Невозможная девчонка по имени Оле

Так уж вышло, что я никогда не любила осень. Все эти дожди и туманы, промозглая серость и зябкая хмарь. Я куталась в пушистые кофточки и пряталась под огромным красным зонтом, который хотя бы немного разбавлял монохромность окружающего мира своим ярким тюльпановым сиянием, словно добавляя в хмурые дождливые будни щепотку теплого летнего солнца. Да, я всегда была летним ребенком. Но однажды все изменилось. Порыв ветра налетает на меня со свирепостью разозленного пса, треплет волосы, рвет из рук раскрытый зонт, хлещет по щекам опавшими бурыми листьями. А потом на меня налетает она. - Бежим! Она хватает меня за руку и, резко сдергивая с места, несется вдоль улицы. Я лечу за ней следом, оскальзываясь на мокрых после дождя булыжниках мостовой, стараясь не упасть. Бывают такие мгновения, которые безвозвратно изменяют тебя. - Скорее! Легкие горят, икры сводит – я никогда не была хорошим бегуном. А уж бежать по булыжной мостовой, да на каблуках – то еще удовольствие. Посмотрела бы я на вас, доведись вам так пробежаться. Я всегда была хорошей девочкой. Отличные оценки, покладистость и нежность, аккуратная стрижка, вечные платьица и туфельки – средоточие женственности. Ходячий стереотип. - Ну же, шевелись! Она дергает меня в сторону, затаскивая в подворотню, заставляет присесть, прячась, за мусорным баком. Воспитанная строгой бабулей, я была скромницей и тихоней, не любила ярких цветов, всегда старалась слиться с окружающей обстановкой. Но однажды, на свое четырнадцатилетие, я обнаружила возле своей кровати ЕГО. Сверкая изгибом лаковой деревянной ручки, загадочно поблескивая металлическими спицами, прислоненный к кованому изголовью постели, сиял своим алым великолепием ОН – зонт моей мечты. Огромный, яркий, вызывающе прекрасный. Мой самый лучший, самый неожиданный и желанный подарок. Естественно, я влюбилась. - Ну-ка, что тут у нас… Она осторожно высовывается из-за бака, за которым мы прячемся, высматривая что-то на улице. А я сижу и, обнимая свой любимый зонт, пытаюсь понять, что, собственно, здесь и сейчас происходит. Запястье моей левой руки все еще обхватывают ее маленькие сильные пальцы, и от этого мне почему-то тепло. На нос падает первая холодная капля. Поднимаю голову, вглядываясь в низкое тяжелое небо, клубящееся серыми тучами, задевающее черепичные крыши и верхушки старых дубов, растущих вдоль улицы. Рядом что-то бормочет виновница моего забега. - Осторожней! Она пригибает меня ближе к земле, заставляя буквально уткнуться носом в собственные колени. Платье медленно промокает, напитываясь тяжелой дождевой влагой. По позвоночнику бегут мурашки, и я не могу понять – от холода ли, от предчувствия ли чего-то неведомого. Острый пронзительный запах озона бьет в нос, вспыхивает белое ледяное пламя за спиной, отсверкивая ослепляющим блеском на периферии зрения, и вдруг ощущение чужого необъятного присутствия исчезает. А я и не осознавала, что это самое ощущение у меня есть, пока оно не пропало. - Да что здесь происходит?! Недоумение и негодование прорываются сквозь вечные мои мягкость и стеснительность. На губы моментально ложится маленькая сильная ладонь, заглушая недовольное шипение, заставляя задохнуться на мгновение от такого грубого нарушения моего личного пространства. Она прищуривает зеленые глаза, хмурится, вертикальная складочка между бровей становится глубже. - Шшш… Потерпи, если оно нас услышит – ооо, если только оно нас услышит – даже я не смогу предсказать, чем все закончится. Теплое дыхание щекочет мне ухо, едва слышный шепот нагоняет жути. Послушно замолкаю, и тогда она отпускает меня, позволяя отдышаться, стереть с губ чужое теплое прикосновение. Прикрываю глаза и на грани восприятия слышу странный звук: волнами он укутывает меня, проникает сквозь кожу, словно заставляет вибрировать кости. Моя спутница, осторожно выглянув из-за бака, целится в сторону улицы чем-то, напоминающим странную футуристическую ручку с желтым фонариком на конце. Задумчиво