Искры

      Мечтательное выражение на лице Малдера придает ему удивительное сходство с мальчишкой, и мне с каждой минутой становится все труднее совладать с любопытством. Интересно, он сейчас смотрит в мою сторону или начисто позабыл о моем существовании, целиком погрузившись в какие-то свои грезы? Но, так или иначе, а уже битый час мой напарник так и сидит, не шелохнувшись, и разглядывает меня (а, может, и не меня) с весьма загадочной улыбкой.       Нет-нет, сразу уточним: Малдер никогда и никого не «разглядывает» в привычном смысле этого слова. Зачем? Его глаза мгновенно, с удивительной легкостью подмечают все важные детали на месте преступления и способны заглянуть в извращенный разум еще не пойманного серийного убийцы. Неудивительно, что Малдеру, с его-то умом и памятью, нет никакой необходимости тратить время на бессмысленное разглядывание.       И в том, что я вообще, пусть даже в мыслях, допускаю такую возможность, виноваты две вещи: мое эго, подпитываемое желаниями, вполне естественными для молодой женщины, а заодно и живое воображение, которое мне следовало бы держать в узде для моего же блага. Хотя бы потому, что в такие минуты моя самодисциплина подвергается суровому испытанию, норовя и вовсе ускользнуть. А это никуда не годится: слишком важны для меня доверие и уважение моего напарника. Тем более что заслужить их было не так-то просто.       Да, признаю: сейчас я не на шутку увлечена Малдером, но если начистоту, это меня совсем не беспокоит. Чему тут удивляться? Во-первых, я уже давно ни с кем не встречаюсь, а во-вторых… Во-вторых, нельзя не признать, что Малдер — весьма привлекательный мужчина. Из тех, на которых всегда приятно взглянуть лишний раз. А эта полная нижняя губа, до которой он то и дело дотрагивается… О боже…       Не спорю, иной раз он бывает невыносим, подчас меня жутко раздражает его высокомерие, странным образом уживающееся в нем вместе со склонностью к самобичеванию и неуверенностью в себе. Но под всем этим я уже не единожды замечала проблески другого Малдера, и то, что я видела, вызывало у меня жгучее… Желание? Нет, конечно, нет, о чем я?.. Вызывало… Ну, скажем так, интерес — чисто научного толка, разумеется, стремление узнать его… узнать о нем как можно больше.       И то, что Малдер вечно флиртует со мной, ничуть не упрощает ситуацию.       Хотя, нет, «флиртует» – еще одно не вполне подходящее слово. Полагаю, что эти постоянные шуточки, полунамеки и двусмысленности преследуют цель, прямо противоположную флирту, — сохранять дистанцию. Да-да, если я буду беспощадно честна с самой собой, то вынуждена буду признать, что именно этого результата Малдер и добивается.       Мы работаем вместе уже целых восемь месяцев, и эти восемь месяцев пролетели как один день, но в то же время составили целую эпоху. Впрочем, не будем обольщаться: мы только-только начинаем узнавать друг друга и пока еще в самом начале пути. Но личность моего напарника сулит в этом отношении очень многое. Малдер кажется мне бесконечно привлекательным, меня тянет к нему, будто магнитом. Так же, как ребенка тянет ко всему яркому и непостижимому.       Разумеется, этому притяжению совсем скоро предстоит поблекнуть, сойти на нет, и тогда ни один из нас не станет оплакивать недолгий период взаимной тяги и увлеченности. А если нам придется проработать вместе по-настоящему много, скажем, восемь лет вместо восьми месяцев, мы, очевидно, привыкнем друг к другу настолько, что наша привычка незаметно перерастет в скуку или даже в тихое взаимное презрение.       Восемь лет!.. Если вдуматься, то невозможно даже представить себе такой неправдоподобно долгий срок. Да и зачем? Ведь нам с Малдером, конечно же, не придется быть напарниками так долго. И лично я этому только рада. Мне невыносима сама мысль о том, что я когда-либо могу начать презирать его. Неважно, тихо или нет.       В общем, нет, мой напарник не «разглядывает» меня. Но, как бы то ни было, последние двадцать минут или что-то около того он упорно смотрит в мою сторону, уж не знаю, на меня или скорее сквозь. И мешает мне сосредоточиться — чем дальше, тем больше. Так что самое время нарушить это странную задумчивость.       — Что такое? — интересуюсь я для начала, сопровождая свой вопрос чуть смущенной улыбкой.       Никакой реакции.       — Малдер, — на сей раз в моем голосе отчетливо проскальзывают резкие нотки. К черту улыбки и показное смущение.       Но он снова даже не шелохнулся.       Отчаявшись добиться хоть какого-то отклика, я щелкаю пальцами прямо у него перед носом. Может, хотя бы это старое незамысловатое средство выведет моего напарника из транса? Мое последнее действие и впрямь порождает реакцию, правда, не ту, на которую я рассчитывала. Все с тем же отрешенным видом он потирает подбородок и подносит руку ко рту. А потом снова мечтательно замирает.       Черт возьми, Малдер! Уж если ты смотришь на меня таким томным взором, то хотя бы оставь свои губы в покое! Убери руку, ты загораживаешь мне весь вид. Может, я тоже хочу помечтать о чем-то своем? Да, я не стану оплакивать свое безотчетное влечение к тебе, когда оно улетучится, но не вижу причин, по которым мне нельзя насладиться нынешней ситуацией.       Что и требовалось доказать: Малдер все это время смотрел вовсе не на меня. Он, судя по всему, вообще не замечает моего присутствия. Поэтому все, что я себе позволю, — предположить, что какое-то мое действие или фраза невольно заставили Малдера унестись мыслями так далеко.       Хотя такое происходит далеко не в первый раз, мне все еще непросто спокойно относится к этой маленькой причуде напарника. Но я стараюсь не обижаться, потому что знаю: он не пытается намеренно задеть меня.       И, тем не менее, когда твой коллега, с которым ты не первый день работаешь вместе, настолько уходит в себя, что даже не слышит, как к нему обращаются, это не очень-то тешит самолюбие. Тем более сейчас. К настоящему моменту я уже успела доказать на деле, что ничем не заслуживаю такого к себе отношения.       Между прочим, один из моих сокурсников в медицинском колледже частенько вел себя схожим образом. Сидел, уткнувшись в книгу, не замечая ничего и никого вокруг. Время от времени все же ненадолго поднимая голову — чтобы окинуть окружающих невидящим взглядом. В такие минуты остальные студенты нередко пытались обратиться к нему с тем или иным вопросом, но без особого успеха. К тому моменту, когда он снисходил до ответа и невнятно переспрашивал «что?», разговор уже давным-давно успевал перейти на другую тему. А прежде чем кто-нибудь успевал вспомнить, о чем недавно шла речь, этот парень уже вновь погружался в книгу. Помнится, однажды он поведал мне, что отрывался от прочитанного только для того, чтобы еще раз мысленно прокрутить в голове текст, удостовериться, что ни одной важной детали не упущено. И, сдается мне, в такие минуты, как сейчас, Малдер занимается примерно тем же самым.       Хотя моего сокурсника тоже трудно было назвать заурядной личностью, он, безусловно, в подметки не годился Малдеру в плане интеллекта. И, в отличие от того же Малдера, в нем не чувствовалось даже искры безоглядной увлеченности, пылкой страсти к чему бы то ни было — включая медицину. Вероятно, именно поэтому мы так и не стали друзьями, хотя проучились бок о бок несколько лет. Но с Малдером все по-другому.       Кстати, именно тот мой сокурсник и возглавил список лучших учеников в нашей группе, опередив меня аж на одну тысячную общего академического балла. Нет, я вовсе не завидую. Просто мне до сих пор не дает покоя вопрос: за что он умудрился получить эту тысячную балла и каким образом я умудрилась ее потерять? Возможно, если бы не эмоциональные потрясения и личные переживания, омрачившие последний год моей учебы, я шутя выиграла бы в том негласном соревновании.       Может, именно в невольно возникающих ассоциациях с моим однокурсником кроется причина того раздражения, что иногда вызывает у меня поведение Малдера? Надеюсь, что нет. Мне хочется верить, что повод гораздо прозаичнее — элементарная невежливость моего напарника.       Задумавшись, я сама ненадолго забываю о сидящем тут же Малдере и невольно вздрагиваю, услышав его голос.       — Эй, Скалли, а ты когда-нибудь бывала в Бостоне?       Что?!       А Малдер тем временем стремглав поднимается, на ходу надевает пиджак, сдергивает с вешалки оба пальто — свое и мое – и, открыв дверь, приостанавливается на пороге, выжидательно глядя на меня.       И как прикажете это понимать? Малдер, ты что, предлагаешь мне отправиться в Бостон сию же секунду? Но он только укоризненно качает головой и многозначительно косится на часы. Половина первого. Ах, вот в чем дело. Мой напарник, видимо решил, что нам пора пообедать.       А еще у него явно что-то на уме, и меня гложет любопытство. Поэтому я оставляю без внимания эту граничащую с нахальством самоуверенность и без возражений просовываю руки в рукава пальто, которое Малдер уже любезно держит наготове.       — В Бостоне?... А почему ты спрашиваешь? У нас намечается там расследование? — Я оборачиваюсь через плечо, желая повнимательнее разглядеть документы на его столе. Но времени на это нет: Малдер, не останавливаясь, целеустремленно шагает в сторону лифта, и, чтобы нагнать его, мне придется поторопиться.       — Да, намечается, только не в самом Бостоне, а на мысе Кейп-Код. Так, ничего особенного: что-то связанное со случаями необъяснимого возгорания, и, полагаю, в итоге им найдется абсолютно тривиальное объяснение.       Хм… После того, как я провела в этом отделе почти год, поджигатели и правда кажутся чем-то очень тривиальным.       — Просто подумал, что нам давно пора немного отдохнуть и от офиса, и от работы. А это дело — отличный предлог…       Предлог, чтобы уйти с работы? Мне не почудилось? От неожиданности я останавливаюсь, как вкопанная.       — Малдер, ты хорошо себя чувствуешь?       Он поворачивается ко мне и заразительно смеется – низким бархатистым смехом, видимо, от души наслаждаясь моим замешательством.       — Да, я отлично себя чувствую, — подтверждает Малдер, безуспешно пытаясь изогнуть бровь в подражание тому, что он называет моим «коронным взглядом».       Это выглядит настолько комичным, что я тоже не могу удержаться от смеха.       По-прежнему весело улыбаясь, Малдер снова трогается с места, увлекая меня за собой и возобновляя прерванный разговор.       — …Уверен, мы в два счета разберемся с этим делом, если не случится ничего непредвиденного. — Малдер выразительно приподнимает брови, словно желая намекнуть, что он ничуть не против такой перспективы. — И будем свободны как ветер. Мы с августа только и делаем, что мотаемся туда-сюда. Поэтому сейчас, когда у нас нет ничего по-настоящему важного и не терпящего отлагательств, лично я не прочь немного передохнуть. Предлагаю не упускать удобную возможность. Что скажешь?       Мой напарник хочет побездельничать? Подозрительно. Это неспроста.       — Даже не знаю, Малдер…       Когда мы выходим на улицу, он резко разворачивается ко мне и некоторое время так и идет спиной вперед, не напирая, но дожидаясь, когда я сама сделаю очередной шаг и окажусь в непосредственной близости от него. Ничто не мешает мне отступить подальше, чтобы сохранять дистанцию, но я не испытываю такого желания. Во всяком случае, когда имею дело с Малдером.       — Брось, Скалли. Где твоя страсть к приключениям? Подумаешь, немного свернем в сторону. Обещаю, будет интересно.       Страсть к приключениям? Будет интересно? Ага, попался! Немного отклониться от маршрута после завершения расследования — как же, как же… Я тебя поймала — ты проболтался! Так и знала, что ты не можешь оставить работу позади. Нет уж, Малдер меня не провести.       — Нет-нет, «интересно» в другом смысле… То есть я думал… надеялся, что тебе будет интересно, Скалли, но… к работе это не имеет никакого отношения. Я просто… А, пропади оно пропадом!...       Он вдруг отворачивается и размашисто шагает к первому попавшемуся киоску с едой. Вот это да — мне удалось выбить из равновесия Малдера — самого мистера Невозмутимость. Я со всех ног спешу к нему: в самом деле, не упускать же такое преимущество? Но когда я снова оказываюсь рядом, что-то в выражении лица Малдера удерживает меня от дальнейших комментариев. Он уже успел сделать заказ для нас обоих, но все еще усердно изображает, что занят, и всеми силами уклоняется от моего взгляда.       Боже ты мой, да он покраснел. Ого! Похоже, сейчас и впрямь происходит нечто из ряда вон выходящее. И я не успокоюсь, пока не выясню, что же вогнало его в краску. Вот только задача явно будет не из легких: я должна действовать очень аккуратно, если, конечно, хочу найти разгадку. А я хочу.       Так, минутку, Дана. Ты уверена? Безусловно! Этот румянец ему идет. Застенчивый и смущенный Малдер — зрелище уникальное, способное затмить собой все паранормальные явления, вместе взятые. Разительный контраст с его обычными шуточками и вечной самоиронией. Определенно, этот новый незнакомый Малдер мне нравится. И даже очень.       — Как я понимаю, теперь мне так просто не отделаться, да? — спрашивает он, протягивая мне пластиковые вилки, салат «Цезарь» с курицей-гриль, а в завершение — маленькую банку содовой. И, небрежно схватив свою газировку, хот-дог и салфетки, решительно направляется через парк к месту, которое я уже привыкла называть про себя «его» скамейкой. Совершенно верно. У меня и нет ни малейшего желания позволить Малдеру легко отделаться — теперь, когда ему удалось не на шутку раздразнить мое любопытство. К тому же он летит вперед на всех парусах, отрезая мне всякую возможность сжалиться над ним, даже если бы я захотела.       — Дело в том, что с мыса Кейп-Код мы запросто могли бы махнуть на Виноградники. — На миг в голосе Малдера отчетливо проскальзывает досада, но тут же исчезает: — Я показал бы тебе Чилмарк… дом, где я вырос, где моя… Мне подумалось… Может, тебе захотелось бы взглянуть на эти места…       Малдер говорит все тише, и остаток его фразы полностью тонет в уличном шуме.       А я слишком ошеломлена, чтобы ответить.       Да, в свое время — еще на нашем первом расследовании – он уже делился со мной кое-какой личной информацией. Сестра, похищенная из дому еще ребенком, его поиски, ставшие мало-помалу смыслом жизни Малдера. Его Святой Грааль, его вина и искупление. Но тогда, в тот момент, мы с Малдером были практически чужими. Он не изливал душу мне, именно мне. Я просто оказалась в нужном месте в нужное время. А сейчас?       Я машинально опускаюсь на скамейку рядом с Малдером. Надежная устойчивая каменная опора — именно то, что мне сейчас нужно. Я уже приходила сюда несколько раз — в одиночестве, чтобы перекусить или просто поразмыслить о том о сем. Разумеется, Малдер об этом не знает, да и не узнает — незачем. Как-то раз, во время очередного паломничества, я вдруг задалась вопросом: зачем, с какой целью прихожу сюда, но почти тотчас завязала с самоанализом и сказала себе, что просто держу местечко для Малдера.       После Бельфлера он ни разу, даже по пустякам, не приподнимал для меня завесу над своим прошлым. О его бывшем напарнике я узнала постфактум, причем только после того, как этот человек бессовестно присвоил профиль, написанный Малдером, чтобы спасти собственную шкуру. Ничем хорошим та история не кончилась, и Малдер, похоже, лишний раз уверился в том, в чем и без того не сомневался: встречи с прошлым не сулят ему добра. Памятуя об этом, я воздерживалась от любых, даже самых осторожных расспросов на столь больную тему из опасения, что едва приоткрытая дверь тут же захлопнется наглухо.       Но теперь Малдер распахнул ее по собственному почину. Он сам приглашает меня, а я, как назло, потеряла дар речи. Ну же, Дана, давай, скажи хоть что-нибудь! Нет-нет, погоди, не просто «что-нибудь». Поддержи разговор, не дай Малдеру пойти на попятный. Поощри его. Скажи, что польщена. Ну говори же, черт подери!       — Я была в Бостоне всего один раз.       — Что?..       Ну же, врач, исцели себя сам! Внутренний голос тут же услужливо подсказывает мне, что я не врач, а патологоанатом, но я приказываю ему заткнуться и улыбаюсь. Ну вот, так-то лучше. Уже кое-что.       Действуй, Дана.       — Ты спрашивал, бывала ли я в Бостоне. Да, однажды. Правда, давно, около четырнадцати лет назад.       — А, да… Конечно. — Секунду-другую Малдер явно пребывает в замешательстве. Судя по всему, он не ожидал, что я вот так, за здорово живешь, откажусь от возможности задать ему пару-тройку личных вопросов. Лицо Малдера немедленно утрачивает настороженное выражение: похоже, у моего напарника прямо-таки гора спала с плеч. Он не мог не сознавать, что сам поставил себя в ситуацию, когда вынужден будет говорить о том, о чем ему говорить не хочется. И теперь, похоже, никак не может поверить, что так легко сорвался с крючка. Конечно, на самом деле никуда он не сорвался, но Малдеру пока лучше об этом не знать. Потому что его излюбленный способ справиться со своими переживаниями — мгновенно отступить на нейтральную территорию. А еще один — тот, которого я сейчас всеми силами хочу избежать, — оттолкнуть меня.       — Сколько же тебе было лет?       Я дала Малдеру шанс, и в отличие от меня, он не намерен его упускать. Похоже, лимит личной информации со стороны Малдера на сегодня исчерпан. Теперь настала моя очередь. Что ж, женщинам такие вещи традиционно даются легче, чем мужчинам. И уж для меня толика откровений точно не представляет такой проблемы, как для Малдера.       — Шестнадцать. Мой брат как раз отбывал в Военно-морскую академию (1), на второй курс, и родители отпустили меня с ним — немного осмотреться, чтобы не спеша выбрать колледж.       — Они сами тогда еще не переехали на Восточное побережье?       — Нет.       У меня мелькает мысль, что Малдер, с его отменной памятью, уже в курсе всех этих деталей, наверняка упомянутых в моем досье. Но почему бы не удовлетворить его любопытство, раз он сам спросил?       — Они оставались в Сан-Диего, пока папа не вышел в отставку. Это случилось позже, в ту весну, когда я заканчивала первый курс.       — Ясно, — кивает Малдер и наконец-то принимается за свой стремительно остывающий хот-дог. Но затем, пару секунд спустя снова поднимает на меня вопросительный взгляд. Поскольку я по доброй воле свернула нашу беседу с рельсов едва начатой личной исповеди, задача поддерживать разговор теперь лежит на мне.       — Однако мои родители уже решили, что переедут из Сан-Диего в Балтимор или Аннаполис. Поэтому… — На мгновенье я умолкаю и перевожу дыхание, прежде чем закончить фразу: — …Они настоятельно «советовали» мне обратить внимание на университеты Восточного побережья.       — А что приглянулось тебе самой?       — Беркли (2).       Мой напарник только недоверчиво хмыкнул.       — Что? Считаешь, я не смогла бы поступить в Беркли? Так вот, к твоему сведению, они…       Малдер прерывает мою тираду, взмахнув своим хот-догом в знак капитуляции и одновременно подавшись назад, словно моя разгневанная физиономия внушает ему непреодолимый ужас, а потом заразительно хохочет.       — Нет-нет, что ты, я вовсе так не считаю. Готов поспорить, тамошние профессора жаждали тебя заполучить….       Я окидываю Малдера пристальным взглядом, пытаясь понять, что кроется за его шуточкой, но он уже опустил голову. И, рассеянно улыбаясь, задумчиво вертит в руках недоеденный хот-дог, глядя куда-то в сторону. Некоторое время Малдер молчит, словно пытаясь собраться с мыслями, а потом поясняет:       — Просто Беркли кажется мне слишком радикальным и экстравагантным для тебя, Скалли. (3) Не очень-то представляю тебя там, только и всего.       Мой напарник, кажется, предпринимает еще одну попытку вообразить меня, Дану Скалли, в образе студентки-бунтарки и снова терпит неудачу. Потом он все-таки поднимает голову и нерешительно заглядывает мне в лицо. В его глазах явственно читается извинение, добродушная насмешка и неподдельный интерес. Я не ожидала этого и, честно признаться, слегка польщена. Даже весьма польщена — если начистоту. Теперь уже я торопливо отвожу взгляд, но через секунду, справившись с собой, снова поворачиваюсь к Малдеру.       — Я тоже не очень-то представляла себя там, — признаю я. — Но, тем не менее, всерьез подумывала о том, чтобы все-таки попробовать. Калифорнийский технологический (4), несмотря на свой высочайший уровень, показался мне слишком скучным. А в Беркли чувствовалось какое-то загадочное обаяние, и тамошняя атмосфера пришлась мне по вкусу. К тому же Ахав был категорически против моей идеи, что только подлило масла в огонь. Я сочла, что раз его так пугает одна только возможность моего поступления в Беркли, то мои опасения, что тамошние нравы не для меня, сильно преувеличенны.       — Да уж, ничто так не мотивирует, как родительский отказ, верно? — суховато шутит Малдер, однако я чувствую отзвуки боли в его голосе.       — Ахав очень обрадовался, когда я все-таки передумала учиться «на Западе» — он принципиально не называл Беркли по имени. И ему хотелось, чтобы я посетила как можно больше университетов на Восточном побережье, дабы выбрать тот, который придется мне по душе. Ахав даже дал согласие отпустить меня туда одну, без сопровождения.       Малдер поднимает брови, и в его прищуренных глазах вспыхивает лукавый огонек.       — Ты же сказала, что летела вместе с братом, — напоминает он, уверенный, что сумел поймать меня на лжи.       — Да… — подтверждаю я, и при воспоминании о дальнейших событиях мои губы сами собой складываются в улыбку.       — Но?..       — Он сопровождал меня только до колледжа Сент-Джонс (5).       — Это ведь тоже в Аннаполисе? — смеется Малдер, сразу обо всем догадавшись.       — Ага. И стоило моему брату оказаться среди своих приятелей по Академии, как младшая сестра немедленно стала для него обузой.       Мой напарник только качает головой, а его насмешливое фырканье лучше всяких слов свидетельствует о том, что он думает о моем старшем брате. Дав выход своему презрению, Малдер некоторое время задумчиво смотрит на тротуар перед нашей скамейкой, но пару секунд спустя любопытство пересиливает. Он вновь вступает в разговор и теперь уже принимает в нем более активное участие.       — Сент-Джонс — это ведь тот самый университет, что предлагает программу «Великие книги» (6)? Помню, в свое время она меня очень привлекала. Но у отца, разумеется, имелись совсем другие планы на мой счет… Эй, Скалли! — внезапно восклицает Малдер, словно его неожиданно осенила какая-то новая и весьма занимательная идея. Но это оживление кажется мне несколько наигранным: оно немного смахивает на попытку спешно подавить в себе чувства, которые пробудили в нем воспоминания об отце.       — …Ведь мы могли бы учиться там вместе… А, нет, не могли… Я вечно забываю, что ты намного младше.       — Всего-навсего на три года, Малдер.       — Почти на четыре. Получается, даже если бы мы оба выбрали этот колледж, ты поступила бы туда как раз после того, как я окончил бы последний курс. Так что неважно.       Неважно? Неважно, что мы могли познакомиться еще тогда, в студенческие годы? Ну уж нет, от такой заманчивой идеи я просто так не откажусь. Но эту возможность лучше всесторонне обдумать в более… м-м-м… подходящий момент. Мне немного неудобно предаваться таким мыслям прямо сейчас, когда Малдер так близко, поэтому я спешу вернуться к первоначальной теме своего повествования.       — Я в любом случае не рассматривала Сент-Джонс Колледж сколько-нибудь серьезно. По правде говоря, уже тогда я твердо знала, что хочу получить специализацию не только в области естественнонаучных дисциплин, но и в медицине. Но у меня не было никакого желания изучать ее с нуля, с Галена и Гиппократа.       — Итак, ты вычеркнула Сент-Джонс из своего списка, а твой спутник бросил тебя в Аннаполисе на произвол судьбы одну-одинешеньку. Так кто же помог тебе добраться до следующего пункта назначения?       — Ахав.       — Твой отец? А я думал, что он остался в Сан-Диего…       Я киваю.       — И каким же образом? Он что, примчался туда первым же рейсом после того, как ты позвонила, чтобы попросить о помощи и наябедничать на… На этого… Как его зовут, твоего брата?       — Билл. И, между прочим, я не сделала ни того, ни другого, Малдер, — многозначительно замечаю я, окидывая напарника нарочито оскорбленным взглядом. — Мне не пришлось жаловаться на брата, а Ахаву — спешить мне на помощь. Полагаю, отец с самого начала подозревал, что забота Билла может несколько ослабнуть, стоит тому вновь очутиться на территории Академии. Так или иначе, но Ахав заранее забронировал для меня билет на поезд до Балтимора, где жили мои дядя и тетя. Предполагалось, что я остановлюсь там, а Билл тем временем спокойно устроится и разделается с неотложными делами, прежде чем вернуться к своим обязанностям сопровождающего.              — То есть этому поганцу даже не устроили хорошей взбучки за то, что он тебя бросил?       Кажется, я понимаю, почему Малдера так занимает этот вопрос.       — Позже, — уклончиво отвечаю я. — Самое забавное, что с тех пор Билл явно вошел во вкус. Теперь он вовсю изображает старшего брата. И лично мне его опека порой кажется чрезмерной. Кстати, когда я решила пойти в Бюро, то он выступал против еще категоричнее, чем мои родители.       — Чудесно. — Отвращение моего напарника к Биллу, похоже, растет не по дням, а по часам, несмотря на то, что он его еще и в глаза не видел.       — Не переживай, Малдер. Если ты будешь хорошо себя вести, я позабочусь о том, чтобы вы никогда не встретились.       Малдер только качает головой, словно ни капли не сомневается в том, что встреча и те неприятности, которые она за собой повлечет, неизбежны. Любопытно... Но поразмыслить об этом мне не удается: напарник уже резко меняет тему разговора, напомнив, что мы оставили меня в доме моих дяди и тети в Балтиморе. А я вдруг замечаю, что хот-дог Малдера, который он обычно уничтожает в один присест, так и остался недоеденным. Позабытые, уже полностью остывшие остатки его обеда до сих пор лежат на скамейке, и единственное, на что они еще годятся, — удерживать пропитанные жиром салфетки, чтобы проказливый ветерок не сдул их со скамьи. Тоже польза — ни к чему замусоривать наше историческое наследие.       — …с моей кузиной Кэйти — дочерью дяди и тети, — без лишней надобности поясняю я и без того очевидный факт, — мы съездили в университет Джона Хопкинса (7), а следом — в Колледж-Парк, в Мэрилэндский университет (8). Этого оказалось достаточно. Я поняла, что выберу либо то, либо другое.       — А какой из двух приглянулся тебе больше? — Малдер по-прежнему внимательно слушает и смотрит на меня так пристально, словно хочет воочию увидеть мои воспоминания прямо вот тут, возле правого уха. На секунду меня охватывает странное ощущение, что он и впрямь на это способен.       — Конечно же, университет Хопкинса. Но это обошлось бы возмутительно дорого, и зарплата моряка, даже с учетом стипендии…       Лицо Малдера тут же омрачается, словно мое разочарование вызвано его вопросом, а не тем фактом, что тринадцать лет назад я не смогла позволить себе обучение в понравившемся университете. Мой напарник, похоже, готов нести на своих плечах все тяготы и несовершенства этого мира. Желая положить конец ненужным терзаниям, я с места в карьер продолжаю свою историю и немедленно перевожу ее в более оптимистичное русло.       — В любом случае, в тот момент меня интересовала не только медицина, но и естественные науки в целом — особенно физика. А факультет физики в Мэрилендском меня очень впечатлил. Было очевидно, что этот университет даст мне больше возможностей, нежели Хопкинс, так что я ничуть не была разочарована.       Разумеется, это не так. Впрочем, тогда мне удалось обмануть даже саму себя, хотя сейчас я нахожу свою ложь совершенно неубедительной. Однако Малдер, что удивительно, похоже, принимает мои слова за чистую монету.       — Итак, ты определилась со своим будущим уже со второй попытки. И что вы сделали потом? Вернулись домой?       — Скажешь тоже, Малдер. Мы же были на каникулах. Упустить первую в моей жизни возможность как следует повеселиться? Еще чего! Я намеревалась выжать из этой поездки максимум удовольствия. Кроме того, существовала вероятность, что мои первые впечатления ошибочны. Небольшая, конечно, — подчеркнула я, многозначительно подняв бровь. — Но, тем не менее, мне хотелось побывать и в прочих университетах из моего списка. Чтобы быть полностью уверенной в своем решении.       Малдер, очевидно, улавливает в моем голосе иронию, поскольку тоже улыбается.       — В общем, ясно: ты и твоя кузина покатили дальше, рассчитывая хорошенько оторваться.       — Малдер, о чем ты! Мы собирались провести время с пользой. Своего рода познавательная экскурсия.       — Да-да, конечно… Знаю я эти экскурсии.       — Ну… — помедлив, отзываюсь я, и мы хохочем в унисон. — Экскурсия и впрямь выдалась на редкость сумасбродной.       — Скалли! — напарник убедительно изображает, что мое признание повергло его в ужас. Впрочем, от шока он оправляется с подозрительной быстротой. — Куда же первым делом направились кузины Скалли в своем туре разврата?       — В Пенсильванию. Кэйти училась на предпоследнем курсе в Свартмор-Колледж, так что мы заехали сначала туда, а затем в Хаверфорд, Брин-Мор и Пенн (9), а потом…       Изумленный возглас Малдера помешал мне закончить список:       — Брин-Мор? Брин-Мор?! Скалли, ты шутишь! Я могу представить тебя там еще меньше, чем в Беркли. Колледж для девочек? Белые перчатки и танцы вокруг майского дерева?       — Сказать по правде, колледж для девочек в тот момент пришелся бы мне весьма кстати, Малдер. — Я выдерживаю многозначительную паузу, позволяя напарнику истолковать мои слова на свое усмотрение. На самом деле это означает всего-навсего то, что в шестнадцатилетнем возрасте я не могла похвастать большим опытом в общении и мальчиками, и разделение по половому признаку меня мало волновало. Ну, во всяком случае, гораздо меньше, чем в настоящее время.       — Брин-Мор предлагал уникальную программу постбакалавриата (10) по медицине, которую редко встретишь в таком небольшом колледже. А времена белых перчаток и танцев вокруг майского дерева давно миновали. Кроме того, моя мать училась в Маунт-Холиок (11), а потому очень хотела, чтобы я посмотрела хотя бы один из колледжей лиги «Семи сестер» (12), а еще лучше — все, сколько их есть.       — Ах, Дана Скалли, еще одна Краса Амхерста (13).       Ох, благодарю покорно, Малдер. Сравнение с Эмили Дикинсон (14) не кажется мне таким уж лестным, во всяком случае, в том, что касается личной жизни (15). Может, еще и потому, что этот удар пришелся слишком близко к цели.       — Амхерст не… — собралась возразить я, но не успела.       — Брин-Мор, Барнард, Вассар, Маунт-Холиок, Смит, Уэлсли, Рэдклифф (16). Или сначала Уэлсли, затем Смит? Слишком они похожи, как по мне, чтобы разобрать.       Кто еще, как не Малдер, смог бы отбарабанить названия всех семи колледжей лиги в географическом порядке, с юга на север?       — Я знаю, Скалли. Но Краса Нортгемптона (17) звучит уже не так здорово.       Что-то неуловимо раздражает меня, и это вовсе не поразительное умение Малдера держать в голове множество фактов, деталей и подробностей и, конечно, не та пугающая легкость, с которой он извлекает их из памяти в случае необходимости. Нет, я знаю, что в такие моменты Малдер вовсе не пытается порисоваться. Он ведет себя так со мной, потому что считает, что мне не составит никакого труда угнаться за ходом его мысли. Мой напарник уверен: я всегда начеку и в любой момент способна с ходу делать самые парадоксальные логические умозаключения. В какой-то степени это правда. И вспышки озарения мне вовсе не чужды. Время от времени. Но Малдер ведет себя так, как будто считает, что я способна выдерживать этот темп постоянно. Хотя у меня самой пока нет его уверенности.       Впервые в жизни я выбита из равновесия и сомневаюсь в себе. Как ни странно, Малдер моих сомнений не разделяет, о чем мне прекрасно известно. Кстати, совсем недавно мне приснился странный сон. В нем я вместе с другими альпинистами покоряла неприступную горную вершину и, далеко опередив всех остальных, вырвалась вперед. Но, миновав последний уступ и, наконец, взобравшись наверх, обнаружила, что там, на этой головокружительной высоте, меня уже ждет Малдер. Однако я почему-то не ощутила себя побежденный, не воспринимала его как какое-то новое, неожиданное препятствие, которое мне следовало как можно быстрее обойти. Нет, меня захлестнула искренняя радость от нашей неожиданной встречи и еще — удивительно мирное чувство покоя, которое испытываешь в те моменты, когда неожиданно обретаешь нечто такое, чего тебе недоставало для полного счастья. И улыбка, озарившая лицо моего напарника, свидетельствовала о том, что Малдер тоже ждал меня; он словно говорил без слов «А вот и ты!». Я взяла его протянутую руку, чтобы продолжить этот путь вместе. Не знаю, куда мы отправились дальше: мой сон окончился там, на вершине горы. Но одно мне запомнилось твердо: спускаться вниз мы точно не собирались.       Мне не так-то просто разобраться в природе своих нынешних чувств по одной простой причине — я не припомню, чтобы испытывала что-то подобное прежде. Всякий раз, соперничая с кем-то, неважно — физически или интеллектуально, я всегда ощущала волю к победе, стремление обогнать, вырваться вперед. И никогда не сомневалась, что сумею одержать верх. Но почему-то у меня нет никакого желания конкурировать с Малдером, а сам он, кажется, ничуть не стремится к соревнованиям и не сомневается, что я ни в чем ему не уступаю. Что думаю по этому повод я? Ну… Скажем так: «Хочу верить». Но не поручусь. И именно в этом и кроется причина моего раздражения.       Внезапно что-то отвлекает меня от моих грез, и затем я сознаю, что Малдер уже не сидит, а стоит рядом. Чтобы взглянуть ему в лицо, мне приходится запрокинуть голову, и я тут же близоруко щурюсь из-за бьющих в глаза солнечных лучей. Не представляю, как Малдеру удалось вскочить на ноги так ловко и проворно, что я ничего и не заметила, но, надеюсь, мне удалось скрыть от него свое замешательство.       Секундой позже до меня доходит, что Малдер протягивает мне руку. Приподняв брови, я удивленно спрашиваю, чего он хочет.       — Думаю, нам пора возвращаться, Скалли… То есть, если ты уже поела. Я сейчас выброшу остатки, и пойдем.       Не дождавшись от меня никакой реакции, Малдер наклоняется, чтобы самому забрать со скамьи пластиковую коробку вместе с пустым бумажным стаканчиком, а потом резко разворачивается и торопливо шагает к ближайшей урне. К этому моменту мое замешательство, увы, становится совершенно очевидно. И, что хуже всего — с каждой секундой оно только усиливается.       Поднявшись, я следую за Малдером. Тот все еще стоит возле урны, рассеянно вытирая руки салфеткой, и делает вид, что не замечает моего пристального взгляда. В конце концов, Малдер все же выпрямляется, неохотно поворачивается в мою сторону, но при этом по-прежнему не двигается с места, напряженно глядя куда-то в землю. И тогда, движимая беспокойством, я сама делаю еще один шаг к нему. Не слишком характерное для меня поведение, но сегодня мы с Малдером словно бы поменялись ролями, поэтому все идет не так, как обычно. Мне обязательно нужно увидеть его глаза, но это легче сказать, чем сделать. Сейчас, когда я смотрю на него снизу вверх, у меня создается абсурдное впечатление, что Малдер разом сделался еще выше. На моем лице в данную минуту наверняка читаются и удивление и тревога, однако Малдер не спешит откликаться на мой безмолвный вопрос. Эй, напарник, ты не хочешь объяснить, что здесь происходит? Обеденный перерыв далеко не окончен, у нас еще полным-полно времени. Спешить некуда, даже если допустить, что кто-то намерен проследить, вернемся ли мы вовремя. Но мы оба прекрасно знаем — всем наплевать. К тому же, ты ведь сам говорил, что у нас нет никаких срочных дел, требующих немедленного присутствия в офисе. Так что на тебя нашло, Малдер? Куда ты так заторопился?       Он вдруг смущенно усмехается и слегка касается моей поясницы самыми кончиками пальцев, молча предлагая отойти подальше от благоухающей урны.       — Ну что, вы вдосталь на меня налюбовались, агент Скалли? — бледно шутит Малдер и вымученно улыбается. — Не забывайте, что пристальное разглядывание коллег противоположного пола может быть расценено как сексуальное домогательство.       Я не вполне понимаю, что произошло, но больше всего это смахивает на стремление во что бы то ни стало замять какую-то не замеченную мной оплошность.       Кажется, Малдер сегодня сам не свой и любая мелочь выбивает его из колеи. Но я готова с пониманием отнестись к таким странностям.       — Это можно считать домогательством, только если вторая сторона чувствует себя оскорбленной таким разглядыванием, агент Малдер. И, кроме того, не сказала бы, что мне довелось увидеть что-то интересное… — Ну вот, теперь он, похоже, и впрямь чувствует себя оскорбленным, поэтому я добавляю чуть-чуть конкретики: — Самые привлекательные части все равно скрывает ваше пальто.       Я дерзко вскидываю голову и, резко развернувшись, шагаю прочь, а мои губы сами собой изгибаются в лукавой улыбке. Оглянувшись через плечо, я вижу, что Малдер так и стоит на одном месте и, разинув рот, ошеломленно смотрит мне вслед. Его рука все еще висит в воздухе — там, где секунду назад была моя спина. К тому времени, когда напарник наконец выходит из ступора, я успеваю отойти довольно далеко. И на сей раз именно ему приходится прибавить шагу, чтобы нагнать меня.       Поравнявшись со мной, Малдер открывает рот, видимо, собираясь что-то сказать, но потом просто качает головой, а выражение изумления на его лице уступает место непритворному восторгу. О, еще бы! Обычно я отвечаю на двусмысленные шуточки Малдера каким-нибудь саркастичным замечанием. Он не привык, чтобы ему платили той же монетой.       — Привлекательные части? Стало быть, на твой вкус нашлось бы, на что посмотреть?       Чуть склонив голову, я слегка пожимаю плечами. Что должно означать «Если начистоту, то я не слишком-то задумывалась об этом, но почему бы порой не позволить себе небольшую вольность?» Но поскольку мне удается сдержаться и промолчать, то моя усмешка вполне может сойти за «Может, и найдется».       Теперь Малдер ухмыляется так же широко, как и я сама. А облака, совсем недавно ни с того ни с сего сгустившиеся вокруг нас, уже унеслись прочь. Вот и замечательно.       — К чертям собачьим этот офис, Скалли. Пойдем-ка лучше погуляем, — предлагает Малдер, а его рука вновь ложится мне на поясницу — теперь уже гораздо решительнее, и мы не спеша идем по улице. Бок о бок, в одном ритме.       Да, это большая редкость, но в настоящий момент мои желания полностью совпадают с желаниями моего напарника.

