Насилие и жестокость — это…
Тревога застала их внезапно. За окнами сгущались сумерки, пряча в себе помыслы худших из худших — бесчестных людей. Дети уже давно спят в кроватях, взрослые пропускают бокальчик-другой вина и тоже собираются отдыхать. Некоторые же напротив во всю развлекаются на улицах, даже не думая о сне. У каждого из этого кишащего муравейника есть свои проблемы, свои несчастья, и им плевать на остальных. Именно поэтому и раздаётся грубый вой сирены, на корню убивающий спокойствие, рождая непонимание и страх. Женский голос мирно и монотонно просит собраться вместе, не паниковать и проследовать в ближайшее убежище, коими являлись подвалы. Людям не верится, кажется, что это просто проверка, не смешная шутка, и они бегут, бегут, бегут, не слушая указаний. Кто-то падает, кому-то становится плохо, но на таких всем все равно, каждому важно лишь спасти себя. И в этой толпе бежит девочка. Ее зовут Мареся. Она плачет и пытается осматриваться по сторонам, но безудержный поток уносит ее все дальше и дальше, не давая остановиться и оглядеться. Мама сказала ей идти вместе со всеми, не смотря ни на что. И даже если она потеряет ее из виду, Мареся должна быть храброй девочкой, ничего не бояться и просто идти. Ее задевают локтями и плечами, словно не замечают того, что она ребёнок, что она нуждается в их помощи. Люди просто не хотят замечать, ведь им важнее они сами. Эта животная натура заставляет не думать о последствиях, важно лишь здесь и сейчас. Но вот они остановились. Слышится скрипучий звук открывающейся двери. Оказывается, они пришли к какому-то из подвалов-убежищ. Мареся снова пытается найти взглядом маму, которую она потеряла минут десять назад, утирая рукавом старого красноватого платьица в белый горошек непрошеные слёзы. Но люди начали своё стремительное движение внутрь, на этот раз теснее и быстрее. Конечно, ведь каждый хочет создать себе иллюзию безопасности. Любой ценой. Подвал встречает их запахом сырости и затхлости. Холодные бетонные ступени бесконечно ведут вниз, под землю, укрывая десятки от печальной гибели. Мареся успевает зайти в это убежище, за ней проходят еще человек десять, и дверь закрывают. Она старается не думать о том, что одной из оставшихся на улице может оказаться ее мама. Слез больше нет, лишь бледное лицо с застывшем на нем ужасом. Мареся идёт к самому краю и садится на скамейку рядом с большим мужчиной в майке, который не скрывал своей радости от того, что он здесь, в относительной безопасности. Он мысленно глумился над теми неудачниками, что остались наверху, ведь те могут не успеть найти себе такое же местечко, как и он. Откуда-то сверху раздался грохот, стены и потолок словно бы сотряслись, с них посыпалась пыль, падая на головы всех находящихся внизу. Мальчик, сидящий в центре, громко заплакал, и папа дал ему лёгкую пощёчину. «Мужчины не плачут, Толя» — сказал он. И вот маленький, ещё ничего не осознающий ребёнок старательно глушит рыдания, лишь изредка можно услышать тонкие всхлипы. Но поможет ли ему это на самом деле? А грохот все не прекращался. В противоположном от Мареси углу на коленях стояла женщина. Ее голова была прикрыта платком, а руки сложены в молебном жесте. С ее губ отчаянно лился шёпот молитв, будто она действительно думала, что простые слова спасут ее, и к ней спустится сам Бог. Но такие люди не задумываются о причинах и итогах. Их словно занимает сам процесс бесполезной траты времени, хотя в условиях, когда все, что тебе остаётся — это ждать и слушать звуки бойни, выбор этой женщины невозможно осуждать. Мареся бы и сама с удовольствием отвлеклась от устрашающих звуков снаружи, но мама не научила ее молитвам, считая, что при бедах человек должен бороться, а не преклонять колено. Маресе было страшно уходить со своего места и искать маму в этой толпе. Она опасалась, что не найдёт ее среди сотни человек, ютившейся вместе с ней. Вся обстановка вызывала в ней трепетный ужас, страшно было не то, что шевелиться, но даже думать. Ее