разглядывая поверхность этой ручки, она хмурится и вздыхает, оборачиваясь ко мне. - Можешь подниматься. Извини за весь этот… Беспорядок. Она легким пружинистым движением вскакивает на ноги и неожиданно улыбается, протягивая мне руку. От уголков ее глаз веером расходятся смешливые морщинки. - А ты молодец, хорошо бегаешь. Бывают такие мгновения, которые безвозвратно меняют тебя, твою жизнь, твою судьбу. - Прошу прощения за то, что втянула, но, боюсь, переиграть уже не получится. Ты же не против веселого, совсем небольшого, малюсенького такого приключеньица, правда? Она пританцовывает вокруг меня, болтает и улыбается, разглядывает мое испачканное платье и растрепанные волосы, прикасается к моему зонту. Ее много, слишком много. Я понимаю едва ли каждое третье слово из ее бесконечного щебетания, но, кажется, ей и не нужно, чтобы ее понимали. Кажется, ей важнее, чтобы ее просто слушали. Ее голос сливается в гул, ветер снова усиливается, перед глазами начинают мелькать голубоватые льдистые вспышки. Пустота. Темнота. Боль и горе. И беспросветное одиночество. Я вздрагиваю, выплывая из марева явно чуждых мне эмоций и воспоминаний, а та, что светилась своей улыбкой так ярко, освещая промозглую хмарь вокруг, ошарашенно замирает напротив, глядя на меня своими огромными зелеными глазищами. - Ого! Ничего себе, как ты умеешь! А как ты это делаешь? Она встряхивается, снова начинает светиться улыбкой. За ее спиной, мягко пульсируя, собирается, клубится, пульсирует льдистый свет, выпуская тонкие прозрачные щупы, тянущиеся к земле и стенам вокруг. - Оно за моей спиной, да? – она яростно артикулирует, стараясь не издавать лишних звуков. Ее бровь скептически приподнимается, выражая недовольство ситуацией и, кажется, окружающим миром в целом. Мне остается лишь кивнуть в ответ. Я вижу, как она медленно втягивает воздух сквозь зубы и, напружинившись, вдруг резко срывается с места. - Бежим! И снова скользкие булыжники мостовой под ногами, проносящиеся мимо разноцветные вывески и кованые козырьки подъездов, ветер, треплющий волосы, крепкая хватка на запястье. Я на мгновение задаюсь вопросом, откуда столько силы в этой миниатюрной женщине, но едва не падаю, поскользнувшись на подгнившем дубовом листке, вероломно попавшем под мой каблук. Так что приходится сосредоточиться только на беге и на попытках поспеть за маленьким светловолосым ураганом, увлекающим меня все дальше к реке. Когда я была маленькой, бабуля, укладывая меня спать, всегда рассказывала мне сказки. И больше всего я любила сказки о вечных странниках, путешествующих между звезд и вселенных, собирающих истории, меняющих лица, стирающих границы времени и пространства. Когда бабуля рассказывала мне о них, ее взгляд всегда смягчался, словно она смотрела куда-то вглубь себя, словно это и не сказки были вовсе, а ее воспоминания, подернутые пеленой прожитых лет, укутанные флером розовой юности, влюбленности в собственное прошлое. Правда, она быстро одергивала себя, снова становясь строгой бабулей, которую я видела чаще всего и беззаветно любила. Но, когда она наклонялась, чтобы поцеловать меня в лоб перед сном, я успевала иногда поймать улыбку, спрятавшуюся в уголках ее губ. Пронзительный ледяной ветер, напитанный влагой от дождя и близкой реки, бушующей сейчас в гранитных оковах нарядной набережной, выбивает из меня дыхание, заставляя замереть на мгновение. Потертая синяя краска, маленькие светящиеся окошки, скрипучая деревянная дверь – словно видение из детского полузабытого сна, словно ожившая бабулина сказка, словно галлюцинация. - Ну? Чего ты ждешь? Заходи быстрее. Она машет мне рукой, приглашая внутрь. Скрываются за дверью светлые полы плаща и светящаяся улыбка. А я все стою, замерев на месте, не веря своим глазам, не в силах вздохнуть. Тогда она высовывается наружу и, снова ухватив меня за запястье, втягивает меня следом за собой в сумрак и тепло синей полицейской будки образца 1963 года. Стоя у захлопнувшейся за моей спиной двери, я наблюдаю за