***

*       Вторую половину дня мы коротаем в Национальном музее авиации и космонавтики, чтобы вновь отдать дань памяти кумиру Малдера – Марку Белту – и моему — Энн Морроу Линдберг (18).       Малдер, кажется, приходит в восторг, узнав, кто был героем моего детства. И, должна признаться, мне это льстит. Ну, может, не совсем верное слово, но другого определения я подобрать не могу. Единственное, что еще приходит на ум, — «потеплело на душе». Хотя признать такое во всеуслышание кажется полным ребячеством.       Новая мемориальная доска, установленная здесь в честь полковника Белта, к сожалению, дает лишь самое мимолетное представление о героизме, проявленном этим человеком. И даже немногие участники недавних событий вряд ли до конца осознали природу той страшной силы, что пыталась подчинить себе Марка Белта, поработить его разум и душу. Но он сумел выйти победителем из этой схватки — ценой собственной жизни, и лишь благодаря его жертве экипаж шаттла вернулся на Землю живым. Вот она, высшая степень любви к ближним. И, возможно, самое трагичное в этой истории заключается в том, что широкая общественность никогда не узнает обо всех обстоятельствах гибели этого человека.       Глядя на мемориальную доску, я мысленно читаю короткую молитву за упокой души Марка Белта, а потом осторожно беру Малдера за локоть и тяну прочь, прежде чем гнетущее настроение окончательно окутает нас.       Воспоминания об этом расследовании заставляют меня осознать один немаловажный факт: за последние несколько месяцев совместной работы мы с Малдером стали очевидцами множества странных событий и прибрели опыт, далеко выходящий за привычные рамки. Опыт, который мы не можем ни осмыслить до конца, ни тем более обсудить с посторонними — только друг с другом. Казалось бы, последнее обстоятельство не несет в себе ничего, кроме новых ограничений и одиночества, но на деле все иначе. Удивительно волнующее, пьянящее чувство свободы — вот что испытываешь в те моменты, когда делишься знаниями о неведомом с человеком, который может общаться с тобой на языке взглядов и незаконченных предложений.       Я решаю, что лучший способ разогнать тоску — глотнуть свежего воздуха, попутно полюбовавшись на закат и бледно-персиковое осеннее небо. Да, это то, что нужно, чтобы снова вздохнуть полной грудью и взглянуть на мир с оптимизмом. Но все попытки увлечь Малдера к выходу оказываются тщетными. У него, к сожалению, имеются свои соображения насчет того, что именно нам сейчас требуется. Весело сверкнув глазами, он с притворной небрежностью указывает мне на музейное кафе.       — Проголодалась? — невинно интересуется Малдер, явно предвкушая возможность отведать сублимированную еду для космонавтов и запить ее доброй порцией «Танга» (19).       В последнем отчаянном порыве не тратить драгоценные минуты жизни на очередной словесный поединок, я наношу упреждающий удар.       — Ну уж нет, напарник! Предлагаю поискать что-то более… приземленное.       Малдер некоторое время ноет, но больше для вида. Кажется, «пища космонавтов» вовсе не кажется ему такой привлекательной, как он изображает. Во всяком случае, после чисто символического сопротивления Малдер улыбается и согласно кивает. Даже как-то подозрительно: уже второй раз за этот день наши стремления совпадают. С чего вдруг мы начали так часто и легко соглашаться друг с другом?       Меня совсем не удивляет, что у Малдера, оказывается, уже имеется на примете подходящий ресторан. Странным было другое: упомянув, что знает некое любопытное местечко в районе Адамс-Морган, Малдер вдруг начинает сомневаться, стоит ли нам туда ехать.       — Гм, Скалли… Знаешь, я тут подумал… Возможно, нам стоит навестить одно заведение в Джорджтауне. Вот только… ну… не уверен, что оно… хм… придется тебе по вкусу.       Разумеется, такое бессвязное вступление не на шутку меня заинтриговало.       — И что это за заведение, Малдер? Стрип-клуб?       — Нет-нет. Конечно, нет, это бар, блюз-бар.       — Вообще-то мне нравится блюз.       Ну, не совсем так. Меня ни в коем случае нельзя назвать знатоком и ценителем такой музыки, но я с удовольствием слушала различные вещицы, которые более сведущие люди называли блюзовыми.       — Я просто не могу поручиться, что там хорошо кормят. И, скажем так, их винная карта тебя не порадует.       — О, а те места, куда мы ходили прежде, предлагали фантастический выбор еды и напитков?       — Эй, это же было за счет Бюро. Так что не считается. А сейчас угощаю я, а не Бюро, поэтому и хочу…       Повисает неловкое молчание. Прозрачное напоминание нам обоим: то, что мы делаем, чем дальше, тем больше приближается к опасной черте. Да, все начиналось совершенно невинно: коллеги решили пообедать вместе, а потом — абсолютно спонтанно — прогулять работу. Но тогда был день, а сейчас давно настал вечер. Большинство людей посвящают это время своим личным делам. В том числе и свиданиям. Но у нас вовсе не свидание. Я не знаю, как это назвать, но точно не свиданием. Мы напарники. Мы только-только начинаем узнавать друг друга. Кроме того, в Бюро весьма косо смотрят на отношения между коллегами. Малдер может пренебрежительно относиться к протоколу в целом, но уверена: этот конкретный пункт он собирается соблюдать свято.       Мы молчим, пока такси не останавливается в квартале, где расположено облюбованное Малдером загадочное заведение. Первое, что бросается мне в глаза, — музыкальный магазин на противоположной стороне улицы под названием «Летающие диски». Я не могу удержаться и не спросить у напарника, не в этом ли местечке он выведал про бар.       — Вообще-то нет. Я понятия не имел, что тут есть еще и магазин. Но, судя по вывеске, мне стоит туда зайти?       — Тогда как ты узнал про это заведение, Малдер?       — Скалли, я… Я передумал. Думаю, нам вообще не стоило сюда соваться. Поехали?       Последняя реплика Малдера обращена к шоферу, но тут вмешиваюсь я. И велю водителю оставаться на месте, а сама открываю дверцу, чтобы выйти. Малдер выглядит не на шутку напуганным.       — Сперва расскажи мне, как ты узнал про это место.       Малдер, судя по выражению его лица, чувствует себя между молотом и наковальней и лихорадочно просчитывает, что лучше: ответить на вопрос или промолчать. Непередаваемое зрелище.       — Я… эээ… читал, что этот бар известен… эээ… всякими интересными рекламными акциями… эээ… а также хорошей блюзовой музыкой и… эээ… много чем еще. А для рыжеволосых клиентов здесь… эээ… предоставляются скидки… Пиво «Роллинг рок» за полцены…       Даже тот факт, что за последнюю минуту я услышала от своего напарника больше «эээ», чем за все время нашего знакомства, меркнет в сравнении с тем, что Малдер, оказывается, планировал побывать здесь из-за меня и со мной.       — Но теперь, когда мне довелось увидеть этот блюз-бар вблизи, — сокрушенно добавляет он, — идея приехать сюда уже не кажется мне удачной.       Оглядевшись вокруг, я вынуждена согласиться. Один ресторан, если его вообще можно так назвать, находится как раз по правую руку от меня и называется «Свидание». Я киваю в сторону вывески и вопросительно смотрю на Малдера. Потому что если нам сюда, то так мы не договаривались.       — Нет, нам не сюда, — уверяет Малдер. — Но если тебе пришлось по вкусу это название, то и вон то наверняка не разочарует, — угрюмо заканчивает он. И по выражению его лица я понимаю, что наша вылазка, наше приключение, как его ни назови, идет совсем не так здорово, как надеялся Малдер.       В ответ я ободряюще улыбаюсь ему, дескать «Ну брось, неужели дело настолько плохо?», и тяну его из машины. Малдер покорно выходит, а затем наклоняется, чтобы заплатить водителю. Воспользовавшись заминкой, я смотрю на вывеску и изумленно раскрываю рот.       — «Орган для мадам»? (20) — уже постфактум я понимаю, что говорю излишне громко. Малдер вздрагивает и резко поворачивается ко мне, в спешке ударившись затылком о верхнюю раму пассажирской двери.       — «Орган для мадам», Малдер? — уже гораздо тише переспрашиваю я. — Пожалуй, в таком случае я предпочту «Свидание».       Эти слова вызывают у него совсем неуместную в данных обстоятельствах улыбку, и я торопливо договариваю, дабы в зародыше задушить любые возможные комментарии. Я слишком раздражена сейчас, чтобы выслушивать его остроты.       — Одно другого краше, Малдер. Что это еще за место? (21)       — Т-ссс…       Мой напарник все еще ощупывает голову в том месте, где ударился о дверцу, и это в сочетании с тем, как он шикнул на меня, создает абсурдное ощущение, что Малдер изрядно перебрал, а теперь мучается от похмелья. И, кажется, теперь я знаю, как он ведет себя, когда у него настоящее похмелье.       — Это блюз-бар, как я тебе и говорил. Он называется так, потому что в прежние времена, когда дом находился в частном владении, здесь установили орган. Насколько я понял, инструмент все еще здесь и до сих пор работает.       Мне требуется пара секунд, чтобы нацепить на лицо привычную маску невозмутимости, хотя внутренне я успокаиваюсь почти мгновенно. Повисшая тишина, похоже, лишь усиливает неловкость Малдера, потому что он торопливо добавляет:       — Послушай, Скалли, я не хотел тебя обидеть. Честно. Просто давно присматривал местечко, где можно спокойно посидеть, послушать хороший блюз. А когда узнал про этот ресторанчик и услышал о скидках на пиво для рыжеволосых, то подумал: «Должно быть, судьба». Я в тот момент вовсе не рассчитывал, что мы когда-нибудь пойдем сюда вдвоем. И предложил это под влиянием момента. Но теперь понимаю, что совершил ошибку. Мне очень жаль. Сама знаешь, порой я склонен чересчур полагаться на интуицию, а в результате мои действия заводят меня не туда, куда нужно.       Гораздо реже, чем тебе сейчас кажется, Малдер. Во время его покаянной речи я успела немного оглядеться кругом и составить собственное мнение. Негромкая музыка, доносившаяся изнутри пресловутого блюз-бара, показалась мне замечательной, да и само заведение, если вдуматься, снаружи выглядело не так уж плохо. Ну, по крайней мере, не совсем ужасно.       — Малдер, все в порядке. Я с удовольствием выпила бы пива. А за полцены — и два пива. Ты угощаешь.       Моя уверенность в большей степени показная, но, тем не менее, я шагаю к двери, увлекая за собой и напарника.       Внутреннее убранство блюз-бара оказалось не столь непрезентабельным, как я опасалась, а музыка была отличной без всяких «если». Но, к сожалению, слишком громкой для того, чтобы поддерживать сколько-нибудь нормальную беседу или даже толком обменяться впечатлениями о еде.       — Отзывы не врали, Малдер! — кричу я ему в самое ухо. — Кормят здесь отвратительно!       Он согласно кивает и понуро опускает голову. Малдер, Малдер… Ты, похоже, готов считать себя ответственным даже за то, что в блюз-баре готовят из рук вон плохо. Пожалуй, самое время взять дело в свои руки и увести тебя отсюда прежде, чем ты взвалишь на свои плечи вину еще и за безвкусный декор этого места.       — Так не пойдет! В блюз-баре надо слушать блюз, а не грустить! — снова кричу я ему и указываю на дверь, предлагая выйти на улицу.       — Что теперь? — голос Малдера вполне соответствует его удрученной физиономии.       — Пойдем со мной, — я вновь беру Малдера за руку. — Так и быть, покажу тебе еще одно местечко, где рыжеволосые могут рассчитывать на кое-какие льготы. К тому же там подают вполне сносную еду.       Все еще невесело улыбаясь, Малдер кивает и останавливает для нас еще одно такси.

