всё вокруг фиксирующему, маленькому Послу, остаться на ночь. Она не могла этого допустить, просто не могла. Уж слишком много на неё внезапно свалилось, не дав ей обдумать произошедшее. Ей нужно было время. Чтобы как следует намучиться, горячо жаждая повтора. А если она останется на ночь… может пройти слишком мало времени прежде чем её желание исполниться вновь. К счастью, Санс вырулил ситуацию, объяснив младшему братцу об очень важных делах, что ждут её на Поверхности, так, чтобы тот не сильно огорчился. Это была гора с плеч. Особенно ясно она ощутила покинувшую плечи гору, когда вновь оказалась наверху — виды и сказочная атмосфера в Андерграунде, безусловно, были потрясающие, но лишь выбравшись наружу она смогла насладиться чистым воздухом, наполняющим лёгкие. Внизу, хоть этого и не замечаешь, пока отвлекаешься на красоты мира, дышать было несколько труднее, воздух там был словно гуще и тяжелее. Хотя кто его знает, может, там и вовсе не было кислорода, а дышала она лишь магией, заменяющей его. Санс провожал её до дома в тишине, редко прерываемой короткими, по больше части ничего не значащими фразами, но тишина эта была уютной, по крайней мере, она на это надеялась. У её крыльца она неловко помялась и, как-то нелепо попрощавшись, направилась к своей двери, ругая себя за такую глупость и надеясь, что хотя бы Санс сумеет сломать эту возникшую стену между ними. И Санс поймал её за руку. — Ты злишься на меня? Она испуганно взглянула в его нахмуренное лицо и, переполненная эмоциями, прижалась к его груди, трепетно обнимая, вместо тысячи слов. Выдыхая, он крепко обнял её в ответ, целуя в макушку и тихо счастливо смеясь. Она обнимала его, вдыхая запах его одежды, от которого кружилась голова. И впервые в жизни подумала о том, что не хочет, чтобы это прерывалось. Она вдруг поняла, чего так боялась ещё совсем недавно. Она всегда боялась потерять интерес и остаться с пустотой внутри. Теперь же она верила, что больше этого не произойдет. Только если он останется с ней сегодня. Завтра. И всегда. — Чашечку кофе? Не откажусь.