тем, как она суетится вокруг приборной панели. Теплый желтый свет заливает ее сосредоточенное лицо. Она бросает на меня лукавый взгляд, словно ждет чего-то. Тяжело сглатываю, приводя в порядок сбившееся от быстрого бега и неожиданности дыхание. - Она… Она больше внутри, чем снаружи, - мне удается выдавить это из себя, после чего я просто сползаю прямо по двери на пол, прижимая к груди свой зонт, который каким-то чудом умудрилась не потерять во время нашей бешеной гонки по чинным, непривычным к такому зрелищу, улочкам Чизвика. - Ооо, ты еще даже не представляешь… - маленькая светловолосая женщина с крепкими сильными руками широко улыбается мне и дергает за рычаг. Мир вокруг вздрагивает и исчезает. Я сижу на булыжной мостовой. Мелкий лондонский дождь медленно пропитывает мои волосы и одежду, но я не могу раскрыть над собой зонт, не могу подняться на ноги, не могу собрать в кучу свои мысли. Рядом со мной останавливается молодая девушка и, присев на корточки, гладит меня по голове. - Бедный ребенок. Напугалась? Меня хватает на то, чтобы покачать головой, сбрасывая заодно чужое прикосновение. Не переношу, когда меня трогают посторонние люди. - Ну, ничего. Ты разберешься. Кто, если не ты, с такой-то наследственностью. Девушка улыбается и уходит прочь, постукивая каблучками кожаных сапожек по камням мостовой. Ветер развевает ее светлые волосы, играет с длинными прядями. Вдруг остановившись, она оборачивается ко мне и задумчиво вглядывается в мои глаза. - Не торопись принимать решение. И ей передай: время не терпит спешки. Сознание плывет, кажется, что блондинка с хищными голубыми глазами растворяется в воздухе, махнув на прощание рукой. Кажется, что мелькает на мгновение волчья тень. Кажется, что пылает вокруг огонь. Кажется, что звезды рушатся вниз. - Милая, ты в порядке? Молодая женщина держит над моей головой раскрытый зонт и заботливо заглядывает в мое лицо. Она заправляет свои тугие кудряшки за ухо и улыбка озаряет ее лицо. - Не сиди на холодном, простынешь, - она тянет меня за руку, поднимая на ноги, и всовывает мне в руки свой однотонный серый зонт, - Держи вот, нечего мокнуть. Шла бы ты домой, милая. А то еще заблудишься. И не забудь сказать ей: время не терпит спешки. И ничего не забывает. Она отворачивается от меня и уходит прочь, плавно покачивая бедрами, обтянутыми длинным изумрудным платьем, через пару мгновений просто растворяясь в воздухе, и только едва уловимый аромат духов да рукоятка зонта, которую я судорожно сжимаю в замерзших побелевших пальцах, напоминают о том, что она была здесь. Кто-то касается моего плеча, и я резко разворачиваюсь. Мне задорно улыбается шатенка с остреньким личиком, неуловимо напоминающим лисью мордочку. - Ну, чего застыла? Давай скорее: топ-топ, и ты уже дома, - она поправляет беленький передник, повязанный поверх голубого платьица официантки из придорожного кафе, подталкивает меня в плечо, заставляя переставлять ноги, и тоже исчезает. - Ты что, ходить, что ли, разучилась? - Дорогая, не кричи на ребенка. Не видишь, она в шоке. - Я сама в шоке, так что нечего тут, - рыжая женщина отворачивается от своего спутника, вперив в меня пронзительный взгляд прозрачных глаз. Поблескивают на безымянных пальцах обоих обручальные кольца. - Поторопись. И не забывай, время не терпит спешки, - она берет мужчину, стоящего за ее спиной, за руку, и они растворяются в водяной взвеси. Вокруг меня кружится вереница лиц, чьи-то руки касаются моего лица, чей-то шепот вливается мне в уши, ледяной ветер треплет мои волосы и вырывает из моих рук оба зонта: красный, все еще прижатый к моей груди, и серый, который я держу над своей головой. Мелькает перед глазами белоснежная вспышка льдистого света, тянет ко мне свои прозрачные щупы сущность, что прячется в этом свете. Я закрываю глаза. Мир вокруг вздрагивает и исчезает. - Тардис отказывается перемещаться... С чего бы это, интересно. Я захожусь в хриплом кашле. Деревянная поверхность двери за моей спиной пульсирует живым теплом. Странный