***

*       В первый год моего обучения в Мэрилендском университете, на мое восемнадцатилетие, мы с дядей Фрэнком отправились в ресторан, поскольку дядя желал быть первым, кто удостоится чести разделить со мной мою первую пинту пива. Полагаю, он прекрасно понимал, что эта «честь» уже сильно запоздала, но считал ниже своего достоинства позволить таким пустякам омрачить празднование дня рождения любимой племянницы. Мне предстояло вкусить сей «запретный» для меня плод в «Четырех П» — так в шутку называли ресторан на Коннектикут-авеню, официально именующийся «Четыре провинции Ирландии».       Это был классический образчик bona fide [(Прим. пер.: с хорошей репутацией (лат.)], респектабельного вашингтонского заведения. По счастью, таковым оно и осталось: за прошедшие годы ресторан ничуть не изменился и находился там же, где я и видела его в последний раз. Как будто этих одиннадцати лет и не бывало.       Такси останавливается, а спустя минуту мы с Малдером уже входим внутрь и словно бы пересекаем невидимую границу. Мне кажется, что само время обращается вспять, и я снова возвращаюсь к тому достопамятному дню рождения.       Стоило нам войти в холл в тот вечер, как дядя Фрэнк немедленно наклонился ко мне и заговорщически шепнул, что с украшением стен тут однозначно переборщили. Все эти лиры, дорожные знаки, флаги провинций (22) и тому подобная мишура… Мол, в настоящем ирландском пабе за такое подняли бы на смех. «Ну да шут с ним, lass» [Прим. пер.: девочка, девушка (шотл.)] — подмигнув, весело добавил он.       Мой дядя родился уже здесь, в Америке, а на «земле предков» ему довелось побывать лишь дважды за всю его жизнь. И о том, каким полагается быть настоящему пабу, он знал немногим больше меня. Но, как бы то ни было, я до сих пор благодарю Бога за то, что у меня хватило ума не высказать вертевшиеся на языке остроумные замечания относительно «подлинно ирландского духа».       Для начала дядя Фрэнк заказал мне выпить, а затем призвал к тишине всех, кто в тот момент находился в баре. Даже люди, сидевшие за столиками, прервали ужин и повернулись к нам. Дождавшись, пока бармен протянет нам две огромные кружки «Гиннесса», здорово смахивающие на два куска немецкого шоколадного торта c кокосовой глазурью, дядя Фрэнк благодарно кивнул приумолкшим слушателям.       — Это моя племянница, Дана Кэтрин, — торжественно начал он. — И сегодня ей исполняется восемнадцать лет, а поскольку именно мне выпала честь разделить с ней ее первую пинту пива, то… За Дану!       Все присутствовавшие в баре дружно подняли кружки, повторив тост не менее торжественным тоном, чем мой дядя, затем грянули аплодисменты, зазвучала музыка. Совершенно незнакомые люди подходили ко мне, поздравляли и целовали меня в обе щеки. Все это оказалось настолько захватывающим, что я позволила событиям идти своим чередом и напрочь позабыла, что еще пару минут готова была сквозь землю провалиться от смущения.       — Когда члены семейства Скалли празднуют восемнадцатый день рождения, им полагается не только самое лучшее пиво, но и надлежащая еда! — зычно оповестил всех дядя Фрэнк, перекрыв стоящий вокруг гвалт.       Под «надлежащей» едой он, разумеется, подразумевал «подлинно ирландскую» кухню. «Четыре П» обеспечивал национальный колорит на уровне, вполне достаточном для того, чтобы заслужить одобрение моего дяди, и этого было достаточно.       — Это тот самый дядя, с чьей дочерью ты отправилась в авантюрное путешествие по университетам?       На мгновение я искренне изумляюсь, что ко мне обращается Малдер, и чувствую себя слегка сбитой с толку, словно еще секунду назад напротив меня сидел не кто иной, как дядя Фрэнк собственной персоной, с такими же круглыми румяными щеками, как у Ахава.       — Тот самый, — подтверждаю я, стараясь совладать с поднимающейся из глубины души тоской, но она упорно рвется наружу. — Я так по нему скучаю.       Малдер молчит, но я чувствую, что его внимание приковано ко мне. Гнетущая атмосфера вновь понемногу сгущается вокруг нас, вот только на сей раз это целиком и полностью моя заслуга. Мне не остается ничего, кроме как криво улыбнуться и попытаться разогнать надвигающиеся тучи.       — Я пообещала дяде Фрэнку держать язык за зубами. Ахав не должен был узнать, что я пила в пабе на деньги его брата.       Малдер улыбнулся, и его взгляд сразу потеплел.       — Тебе удалось сдержать свое обещание? Или твой отец все-таки услышал эту историю?       — Услышал, но только уже на поминках по дяде Фрэнку. После того, как мы не единожды выпили пива в его честь, каждый из нас поделился с остальными каким-нибудь личным воспоминанием, связанным с дядей. И, когда пришел мой черед, я даже не успела спохватиться, как уже рассказывала о нашем вечере в пабе.       Малдер смеется. Его смех кажется мне теплым, как растопленный шоколад, и таким же успокаивающим. Я тоже улыбаюсь, одновременно шмыгнув носом: слезы так и подступают к глазам, и сдерживать их почему-то становится все труднее.       Малдер протягивает руку через стол, желая привлечь мое внимание, и придвигает ко мне одну из кружек с темным пивом, а затем поднимает свою.       — За Фрэнка Скалли, — провозглашает он, — джентльмена и истинного ирландца.       Вот уж не ожидала, что в голосе и глазах Малдера может быть столько искренней, неподдельной доброты.       — За дядю Фрэнка, — шепчу я, в свою очередь поднимая кружку.       Несмотря на мою отчаянную попытку сохранить на лице улыбку, слезы подступают все ближе, и у меня невольно вырывается нечто среднее между рыданием и смущенным смешком.       Я поспешно наклоняю голову, но Малдер вдруг тянется ко мне через стол, чтобы мягко смахнуть с моей щеки одинокую слезинку. Я боюсь окончательно испортить этот удивительно приятный вечер, но мой напарник относится к происходящему очень терпеливо и совсем не выглядит раздосадованным.       — Эй… — говорит он так тепло, что мне с трудом удается сдержаться и не всхлипнуть вновь. Его пальцы вдруг мягко перемещаются ниже, под мой подбородок, осторожно заставляя меня приподнять голову и взглянуть на него.       Чего я точно не хочу, так это демонстрировать Малдеру свои слабости. Мне не нужна ничья жалость, и тем более — его.       Однако когда я смотрю ему в глаза, то вижу вовсе не жалость. А лишь понимание и сострадание. Нет, все-таки этот человек полон сюрпризов.       — Здорово, что ты показала мне это местечко, — говорит Малдер, открывая меню. — Ну-ка, давай посмотрим… Что тут есть хорошего, Скалли?       Я тоже улыбаюсь и ощущаю, что мою тоску как рукой сняло. Хорошо сработано, напарник. Я тоже рада, что мы заглянули сюда.       — О, рагу из говядины в пиве «Гиннесс»! — радостно восклицает Малдер. — Отлично, два моих любимых вкуса в одном блюде. Скалли, я думаю, что мне понравится ирландская кухня.       — Малдер, к твоему сведению, это просто закуска. Имей в виду, что некоторые ирландские блюда могут быть самую малость тяжеловаты для желудка.       — Тогда как насчет жаркого-ассорти? Звучит заманчиво. О, а что такое белый и черный пудинг?       Брр…       — А некоторые ирландские блюда, Малдер, – это такая гадость, какую еще поискать. Мой тебе совет: выбери что-нибудь другое.       — Но почему? Я люблю пудинг.       — Он не годится для десерта, Малдер.       — Скалли, не забывай, я ведь учился в Англии и знаю толк в пудингах. Мне просто любопытно, что собой представляет этот.       А тебе известна старая английская пословица про то, куда любопытство завело кошку, Малдер?       — Черный пудинг — это кровяная колбаса, ее готовят из крови, сала и сухарей, а белый…       — Спасибо, Скалли, думаю, мое любопытство уже удовлетворено.       Похоже на то. Мой напарник выглядит так, словно его настигло небольшое несварение желудка.       — Скажу тебе начистоту, Малдер: в ирландской кухне есть много такого, что я не стану есть ни при каких обстоятельствах. Лично я собираюсь заказать себе лосося и салат со шпинатом. А ты, Малдер? Может, попробуешь пастуший пирог? (23)       — Да нет… Полагаю, безопаснее будет остановиться на чем-то более привычном. Что скажешь про курицу в виски «Талламор» (24)?       — Моя мама никогда не заказывает курицу в ресторане, поскольку такое блюдо можно без труда приготовить дома. Ей всегда хотелось чего-то более экзотичного. А теперь и я следую ее примеру.       — Твоя мама — очень мудрая женщина, Скалли. Но, поскольку я никогда не готовлю дома курицу, для меня это достаточно экзотично.       Определившись с выбором блюд, мы вновь поднимаем кружки.       — Так, Скалли, за что пьем на сей раз?       — Восемь месяцев.       Поймав его недоумевающий взгляд, я поспешно уточняю, что восемь месяцев — срок нашей совместной работы, за который мне и хочется выпить.       Малдер поднимает кружку и осторожно касается ею края моей, а на его губах вдруг появляется задумчивая улыбка.       — А ведь они говорили, что отдел столько не протянет. Вообще-то мне кажется, что я и сам так говорил.       — Кого волнует, что они думают, Малдер?       — С какой стороны посмотреть, Скалли. Ведь ты должна своевременно докладывать им обо всем.       Больной вопрос. И, кажется, пришла пора расставить все точки над i.       — Сдается мне, они уже давно махнули рукой на мои рапорты, Малдер. Если эти люди и в самом деле рассчитывали, что я помогу им развенчать твою работу, то к настоящему времени они уже должны понять, что выбрали не ту кандидатуру на роль шпиона.       Секунду-другую Малдер пристально смотрит на меня, и в его глазах нет даже намека на веселье. Мне вдруг становится не по себе.       — Малдер, про «шпиона» я просто пошутила. Сказать по правде, поначалу я считала, что единственная цель моего назначения — взглянуть на твои расследования под другим углом. Для меня самой это был вызов: задействовать научный подход, имея дело с необъяснимыми случаями и паранормальными явлениями. Слишком заманчивая перспектива, чтобы так просто от нее отказаться. Не говоря уже о возможности поработать с… хм… с тобой.       Я чуть не ляпнула «с тем самым Чокнутым Малдером», но, к моему громадному облегчению, напарник, кажется, ничего не заметил. Выражение его лица не изменилось, но пристальный взгляд теперь направлен не на меня, а на скатерть.       Я обеспокоенно наклоняю голову, пытаясь заглянуть ему в глаза.       — Малдер?       — Думаю, что ты должна продолжать писать всесторонние и серьезные доклады, Скалли. Пусть они получат свое развенчание.       — Малдер… Все, что они от меня получат, — научную точку зрения на дела, которыми мы занимаемся. Я вовсе не намерена преподносить им на блюдечке официальное неодобрение проекта только потому, что от меня ждут именно этого. Не могу поверить, что ты считаешь меня способной на такое.       — Я не считаю… я не имел в виду… я только… — сбивчиво оправдывается он, разжимая стиснутые челюсти. — Прости меня, Скалли.       Малдер снова опускает глаза, но, по крайней мере, сейчас он делает это для того, чтобы скрыть робкую улыбку.       — Я только хотел сказать, что если ты не дашь им того, что им требуется, то они могут просто убрать тебя из отдела, и я лишусь…       Малдер нервно сглатывает, так и не докончив фразы. Похоже, мне не суждено узнаю, что он хотел сказать дальше. Возможно, это к лучшему.       — …лишусь твоей помощи. А я нуждаюсь в тебе, Скалли. И не хочу так рисковать.       Ладно… Ладно. Малдер просто сказал чуть больше, чем намеревался. Последние слова он выпалил слишком быстро и невнятно, но… взгляни правде в глаза. Под «нуждаюсь в тебе» Малдер, понятное дело, подразумевает работу. Работа — его единственный приоритет, о чем ты и сама прекрасно знаешь, Дана. С каких пор тебя стало волновать, нуждается в тебе этот человек или нет?       «Старбак, а ну-ка соберись, да поживее! Так точно, сэр!»       — Малдер…       Так, его имя прозвучало вроде бы нормально. Теперь возьми себя в руки и попробуй составить из отдельных слов целое предложение.       — …я пишу отчеты, руководствуясь моими собственными суждениями и ничем иным. И если я считаю, что та работа, которую мы делаем здесь, заслуживает похвалы, а не порицания, то я именно так и скажу. Мы с тобой раскрываем дела, за которые никто в ФБР не желает даже браться, Малдер, и, если я защищаю «нашу работу», то лишь потому, что ее стоит защищать. А если они попытаются убрать меня отсюда, я буду бороться за свое место, потому что хочу и дальше работать здесь. Я не всегда согласна с тобой — это верно. Ну и что с того? Тем лучше, если это обстоятельство поможет нам отделаться от них. Если не мой научный подход помог раскрыть то или иное дело, если оно носит явно паранормальный характер, пусть так. Для нас с тобой это не имеет значения. Важно то, что мы еще раз сумели докопаться до истины.       Да уж! Надеюсь, что хотя бы последняя фраза немного сгладила пафос так необдуманно вырвавшейся у меня речи. Стоило мне немного смутиться, и пожалуйста — выложила все как на духу. И не кому-нибудь, а одному из лучших профайлеров за всю историю Бюро. Ну все, Дана, так просто ты теперь не отделаешься. Он раскусит тебя в два счета.       Малдер, похоже, уже приступил к изучению места преступления, которое я же сама и создала. Но прежде, чем он успевает двинуться по горячим следам, позади него бесшумно возникает официант и вежливо интересуется, готовы ли мы сделать заказ. И пока Малдер перечисляет выбранные нами блюда, я чувствую, как мои брови понемногу ползут вверх, несмотря на то, что я всячески пытаюсь сохранить невозмутимое выражение лица.       — Что такое, Скалли? Ты передумала? Я просто хотел заказать побыстрее. Прости.       Я только машу рукой, отметая извинения и давая ему понять, что все нормально. Меня и в самом деле не задевает, что Малдер сделал заказ и за себя, и за меня. Я знаю, что он поступил так не из-за надменности или желания подчеркнуть свое мужское превосходство. Его манеры не посрамили бы и аристократа, не говоря уже о том, что Малдер, когда не погружен с головой в очередное расследование, может быть очень обходительным. И к тому же я не слишком-то доверяю сейчас своему голосу. Кстати, похоже, мне удалось легко отделаться: собственная оплошность отвлекла внимание Малдера от меня и моей пафосной речи.       Нет, это просто в голове не укладывается. Невзирая на наши почти диаметрально противоположные взгляды, невзирая на привычку Малдера чуть что срываться с места и исчезать в неизвестном направлении, бросая меня на произвол судьбы, мы прекрасно поладили, причем поладили практически мгновенно. Нас связывают уважительные дружеские отношения. Но при этом — полюбуйтесь только! — вне работы мы сидим, изнывая от неловкости, словно два подростка. Но ради всего святого, чего стесняться нам, двум взрослым людям? Мы, разумеется, в состоянии преодолеть эту неловкость, чем бы она ни была вызвана. Разве нет?       Малдер подзывает официанта, чтобы заказать нам еще пива. Я, со своей стороны, прошу принести воды. Вновь повернувшись к напарнику, я секунду застенчиво смотрю на него, а затем мы, как по команде, отводим глаза и опять смущенно принимаемся разглядывать клетчатую скатерть.       До чего же глупо.       — Малдер… — начинаю я.       — Знаешь, Скалли… — в ту же секунду говорит он.       Мы оба умолкаем, ожидая, что другой докончит фразу, а, когда этого не происходит, начинаем смеяться, и вдруг вся неловкость куда-то исчезает. Как, спрашивается, нам это удается?       Две высокие кружки теплого эля возникают перед нами весьма кстати и словно бы по мановению волшебной палочки. Краем глаза я на секунду успеваю заметить рукав официанта — и все. Да, ничего не скажешь, ловкости рук ему не занимать. У Малдера вдруг вырывается нервный смешок, и я почему-то нахожу это удивительно милым. Улыбаясь — по-прежнему немного смущенно, — мой напарник окидывает меня долгим взглядом, а в его глазах загорается хорошо знакомый мне лукавый огонек. Малдер еще раз поднимает свой бокал, и на сей раз никому из нас не нужно спрашивать, за что мы пьем. За то, чтобы наконец избавиться от остатков неловкости и научиться непринужденно держаться друг с другом в любой ситуации.       — И в горе, и в радости, напарник, — говорю я и немедля жалею об этом, потому что вижу, как Малдер провокационно поднимает брови, явно собираясь что-то сказать. Ну почему, почему я не подумала, что он обратит сказанное мной в очередную двусмысленность? Надеюсь, его следующие слова не выведут меня из себя.       — Неужто ты делаешь мне предложение, Скалли?       Да уж, Малдер, юмор никудышный. Но это я смогу стерпеть без лишнего раздражения. Он сам морщится от своей вымученной шутки и, кажется, рад-радешенек побыстрее сменить тему. Но следующий вопрос Малдера внезапно вызывает у меня острую ностальгию по его неоднозначным остротам.       — Между прочим, ты так и не закончила рассказ о своем знаменательном путешествии.       — Ох, Малдер… Ну что в нем может быть интересного? Неужели ты и правда хочешь услышать эту историю до конца?       Выражение его лица кажется мне удивительно мягким, я не вижу ни желания поддразнить, ни снисходительного любопытства, только непритворный интерес.       — Да... Да, я в самом деле хочу ее услышать.       — На самом деле в ней нет ничего интригующего, Малдер. Тогда это маленькое приключение, ясное дело, казалось мне отважной и рискованной авантюрой, но сейчас и вспомнить смешно. В общем, если немного подсократить рассказ, то… По пути мы с Кэйти решили заехать в Принстон (25), чтобы навестить ее парня. В ту ночь там как раз планировалась студенческая вечеринка, на которую мы и отправились втроем. Но не успела я оглянуться, как мои спутники куда-то испарились, без предупреждения, не сказав мне ни слова. Я не знала на этой вечеринке ни единого человека — я вообще никого не знала в Принстоне, а собрались там, как назло, преимущественно молодые люди. Пиво лилось рекой, студенты вели себя довольно развязно. Если честно, мне стало… хм… немного не по себе.       — Это еще мягко сказано, — опершись руками о край столешницы, Малдер непринужденно наклоняется ко мне. От его голоса, как и от его позы, веет удивительным спокойствием. — Лично я пришел бы в ужас, если бы в шестнадцать лет вот так, с бухты-барахты очутился в такой ситуации. Несмотря на то, что тем летом я вырос на четыре дюйма и прибавил в весе фунтов двадцать.       Очень сомневаюсь, что Малдер вообще очутился бы в такой ситуации, пусть даже волей обстоятельств. И даже если бы очутился, наверняка держался бы куда увереннее, чем я в свои шестнадцать. Но ничего, со временем все меняется. Мне прекрасно удается постоять за себя сейчас. В первое мгновенье эта мысль придает бодрости, но затем ее сменяет смущение — из-за того, что мне до сих пор нужна такого рода поддержка. Я чувствую, как вспыхивают щеки, но Малдер, по счастью, трактует мой румянец по-своему.       — О, да, Скалли, хочешь — смейся на здоровье, но, хоть я и вымахал так быстро, жизнь моя от этого малиной не стала. Тем более, все отчего-то считали само собой разумеющимся, что я вот так сразу стану вторым Майклом Джорданом.       — А мне казалось, что в конце концов ты и правда научился здорово играть в баскетбол. Иначе откуда бы взяться тому кубку и мячу в нашем офисе?       — Да, но тогда я был далеко не таким крутым мачо, какого ты сейчас видишь перед собой, Скалли. — Дерзость этого заявления полностью нивелируется тоном, которым Малдер его произносит. Я уже знаю, как звучит голос напарника в те моменты, когда он констатирует очевидный, с его точки зрения, факт, и сейчас эта убежденная нотка отсутствует начисто. — Пришлось приложить немало усилий, чтобы преобразиться в нынешнюю звезду баскетбольной площадки.       Малдер вдруг выпрямляется и, взглянув за мое плечо, убирает руки со скатерти, а секундой позже официант уже ставит на стол тарелки с едой. Удостоверившись, что нас все устраивает и мы больше ничего не хотим (во всяком случае, в настоящий момент), он уходит. Малдер без предисловий принимается за свою курицу, но, заметив, что я по-прежнему не свожу с него глаз, поощряющее указывает вилкой на мою тарелку.       — Давай, Скалли, приступай. А то еда остынет.       — Я хочу побольше услышать о юном Джордане, Малдер.       Он только качает вилкой из стороны в сторону, дожевывая свою порцию, прежде чем вновь заговорить:       — Как-нибудь в другой раз. Если ты проголодалась хотя бы вполовину так, как я, то тебе не мешало бы немного подкрепиться.       Я с некоторым удивлением осознаю, что Малдер абсолютно прав, и следующие несколько минут мы ужинаем в полной тишине.       — Так что же произошло в тот вечер, Скалли? Если ты, конечно, хочешь рассказать мне об этом.       Может, на меня подействовала атмосфера ресторана, а может, и общество напарника. Долгие годы я не гуляла по тем переулкам моей памяти, однако внезапно чувствую непреодолимое желание рассказать Малдеру эту историю, с болезненной остротой запечатлевшуюся в моей памяти, такой, какая она есть. Но сдержанность — моя вторая натура — все еще не спешит выпускать из рук поводья, поэтому я медлю.       — Не знаю, Малдер… Вряд ли ты найдешь мой рассказ занимательным. — Я неопределенно пожимаю плечами и вдруг сознаю, что уже некоторое время нервно ковыряюсь вилкой в тарелке. И что напарник внимательно наблюдает за моими действиями.       — Дело вовсе не в праздном любопытстве, Скалли. Послушай… Я ведь вижу, что эти воспоминания не относятся для тебя к числу приятных. Но, может, если ты поделишься со мной, тебе станет легче… вот и все.       Взгляд и голос Малдера выдают его нарастающее беспокойство.       — Нет-нет, ничего действительно ужасного на той вечеринке со мной не случилось. Не думай, что пьяные студенты начали распускать руки, наперебой пытались совратить меня или что-то в этом роде.       Малдер перестает хмуриться и, кажется, с облегчением переводит дыхание.       — Я просто была до смерти напугана, вот и все. Забилась в самый темный закоулок и пыталась стать как можно незаметнее. Вечеринка меж тем набирала обороты, веселье разгоралось, народ все прибывал. Ну а я сидела в углу с одним и тем же стаканом пива, жалела себя и злилась на Кэйти и ее приятеля, бросивших меня на произвол судьбы.       Я внимательно смотрю на Малдера, дабы выяснить, произвел ли мой последний оборот на него какое-либо впечатление. Но даже если и произвел, то он успешно сумел это скрыть. Однако нельзя не заметить, что Малдер очень внимательно слушает мой рассказ. Я и забыла, как лестно, когда твоим словам внимают с таким неподдельным интересом.       — …Я только и делала, что высматривала, не вернутся ли эти двое назад, за мной. В какой-то момент я, не глядя, нашарила свой стакан с пивом, стоявший рядом на подоконнике. И успела сделать хороший глоток, прежде чем поняла, что там плавает чей-то окурок.       Малдер слегка морщится, видимо в красках представив себе описанную мной сцену. Ох, Малдер, то ли еще будет…       — Я опрометью вылетела на улицу и только-только успела добежать до ближайших кустов, как меня стошнило. Я и без того чувствовала себя омерзительно, но, будто этого было недостаточно, минутой позже открылась дверь, на крыльцо вышел какой-то парень и начал оглядываться по сторонам. Я догадалась, что он ищет меня. Знаешь, Малдер, вот тут я и правда испугалась не на шутку. И не придумала ничего лучше, чем заявить ему, что отлично себя чувствую в одиночестве и если ему не нужны проблемы со здоровьем, то пусть остается там, где стоит, а ко мне не приближается.       Малдер улыбается и на мгновенье отводит глаза. Мне до смерти любопытно, о чем он думает, но я знаю, что если сейчас начну строить догадки, то, скорее всего, потеряю весь кураж, а заодно — нить истории, и уже не захочу продолжать.       — Как ни странно, мой новый знакомый вовсе не был пьян и просто хотел узнать, все ли со мной в порядке. Оказывается, дружок Кэйти был его соседом, а он сам — старостой на этаже. Заметив, что мы пришли на вечеринку втроем, и что мои спутники куда-то улизнули, парень решил на всякий случай присмотреть за мной.       — Как благородно с его стороны, — отмечает Малдер, но, судя по его тону, мой напарник питает на этот счет некоторые сомнения.       — Да, Малдер, он в самом деле повел себя очень благородно. Немедленно увел меня с вечеринки и вместе со мной отправился к ним на этаж — проверить, не там ли сейчас Кэйти. К тому моменту, когда мы добрались до комнаты ее приятеля, они оба успели насмерть разругаться, расстаться навеки и снова помириться. Думаю, с них сталось бы пойти весь цикл заново, по второму кругу, но поскольку оба здорово перебрали, то просто-напросто отключились, как лежали — прямо поперек кровати.       