светлые волосы цвета солнечной пшеницы уже давно окрасились в пепельно-серый, а руки и лицо вовсе потеряли свою прежнюю детскую румяность, лишь матовые серые дорожки от слез ярко выделялись на фоне мертвецкой бледности. И разве должен ребёнок проходить через это один? Ведь ни один среди этих людей не подошёл к ней, не спросил как она, не дал воды. Народ находит время на пустые молитвы и улыбки самодовольства, но в упор не видит детского несчастья. Спустя какое-то время Мареся заснула тревожным сном под гул ударов с потолка. Но вот уже как час ничего не слышно, и самые храбрые решили выйти и проверить, что происходит наверху. От нарастающей громкости голосов девочка проснулась, не понимая, что вообще происходит. Но травмирующие воспоминания слишком скоро вернулись, и теперь она сидит и прислушивается к голосам взрослых, которые, по всей видимости, решили выйти из их убежища. В этот момент Мареся подняла взгляд к потолку и не увидела сыпящейся пыли, не услышала устрашающего шума с потолка. Эта звонкая тишина в нарастающем шуме родила в ребёнке надежду. И она стала пробираться сквозь всех, чтобы оказаться ближе к выходу. Некоторые решили остаться внизу, другие стали подниматься по ступеням вверх, к неизведанному и пугающему, но Мареся не впускала в сердце эти чувства. Она думала лишь о своей маме, которая наверняка ждёт ее там, наверху. Молодой человек, что шёл впереди всех, с силой толкнул дверь, впуская внутрь слепящие солнечные лучи. Мареся первая выбежала из убежища, прикрывая уже слезящиеся глаза рукавом пыльного платья. Она пробежала несколько метров и резко остановилась, словно попала в невидимые тески. В сознании девочки ее родной город был полон высоких несокрушимых зданий, которые словно и не разрушатся никогда. И каждый дом был запоминающимся, творящим историю и этот город. Маленькие магазинчики, множество уютных кафе и цветные пятиэтажки. Вместе они создавали неповторимый ансамбль, играя свою особую музыку. А теперь ничего нет. От былого величия не осталось ничего, лишь разрушенные и дымящиеся фасады. В воздухе пахло порохом и смертью. Это такой особенный запах, который невозможно ни с чем спутать. Он холодный, но в то же время невероятно удушающий, с липким кислым привкусом, что будет преследовать ещё недели. Солнце начинало вставать, освещая собой крах человеческого общества. А холодные сумерки уносили с собой последние капли гуманности. Позади Мареси из убежища тоже выходили шокированные люди. Они обходили ее по сторонам, удивленно осматриваясь, задаваясь множеством вопросов. Что же произошло? Кто мог сделать такое с их домом, и что будет дальше? Но для Мареси не это было главным. Она все желала увидеть свою маму, обнять ее и больше никогда не расставаться. Невероятным усилием девочка сдвинулась с места и пошла по направлению к своему дому. Она то и дело спотыкалась о камни, отколовшиеся со зданий или оставшиеся от разрушенного асфальта. Мареся оглядывалась по сторонам, и неожиданно увидела желтую ткань маминого платья. Ее сердце забилось чаще и девочка побежала к нему, но чем ближе она находилась, тем больше не понимала, что происходит. Вот же оно, платье. Но почему оно лежит? Где же сама мама? И вот она подошла к этому яркому желтому платью. И все стало сразу кристально и ужасающе понятно. Ее мама не успела попасть в безопасное место. Во время обстрела та находилась на улице и попала под обвал. Из-под большой бетонной плиты видны была лишь рука в желтом окровавленном рукаве, с цветным браслетом на кисти, что подарила ей Мареся на день рождения. Девочка упала перед ней на колени, дотронулась до холодной синеватой руки. Позади все так же сновали в разные стороны люди, не обращая внимания на других. Кто-то, точно как и Мареся, находил своих родственников и друзей, кто-то — просто удивленно таращился. Мир кардинально поменялся в одну ночь, забирая с собой привычные уклады и обычаи. Но сил плакать уже не осталось. Хотелось просто кричать.прерогатива исключительно людская.