вибрирующий звук обнимает меня, проникая под кожу. Я приоткрываю глаза и вижу желтый огонек той самой странной ручки, направленный на меня. - Ого. Вот это ничего себе. Ты не опознаешься. Зеленые глаза пытливо смотрят на меня, становится глубже вертикальная морщинка между бровей. - Покажи мне, что ты видела. Она присаживается рядом со мной на корточки, протягивает ко мне руку и мягко касается виска. И снова меня поглощает круговорот незнакомых лиц и прозрачных рук. Она резко разрывает контакт, отпрянув, и неверяще смотрит на меня. - Кто ты такая? Я вижу, как рушится что-то в ее глазах, как за завесой вечного лукавого веселья проглядывает растерянность обманутого ребенка. И мне становится бесконечно жаль ее, такую потерянную, такую одинокую. Я протягиваю ей руку, мягко охватывая ее заледеневшую ладонь. - Я - Оле. А ты? - Я - Доктор, - она все еще растеряна, все еще не в силах снова натянуть на себя такую привычную и уютную маску вечной уверенности в себе. - Расскажешь мне, что это был за свет? Она сглатывает и, поднимаясь на ноги, отходит в центр большой круглой комнаты, где перемигивается огоньками и лампочками сложная приборная панель. Бросив на меня быстрый взгляд из-за плеча, она отворачивается, невидяще уставившись в выключенный монитор. - Это был Морфей. Энергетическая сущность, живущая за счет поглощения снов. В целом он вреда не наносит, потому что постоянно перемещается, нигде особо не задерживаясь, но Тардис заметила, что он слишком зачастил в этот район. Я решила проверить, что он тут забыл, и наткнулась на тебя. Она оборачивается ко мне и прошивает меня резким пронизывающим взглядом. Холодным взглядом очень древнего и очень мудрого существа. Очень одинокого существа. - Так кто же ты, девочка по имени Оле? Что от тебя нужно Морфею? Я пожимаю плечами и улыбаюсь. - Понятия не имею, если честно. Может, выясним это вместе? Она смаргивает и, словно стряхнув с себя налипшую паутину, снова превращается в восторженную улыбчивую маленькую женщину. Она не глядя перещелкивает пару тумблеров, включая радостно замигавший монитор, и строит недовольную мордашку. - Хорошо, мисс Оле. Сходи, переоденься, пока я ищу нашего сбежавшего Светяшку, а то на тебя смотреть мокро. Вон в ту дверь выходишь, проходишь библиотеку и бассейн, за ними будет гардеробная. Подбери себе что-нибудь подходящее. А потом расскажешь мне свою историю. Я хочу знать о тебе все. О, и поставь ты свои зонты, никуда они не убегут. Откуда, кстати, взялся второй, был же один? А, ладно, иди, переодевайся. Я возвращаюсь к моей гостеприимной хозяйке, сменив платье и туфли на каблуках на удобные кроссовки и джинсовые шорты, зябко кутаясь в клетчатую фланелевую рубашку. - Давай, рассказывай. Она даже не поворачивает головы, уткнувшись в свой монитор и безостановочно щелкая кнопками и тумблерами на панели. - Да я не знаю, что рассказывать, если честно. Даже не представляю, с чего начать: такое, как сегодня, для меня в новинку. Она оборачивается и внимательно смотрит на меня. - Попробуй начать сначала. - Меня зовут Оле, мне девятнадцать. Папы у меня никогда не было, а мама умерла, когда я была еще маленькой, так что ее я не помню. Меня воспитывала бабуля. Я работаю в кофейне рядом с домом и как раз возвращалась с работы, когда ты вдруг потащила меня на неожиданную пробежку. Во мне прорезается вдруг неведомая доселе едкость, и я недоуменно замолкаю. - Оле, Оле, Оле. Что же ты такое, девочка по имени Оле? Она пританцовывает вокруг меня, снова и снова проводя вдоль моего тела своей светящейся ручкой. - Странно, а теперь ты распознаешься как человек… Ну-ка, Оле, давай подумаем, что изменилось? Что же, что же изменилось… Зонты! Точно! Она совершает изящный пируэт, разворачиваясь на пятках к сиротливо валяющимся у дверей зонтикам, и указывает этим странным вибрирующим прибором на них. - Ооо, ну, конечно же! Я должна была догадаться! - Доктор? - Разумеется, это не ты! Разумеется, это зонты! Но зачем Светяшке зонтики, он что, боится