Удивительно, но сейчас меня в самом деле забавляет эта история. Но тогда все, понятное дело, было совсем иначе, и, судя по немного грустному смешку Малдера, он разделяет мои чувства.       — Как бы то ни было, староста…       — И его звали…? — вставляет Малдер.       — В общем-то, это неважно, но… Пир.       На мгновенье я почти боюсь того, что, как мне кажется, неминуемо услышу сейчас в ответ. Наверняка у моего напарника на языке уже вертится пара-другая ехидных реплик. «Ну и хорошо вы с Пиром попировали? Признавайся, Скалли, на этом пиру Пир положил на тебя глаз? «Пир» — это сокращенное от Джон Пирпонт Морган IV (26)?». Может, выражение моего лица служит для Малдера красноречивым предупреждением, но, как бы то ни было, он не отпускает ни одного из тех остроумных комментариев, которых я опасалась.       — Он повел себя как настоящий джентльмен, Малдер. И обратился к своей знакомой, тоже старосте. На ее этаже нашлась пустая комната, где я и проспала до самого утра.       Забавно, но Малдер почему-то явно удовлетворен таким оборотом событий. Любопытно. Я лукаво улыбаюсь ему, прежде чем продолжить рассказ.       — На следующий день Кэйти здорово мучилась от похмелья и без конца передо мной извинялась. Она хотела задержаться в Принстоне на выходные, а потом ей пора было возвращаться к себе в колледж, поэтому в Бостон я отправилась в одиночку.       — Смелый поступок, ничего не скажешь. Ну, после тех приключений, что выпали на твою долю предыдущей ночью, верно?       — Малдер, перед тобой, между прочим, дочь моряка! Меня не так-то просто… — начинаю было я, но выражение его лица разом обрывает мою напускную браваду.       — Да, пожалуй, тогда это и впрямь было смелым решением. Но ты знаешь, наутро я чувствовала себя как-то иначе. Пережив то, что в тот момент казалось мне сущим кошмаром, я вдруг ощутила себя взрослой и умудренной опытом.       Малдер только молча кивает.       — Ну а поскольку Кэйти и ее приятель были не в том состоянии, в котором стоит садиться за руль, то на станцию в Трент меня подбросил не кто иной, как Пир.       — О, снова это имечко! Галантный рыцарь спешит на помощь прекрасной даме...       — Перестань, Малдер. Он на самом деле вел себя галантно. И был очень добр ко мне.       Насмешливое фырканье Малдера заставляет меня ощетиниться. В результате я выдаю ему гораздо больше подробностей, чем собиралась. Например, что мой спутник был искренне восхищен самообладанием, проявленным мной прошлой ночью, и сказал, что с такой выдержкой я далеко пойду. Сгоряча я упоминаю и то, что Пир задержался на станции, дожидаясь поезда вместе со мной, но почти тут же осекаюсь. Похоже, я излишне бурно отреагировала на подначку Малдера. Впрочем, если мои последние откровения пришлись ему не по душе, Малдер не показывает этого.       — А после этого вы продолжали общаться? — вот и все, о чем он спрашивает.       — Нет. — Теперь это кажется мне таким же странным, как, наверное, показалось и Малдеру. — Нет, Малдер, больше мы никогда не встречались. Хотя Пир и сказал, что было бы здорово увидеться снова, но, полагаю, просто из вежливости. Кроме того, я была еще очень молода. О каком постоянстве может идти речь? К тому времени, когда поезд добрался до Нью-Хейвена, я уже повстречала новую любовь всей моей жизни.       — Ого! Продолжай.       Ох, до чего же глупо! Почему я так плохо слежу за своим языком в присутствии Малдера?       — Не о чем рассказывать. Всего-навсего молодой человек, ехавший в том же вагоне, через проход от меня.       — И его звали…? — Малдер явно от души забавляется.       — Я так никогда и не узнала, как его звали… — О, черт, ну что же это такое! — К твоему сведению, я вообще не перемолвилась с ним ни единым словом.       Почему мой голос прозвучал так сокрушенно?       — Все было совсем не так, как ты, наверное, подумал. Я ведь не зря сказала, что была молода и очень застенчива, чтобы вот так запросто завязывать новые знакомства. Ради бога, мы же были в поезде…       — Погоди, Скалли… Полегче. — Малдер снова наклоняется ближе и легонько проводит пальцем по моей руке. — Прости. Я вовсе не подразумевал ничего такого.       — Нет, это ты меня извини. Я что-то слишком разошлась. Видишь ли, для меня это... просто приятное воспоминание, и я… я хочу, чтобы оно и дальше оставалось таковым, понимаешь?       — Расскажи мне, Скалли. Обещаю, что не стану дразнить тебя. Знаешь, хотя после исчезновения Саманты я не могу похвастать большим количеством приятных воспоминаний, но… Когда я был примерно в том же возрасте, что и ты, со мной тоже приключилась пара-тройка подобных историй.       Я окидываю Малдера внимательным взглядом, неосознанно пытаясь убедиться в его искренности. Хотя и знаю, что это излишняя предосторожность. Малдеру чуждо притворство: его слова и поступки одинаково искренни. И когда-нибудь я обязательно расспрошу его об этих воспоминаниях. Затянувшаяся сверх меры пауза напоминает нам обоим, что мы слишком погрузились в свои мысли и уже невесть сколько времени сидим, пристально глядя друг на друга. Синхронно вздохнув, мы одинаково смущенно улыбаемся.       — Все это было довольно глупо, Малдер. Просто фантазии очень молоденькой девушки.       Наверное, я ожидала услышать в ответ очередную остроту, но, к моему удивлению, ее не последовало. Малдер снова улыбается — понимающе и мягко, так, словно точно знает, что я имею в виду.       — Большую часть поездки я смотрела в окно, хотя смотреть там, в сущности, было абсолютно не на что. А уже после того, как мы миновали Манхэттен, обратила внимание на того молодого человека. Кажется, он был одет в джемпер, а его лица я, пожалуй, уже не помню. Но он показался мне таким… Задумчивым. Словно ему не давала покоя печаль или скорее какая-то застарелая скорбь. Он почти не смотрел по сторонам и что-то писал в маленькой черной книжечке. Разумеется, я немедленно вообразила, что этот таинственный незнакомец — поэт. Вот видишь? Говорю же, сплошные глупости.       На самом деле кое-какие детали, касающиеся внешности моего попутчика, я помню не так уж плохо: кажется, он был высоким, худощавым, стройным, хотя мне не выпало возможности посмотреть на него в полный рост. Но не могу же я рассказать об этом Малдеру. Он наверняка заострит внимание на сходстве с собой и непременно пройдется на этот счет. А я не хочу, чтобы он портил мне воспоминания. Кто, спрашивается, вообще тянул меня за язык?       — Нет, вовсе не глупо, Скалли, — голос Малдера звучит поразительно тихо. А его взгляд, когда он поднимает голову, выдает, что сейчас он пребывает мыслями где-то очень далеко в своем прошлом. — В этом возрасте всем приходится нелегко. Когда становишься взрослым, начинаешь забывать, как остро воспринимал все в подростковые годы. Я тоже… — его голос замирает, а взгляд становится еще более отсутствующим и отрешенным.       — Что, Малдер? Ты тоже что?       Он мгновенно возвращается в настоящее и отмахивается от моего вопроса более чем расплывчатым обещанием «в другой раз».       — Так что там с этим парнем, Скалли? Рассказывай.       — Да, в общем-то, нечего рассказывать. Вскоре после того, как мы миновали Нью-Хейвен, он чуть было не поймал меня на том, что я на него смотрю. Мне удалось вовремя отвести глаза, но я была слишком робкой, чтобы после такого рискнуть задержать на нем взгляд дольше, чем на секунду-другую. И единственный раз, когда я все-таки набралась храбрости и посмотрела на него, это когда он начал делать какой-то набросок в своей маленькой книжечке.       — Вот как… Мало того, что поэт, так еще и художник.       Я смотрю на Малдера с явной угрозой — чтобы он точно понял: ему лучше не подсмеиваться ни надо мной, ни над давним предметом моих грез. Впрочем, последнее замечание Малдера, оказывается, вовсе не было насмешкой. В его взгляде — затаенная печаль, словно мои слова напомнили ему о чем-то глубоко личном.       — Правда, мне так и не удалось толком разглядеть, что же он рисовал. Но, похоже, это был чей-то портрет. Разумеется, я вообразила, что мой.       Малдер улыбается, но на сей раз и не думает перебивать.       — И… ты знаешь, я готова была поклясться, что физически ощущала его близость. Казалось, сам воздух между нами был наэлектризован и мельчайшие искры пробегали по моей коже с той стороны, где сидел тот парень. Я все еще украдкой поглядывала на него, всячески стараясь не выдать себя, когда поезд остановился в Провиденсе. Люди двинулись к выходу, и в какой-то момент я испытала очень странное чувство. Меня вдруг словно током ударило. В тот момент я никак не могла понять, что со мной творится. А потом, когда все пассажиры покинули вагон, случайно посмотрела через проход, и оказалось, что столь заинтриговавший меня незнакомый молодой человек вышел вслед за остальными.       — Думаешь, это его близость и вызвала у тебя то странное чувство? — В выражении лица Малдера сейчас нет ни малейшего намека на сарказм.       — Ох, Малдер… Это ощущение больше всего походило на заряд статического электричества, и возникнуть оно могло по самым разным причинам. Например, от трения подошв обуви о напольное покрытие вагона, ну а потом в результате случайного прикосновения заряд перешел на меня. Но тогда, в тот момент?.. Конечно, я предпочла думать, что на меня повлияло не что иное, как его присутствие.       Остальная часть поездки оказалась совсем небогата событиями, ну а ее пересказ получился еще скучнее. На вокзале меня встретили друзья моих родителей. Они показали мне все, что «следовало посмотреть» в Бостоне. Ничего особенного. «Утиный тур» по реке Чарльз, Лексингтон и Конкорд, «Конститьюшн», Legal Sea Food (27), ну и все другие прилагающиеся удовольствия. Но, в общем и целом, это мало чем отличалось от экскурсии в компании родителей. Пожалуй, последнее обстоятельство весьма способствовало той нежности, с которой я вспоминала встреченного в поезде молодого человека.       — Полагаю, я выбрал не самое подходящее выражение, правда? Когда назвал твою поездку «Тур разврата, или Дана Скалли и ее кузина пускаются во все тяжкие»? Нет, я и без того знал, что сейчас тебе чужды сумасбродные выходки и ты не склонна пускаться во все тяжкие, просто… Я думал… ну ты знаешь… юность, огонь в крови, долгожданный вкус свободы… Но здорово просчитался. Я вижу это по твоему лицу.       Мне остается только нерешительно кивнуть. Я чувствую себя немного глупо из-за того, что тогда повела себя не так, как нормальный подросток, не упустивший бы первой в жизни возможности напиться и хорошенько оторваться.       Но когда я смотрю на Малдера, то не вижу ни насмешки, ни удивления — только зарождающее понимание. И внезапно мне становится ясно, что какая-то очень личная часть моей души больше не является для него тайной. И это нравится Малдеру. В другой ситуации такая перспектива привела бы меня в ужас, но сейчас, нынешним вечером, это нравится и мне самой.       Сегодня между нами произошло что-то важное, переход на новый уровень близости. И решение сделать еще один шаг навстречу друг другу далось нам не так-то легко. Ведь дальше неизведанная территория, «терра инкогнита». Что там, за чертой? Вдруг там и впрямь водятся монстры? И Малдеру, и мне одинаково страшно пускаться в плавание по этим водам. Но если судить по нынешнему вечеру, то дальше все пройдет благополучно. С нами. У нас.       Сегодня был мой черед откровенничать. А когда-нибудь придет и его очередь. Тем не менее, я хочу увериться, что рано или поздно это время настанет. Мне нужно спросить.       — Малдер… Так что насчет той поездки в Бостон, о которой ты упоминал?       — Скалли, я передумал. Судя по всему, нам предстоит играть роль нянек при каких-то титулованных особах. Да еще и Скотланд-Ярд будет все время путаться у нас под ногами. Вовсе незачем нам с тобой барахтаться в этой каше.       Ну уж нет, Малдер. Я не дам тебе так просто сорваться с крючка.       — Стоп, погоди. Ты же говорил, что само расследование изначально не показалось тебе интересным. Оно должно было стать предлогом отдохнуть от работы. Так ты отказываешься от своих слов, Малдер?       