растаять? - Доктор?! - Хммм… Вряд ли его пугает дождь. Да и фонит от этих зонтиков как-то странно, такой тип излучения я еще, кажется, не встречала… - Доктор!!! - Ну что? – она оборачивается ко мне, и я вижу, как расширяются ее зрачки, когда она видит огромный столп света, уже раскинувший свои щупы почти на всю комнату. Перепрыгивая через самые назойливые отростки, она бросается к приборной панели и резко дергает за какой-то рычаг, одновременно ударяя кулаком прямо по металлической поверхности рядом с ним. Комната вздрагивает, пол заходится в дрожи, словно мы находимся в эпицентре землетрясения, а свет, обжигающий глаза, пропадает, растворяясь в воздухе. - Ага, как я и думала, энергетический щит против этой штуки вполне себе эффективен, что логично. Нелогично другое: что-то мне это все напоминает… Что же, что же, что же. На что же это может быть похоже… Она кружит вокруг панели, продолжая перещелкивать какие-то рычажки и нажимать на кнопочки, и вдруг останавливается прямо напротив меня. - А скажи-ка мне, девочка по имени Оле, откуда у тебя эти чудесные, эти волшебные, эти невероятно загадочные зонтики? - Красный бабуля подарила, когда мне было четырнадцать. А серый – сама не знаю, какая-то женщина на улице зачем-то отдала… - Ага! Но ты не была на улице с того момента, как вошла в Тардис, а в Тардис ты вошла с одним зонтом, и он так не фонил. Ну-ка, опиши мне эту женщину. - Как описать-то… - я растеряна, но Доктор смотрит на меня выжидающе, и я сдаюсь, - Ну, серые глаза, кудрявые рыжеватые волосы, зеленое шелковое платье, отличная фигура… - я обрываю себя на полуслове, видя, как расширяются ее глаза, как она неверяще оглядывается на серый зонт, и неуверенно уточняю, - Ты ее знаешь? - Знала когда-то, - Доктор растерянно смотрит на меня, но тут же встряхивается, - У нас еще куча дел впереди. Не время для рефлексии, надо поспешить. - Она просила передать тебе: время не терпит спешки и ничего не забывает, - вспоминаю я тихий мелодичный голос, - А другая девушка, странная такая голубоглазая блондинка с лондонским акцентом, сказала не торопиться принимать решение. Ты что-нибудь понимаешь? Доктор запускает руку в волосы, взлохмачивая и без того растрепанную светлую шевелюру, и невесело усмехается. - Что-нибудь понимаю. Но очень не много и совсем даже не все. Похоже, ты повстречала много интересных людей в своем путешествии. - Похоже… Ты расскажешь мне про них? - Нечего рассказывать, - она смаргивает и отворачивается, поднимаясь на ноги, - Идем. Раз уж торопиться не стоит, прогуляемся по улицам, попробуем проникнуться атмосферой. И мы выходим на улицу, навстречу влажному ветру, промозглой осенней ночи и неизвестности. Меряя шагами кажущиеся бесконечными улочки и переулки уютного предместья, чья история уходит корнями далеко в прошлое, мы долго молчим, думая каждая о своем. Наконец, Доктор решает прервать затянувшуюся тишину. - Знаешь, сейчас мне кажется, что ты выглядишь не слишком-то удивленной. Это странно. - Мне бабуля в детстве много сказок рассказывала, - пожимаю я плечами, - А у меня всегда были богатое воображение и вера в чудо. - Странное у тебя понятие чуда, - хмыкает она, - И интересная, должно быть, бабуля. Любопытно, откуда у нее этот чудесный зонтик… - Не знаю, мы никогда с ней про это не говорили. Я всегда считала, что она просто купила его в молле. - Нет, такое так просто не купишь. Дай-ка мне посмотреть повнимательнее… - она усаживается на деревянную скамейку посреди парка, так удачно подвернувшегося нам по дороге, и я протягиваю ей зачем-то захваченные с собой зонты, которые до этого несла, зажав под мышкой. Она долго изучает оба зонтика, открывая и закрывая их по очереди и оба сразу, принюхивается к ним, даже пробует на язык прохладные металлические спицы. - Ничего не понима… В очередной раз раскрыв над собой красный зонт, она запрокидывает голову и вдруг, оборвав себя на полуслове, трет глаза, словно туда попало что-то мелкое. - Что за… Откуда в зонтиках взялся песок, интересно мне знать? Посреди Лондона, в это время года? Сомнительно. Надо вернуться в Тардис, провести подробный анализ. Доктор вскакивает со скамейки, держа раскрытый зонт высоко над головой, и, сделав пару шагов, падает лицом вниз прямо на мокрый гравий парковой дорожки. Я бросаюсь к ней, переворачиваю ее на спину и вглядываюсь в неожиданно умиротворенное лицо, чудом не поврежденное внезапным падением, прислушиваюсь к ровному дыханию. Кажется, она просто спит. И, кажется, ей нравится то, что ей снится. - Ну же, Доктор, просыпайся. Я ведь не смогу дотащить тебя до Тардис… Я осторожно складываю покатившийся по земле зонтик, аккуратно шлепаю Доктора по щекам и оглядываюсь в поисках воды. - А? Что? Я задремала? Она вскидывает голову и смотрит вокруг осоловелыми глазами, явно не совсем осознавая, что происходит, но всего через мгновение ее взгляд проясняется и в зеленых глазах начинает брезжить огонек понимания. - Как интересно… Интересно, интересно, интересно. Хватай свои аксессуары, бежим скорее. Она резко подрывается с места, и мне остается только поторопиться за ней следом. - Сонный песок. Ооо, это же гениально, просто невероятно! Это же легендарная вещь! Она кружит вокруг зонтиков, заботливо уложенных в прозрачный опутанный проводами ящик, и воркует над ними, словно мамаша, восхищенная успехами своего первенца. - О, какая восхитительно тонкая работа! Просто невероятно. Сонный песок для наведения сна и заказанных сновидений. Интересно, откуда они у тебя… Теперь понятно, почему Морфей за ними охотится, они же его зовут просто-напросто. О, ну неужели я не гений, как мне только в голову пришло проверить… Кто бы мог подумать. Это же легенда! Детская сказка! А вот, поди ж ты… Я молча наблюдаю за ее танцами вокруг моего любимого зонтика, неожиданно превратившегося в почти что магический артефакт. - Вот, что они имели в виду, вот, почему нам не стоит торопиться, вот, почему не надо спешить. Если легенды правдивы… Но этого не может быть, никак не может быть. Хотя, если это возможно, то почему бы и нет, собственно. Она резко поворачивается ко мне и вдруг обнимает меня за плечи. Я успеваю заметить в ее глазах борьбу с собой, вздрагиваю, но не вырываюсь, робко и покорно приобнимая ее в ответ. - У моего народа издревле существует одна легенда о бессмертных существах, что были еще до начала времени и будут после его конца. Согласно этой легенде, порой эти существа настолько устают от своей жизни-нежизни, что рождаются от простых смертных, отделяя свое Я от силы, которую отправляют выполнять свою работу. Но однажды, когда приходит время, когда сила становится не способна выполнить предназначенное, они снова соединяются со своей сутью, чтобы нести свое бессмертие дальше. За ее спиной снова разгорается белое ледяное сияние, но она продолжает прижимать меня к себе. Полупрозрачные щупы опутывают пространство внутри Тардис, подбираются все ближе, но Доктор не двигается. - А чтобы их силе и сущности было проще слиться с их сознанием, крепко спящим внутри хрупкой смертной оболочки, эти существа создают артефакты, призванные играть роль маяка и инструмента. И в самый последний момент слияния, воссоединения, они вольны решить – стать ли собой, существующим вне времени и пространства, следующим своей силе, подчиненным своей доле, или остаться смертным до самой гибели оболочки, отказавшись от своего предназначения. Голубоватый свет заливает комнату, становится все ярче, слепит глаза. - Потерпи, девочка по имени Оле. Потерпи. И не торопись с решением. Прохладное упругое прикосновение ко лбу лишает меня возможности воспринимать окружающий мир. Остаются только темнота и воспоминание о теплых крепких руках на моих плечах. На меня обрушиваются ледяное одиночество, темнота, боль, горе утраты, бесконечные потери. А еще невероятная любовь ко всему сущему и невероятная же усталость. Я слепо поднимаю ладонь, касаясь чужой кожи, и теплое прикосновение к плечам пропадает, а гнетущие ощущения сменяются благодатным забытьем. Я проваливаюсь