Идешь на попятный? Больше не хочешь показать мне Чилмарк?       — Скалли, я отлично помню все, что рассказывал тебе про это дело. Но если начистоту, то в тот момент я был с тобой не вполне честен.       Почему от этих слов у меня внезапно перехватывает дыхание?       — Мне с самого начала стало ясно, что это будет не настоящая работа, а сплошной цирк и показуха. Единственная причина, по которой я все-таки подумывал за нее взяться… Послушай, все это неважно. Ведь каждый из нас может просто взять небольшой отпуск. Ты его заслужила. Так почему бы тебе не передохнуть немного? Съезди, повидайся с братом. Где он сейчас? Я имею в виду, не тот, который моряк, а тот, что на дипломатической службе. Еще не хватало мне претендовать на крохи твоего личного времени, Дана…       — Нет.       — Нет?       — Я не позволю тебе дать задний ход. И зови меня Скалли, — мой голос звучит твердо, но, в противовес своему решительному тону, я искренне улыбаюсь.       — Вот что, Скалли…       Что-то в том, как Малдер произносит мою фамилию: с присвистом, растягивая первый слог, словно пробуя ее на язык, неуловимо напоминает мне нашу первую встречу и вопрос: «Что же вы такого натворили, Скалли?»       — Ну уж нет, Малдер. Ты обещал.       — Скалли, это не последнее наше расследование. Будут и другие.       — Я сейчас не о расследовании, Малдер. А совсем о другом.       Судя по лицу напарника, ему очень хочется прикинуться дурачком. Но, на свою беду, выглядеть глупо он просто не умеет.       — Речь про Виноградники, — с готовностью поясняю я.       — Просто с языка сорвалось, вот и все. Не стоило мне об этом упоминать. Дурацкая идея. Не хочу, чтобы ты теперь чувствовала себя обязанной… Нет, не так… Не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной потакать моей слабости, моему капризу…       Похоже, Малдер намекает на свою одержимость поисками сестры.       — Малдер. Если бы ты не хотел показать мне родные места, то вообще бы ничего об этом не сказал.       — Иногда меня заносит, Скалли. А агентам ФБР не зря рекомендуют дозировать личную информацию в определенных ситуациях. И это как раз тот случай, о чем мне следовало сообразить с самого начала. Не хочу, чтобы моя личная чепуха мешала тебе работать. Предлагать такую поездку было ошибкой с моей стороны. Не стоило предаваться глупым фантазиям, потому что все это — пустая трата твоего времени, и ничего более. А я и так трачу его предостаточно.       — Малдер!       Что это еще за приступ самоотречения на тебя накатил? Готова поспорить, будь мы сейчас в офисе, ты уже вскочил бы из-за стола, расхаживал бы из угла в угол и говорил без перерыва… Главным образом сам с собой. Кого из нас двоих ты сейчас пытаешься убедить в своей правоте?       Лучше положить конец этому бессвязному монологу, и чем быстрее, тем лучше.       — Ни о какой пустой трате времени не может быть и речи. Поскольку мы поедем туда расследовать дело.       — Нет, мы не поедем. Это расследование — тоже пустая трата нашего времени, Скалли.       — Отнюдь. Расследование — это предлог ненадолго улизнуть из офиса, как ты и говорил.       — Скалли, поверить не могу, что ты сейчас не смеешься надо мной. Не нужно жалеть меня, не нужно потакать моим капризам. Наблюдать, как я брожу по родным местам и сентиментально вздыхаю? Зачем, ради чего?       — Я бы никогда не стала смеяться над тобой, Малдер.       Я хочу поехать с тобой. Хочу узнать о тебе больше. Но не могу сказать это вслух.       — Конечно, станешь. И меня совсем не радует такая перспектива. Скалли, просто забудь все, что я говорил, ладно?       В его голосе отчетливо проскальзывает нотка отчаяния. Похоже, теперь Малдер уверился, что должен любой ценой откреститься от своего предложения. Не знаю почему, но я не могу позволить ему отступить. Мне кажется, что, если я сейчас смирюсь, то безвозвратно потеряю нечто важное. Нечто такое, чему я пока даже не могу подобрать названия.       — Нет, Малдер. Я никогда не стала бы смеяться над тобой. Я… Мне... Мне на самом деле интересно.       Черт, мне потребовалось изрядно времени, чтобы облечь свои мысли в как можно более нейтральную форму.       — О, вот видишь?.. Ты уже пытаешься выбирать выражения, Скалли. Уже начинаешь жалеть меня. Может, ты сама этого и не замечаешь, зато замечаю я. Не сомневаюсь, Скалли, у тебя самые благие намерения, но пойми меня правильно… Я не хочу, чтобы мне потакали из жалости.       Браво, Малдер! Ты почти меня убедил. У тебя отлично получается. Но имей в виду: я тоже не лыком шита.       — Почему ты так хочешь увидеть Чилмарк, Скалли? Моя семья уже пятнадцать лет там не живет. Я даже не знаю, цел ли еще наш старый дом. Возможно, там нет ничего, кроме призраков.       — Очень в духе «Секретных материалов».       — Моих призраков.       — Что ж, в таком случае оно может оказаться немного более странным, чем среднестатистический «секретный материал».       Не знаю, как Малдера, но меня моя шутка чуточку развеселила.       — Не стоит тебе ехать.       — Стоит. Еще как стоит.       В конце концов, его упрямо стиснутые челюсти разжимаются, и по лицу Малдера расползается улыбка. Такая же широкая, как у меня.       — Эй, Малдер?       — Хм?       — Почему бы нам не поехать на поезде? Примечания переводчика: (1) Расположенная в Аннаполисе Военно-морская академия (основана в 1845 году), готовящая офицеров для Корпуса морской пехоты и ВМС. Академия — наиболее престижное заведение такого рода в США, ее выпускники считаются элитой вооруженных сил страны. (2) Государственный университет, расположенный в Беркли, штат Калифорния (основан в 1868 году), и считающийся одним из лучших центров по подготовке специалистов в области физики, экономики и компьютерных технологий. (3) Университет Беркли известен не только уровнем подготовки выпускников, но и весьма активной гражданской позицией обучающихся там студентов. С начала 60-х они неоднократно устраивали акции протеста (студенческие волнения, связанные с войной во Вьетнаме, Движение за свободу слова и т. д.). (4) Калифорнийский технологический институт (основан в 1891 г.) — частный университет, расположенный в Пасадене, штат Калифорния. Один из ведущих университетов США, специализирующийся на точных науках и инженерии. (5) Колледж Сент-Джонс (Колледж Святого Иоанна) — престижный частный гуманитарный университет, занимающий третье место среди старейших высших учебных заведений США (основан в 1784 году). (6) «Великие книги» — четырехлетняя программа Сент-Джонс Колледж. Преподавание научных дисциплин почти целиком построено не на учебниках, а на первоисточниках — произведениях писателей, ученых, историков из самых разных стран и эпох. Эта программа, в частности, включает в себя произведения некоторых наших соотечественников: Толстого, Достоевского, Лобачевского и Стравинского. (7) Университет Джона Хопкинса – частный исследовательский университет в Балтиморе, штат Мэриленд, один из ведущих университетов в мире. Основан Джоном Хопкинсом в 1876 году. (8) Мэрилендский университет в Колледж-Парке (пригород Вашингтона) — крупнейший университет штата Мэриленд. Программы в области физики, математики, медицины и ряда других дисциплин входят в двадцатку лучших по США. (9) Свартмор-Колледж – частный гуманитарный университет в Филадельфии, входящий в десятку лучших университетов США. Свартмор-Колледж (другой вариант названия — Суортмуртский колледж), основанный в 1864 году, был одним из первых высших образовательных учреждений, практикующих совместное обучение. Свартмор-Колледж, Брин-Мор и Хаверфорд связывает тесное сотрудничество, благодаря чему студенты могут пользоваться библиотечными фондами всех трех учебных заведений, а также записываться на курсы в каждом из них. Хаверфорд – частный гуманитарный колледж с углубленным изучением искусств, также расположенный в пригороде Филадельфии. Основан в 1833 г. и в настоящее время занимает седьмое место в рейтинге лучших университетов страны. На территории кампуса находится национальный дендрарий — старейший в США. Брин-Мор (в переводе с валлийского «большой холм») — престижный частный женский гуманитарный университет, основанный в 1855 году в городе Брин-Мор. Занимает одно из передовых мест в изучении эгейской культуры. Пенн Фостер — частный университет, основанный в 1890 и нацеленный на дистанционное обучение. Этот колледж предлагает очень качественные программы в самых разных областях, в том числе и медицине. (10) Постбакалавриат — предлагаемые некоторыми университетами годичные программы, позволяющие студентам получить еще одну степень бакалавра (магистра или доктора, в зависимости от конкретной специализации), в том числе и под эгидой непрерывного образования или на базе первого высшего. Применительно к медицине это не дает студенту, не имеющему профильного медицинского образования, права на полноценную медицинскую практику и диплом врача, но сокращает время на дальнейшее профессиональное обучение в этой сфере. (11) Маунт-Холиок — частный гуманитарный женский колледж в штате Массачусетс, основанный в 1837 году. (12) Лига «Семи сестер» – ассоциация семи старейших и наиболее престижных женских колледжей в США, в которую входит и Маунт-Холиок, и Брин-Мор. (13) «Краса Амхерста» (The Belle of Amherst) — моноспектакль Уильяма Люса (William Luce), основанный на биографии Эмили Дикинсон. Помимо Академии Амхерста (родного города Дикинсон), она также обучалась в Маунт-Холиок. (14) Эмили Дикинсон (1830-1886) — американская поэтесса. При жизни ей удалось издать всего семь стихотворений. Современники считали ее стихи не соответствующими поэтическим нормам, и они, как и немногочисленные посмертные публикации, также выходили в редакторской правке. В настоящее время Эмили Дикинсон относят к числу величайших американских поэтов. (15) Среди окружающих Эмили Дикинсон слыла довольно эксцентричной особой. Она вела затворнический образ жизни, редко выходила к гостям, а впоследствии и вовсе почти не покидала своей комнаты. Значительная часть ее друзей вообще не была знакома с Эмили Дикинсон лично и общалась с ней только посредством переписки. (16) По всей вероятности, Скалли собирается напомнить Малдеру, что Академия Амхерста не относится к ассоциации «Семи сестер», а Малдер в ответ перечисляет все семь колледжей, входящих в состав лиги. (17) Все колледжи лиги «Семи сестер» находятся в округе Нортгемптон. (18) Полковник Марк Белт — вымышленный персонаж «Секретных материалов», астронавт, чья судьба подробно освещалась в серии Space (1 сезон, 9 серия). Энн Морроу Линдберг (1906-2001) — одна из первых американских летчиц, супруга знаменитого авиатора Чарльза Линдберга. (19) «Танг» или «Тэнг» (Tang) — порошковый напиток со вкусом различных фруктов. В США бытует мнение, что он создавался как напиток для космонавтов, однако это не совсем соответствует действительности. «Танг» на самом деле несколько раз использовался на орбите (что позволило фирме-производителю значительно увеличить продажи), однако это было обусловлено не выдающимися качествами напитка и не его пользой для здоровья. Причина заключалась в том, что космонавтам требовалась добавка, способная перебить неприятный вкус воды в системе жизнеобеспечения. (20) «Madam’s Organ» — реально существующее (и все еще существующее, хотя с момента написания этого фика прошло довольно много времени) заведение. Его название — своеобразная игра слов: блюз-бар «Мадамс орган» в Адамс Морган. (21) Недоумение Скалли становится более понятным, если взглянуть на несколько экстравагантную вывеску этого блюз-бара (увидеть ее можно здесь http://www.madamsorgan.com/). Все вместе оказывается несколько… двусмысленно. (22) Ирландия делится на административно-территориальные единицы, называемые провинциями. Всего их четыре: Ленстер, Манстер, Коннахт и Ольстер. (23) Пастуший пирог – национальное ирландское блюдо — запеканка из смеси фарша и картофеля. (24) Виски «Талламор» – Знаменитая марка ирландского виски. (25) Принстон – частный университет в городе Принстон, штат Нью-Джерси. Хотя Принстон занимает первое (или одно из первых) мест в рейтинге университетов США, в списке Скалли он, по всей вероятности, отсутствует. Вероятно, это связано с тем, что Принстон не имеет медицинской школы.