глубже, тянусь своими, внезапно ставшими очень длинными, пальцами к сердцу странного существа, которое окружает мое тело. Тревога в глубине этого существа сменяется благодарностью, когда я легонько касаюсь его сердца, даруя покой. Я тянусь все дальше и дальше, мне кажется, будто я обнимаю собой всю планету, чувствуя одновременно боль и радость, ярость и смирение, любовь и ненависть миллиардов слабых человеческих существ. Я нигде и всюду, ни с кем и со всеми. Одним я дарую сладкие грезы, другим нечеловеческие кошмары. И только от них, от этих маленьких смертных созданий, зависит, какой дар они получат от меня. Есть такие мгновения, которые меняют тебя навсегда. Даже если ты не хочешь меняться. Я стою под огромным старым дубом, вдыхая влажный, пахнущий мокрой землей, воздух. Тихо шуршит по булыжникам мостовой мелкий осенний дождь, постукивая о плотную ткань тюльпаново-алого зонта, раскрытого над моей головой. Я делаю маленький шаг вперед, и аромат палой, раздавленной подошвами моих кроссовок, листвы становится сильнее и резче. Прохладный ветер треплет отросшие пряди, пробирается под хлопковую футболку, играет рукавами фланелевой клетчатой рубашки, повязанной на поясе. Это мое сегодня. Через дорогу, остановившись посреди тротуара, запрокинув голову к небу, стоит тоненькая девушка. Ткань ее платья намокает, напитывается дождевой влагой, аккуратно подстриженные волосы прилипают к лицу, но она не торопится прятаться под раскрытым тюльпаново-алым зонтом. Это мое вчера. Если не торопиться с решением, то даже из безвыходной ситуации можно найти выход. Я не тороплюсь. Медленно я перехожу дорогу, неспешно поднимаюсь по лестнице, открывая входную дверь, тихонько, на цыпочках, пробираясь в девичью спальню. Время не терпит спешки и не прощает суеты. Где-то, когда-то, в старом уютном доме в предместьях Лондона, проснется в свой день рождения совсем еще юная наивная девчонка, верящая в сказки, и, едва продрав глаза, восторженно посмотрит на тюльпаново-алый зонт, блестящий изгибом своей лаковой ручки в лучах рассветного солнца. Таково мое решение. Таков мой выбор. Таков найденный мною выход. Я не прощаюсь со своим Я и своей смертной жизнью. Я не отказываюсь от своей сути и своего предназначения. Я выбираю третий путь, иной путь. Я открываю глаза и протягиваю руку Доктору, которая сонно моргает, сидя на полу наполненной желтоватым сумраком Тардис. За моей спиной, убранные в ножны, словно средневековые мечи, отдыхают два зонта, хранящие в себе мою силу и мою память. - С пробуждением, Доктор. Меня зовут Оле Лукойе. Спасибо тебе, что помогла обрести это имя. Она неуверенно улыбается мне, принимая мою руку и поднимаясь на ноги. - Ты невероятная, Оле, знаешь? Просто невозможная девчонка. Я улыбаюсь в ответ и киваю. - Я знаю. Пойдем, я познакомлю тебя с бабулей? Она печет самые лучшие черничные пироги по эту сторону Темзы. - О да, пирог бы мне сейчас не помешал... Я подзабыла, как, ты сказала, зовут твою бабулю? - А я и не говорила, - пожимаю я плечами, распахивая двери Тардис прямо в залитую рассветным сиянием гостиную дома, стоящего на тихой и чинной улочке благонравного Чизвика, где я провела свое детство. Глубоко вдыхая напоенный ароматами черники и ванили воздух, я шагаю в объятия статной женщины, ждущей меня по ту сторону деревянной двери, покрытой синей, местами облупленной, краской. В крепкие объятия строгой и любящей женщины, чье улыбчивое круглое лицо все еще кажется таким молодым, несмотря на то, что огненно-рыжие волосы уже посеребрила седина. И, обернувшись, я улыбаюсь ошарашенно застывшей в дверях своей волшебной полицейской будки девчонке со взрослым лицом и грустными зелеными глазами. Девчонке, которая путешествует между звезд и вселенных, собирает истории, меняет лица, стирает границы времени и пространства. Маленькой хрупкой девчонке с сильными руками и бездной одиночества во взгляде. И бабуля улыбается тоже, кивая ей приветственно и понимающе. И я говорю: - Ее зовут Донна. Донна Темпл-Ноубл.