Светлые мечты Джона Уотсона...

«Шерлок остановился на пороге. Глаза его сияли мягкой нежностью и безграничной любовью, направленными на своего единственного друга. -Джон! – воскликнул Шерлок, заключая доктора Уотсона в объятия. – Я…» Джон оторвался от текста и в задумчивости стал грызть заусениц на мизинце. Что такого приятного может сказать Шерлок так, чтобы это было именно то, что Джон бы хотел от него услышать? Что посуду помыл? Молоко купил? Нет, мелко, мелко… Тяжело вздохнув, Джон вытянул ноги и стал покачиваться в компьютерном кресле. Вдохновение приходить не спешило. Преследующая его по пятам муза испарилась при первом намёке на то, что Джон хочет написать не то, что есть на самом деле, а побаловать себя текстом, в котором Джон станет центром Вселенной Шерлока, его единственным и лучшим другом, а сам Шерлок магическим образом превратится в доброго, понимающего и милого человека. Но побаловать себя у Джона пока получалось весьма посредственно: четыре написанных и четыре удалённых абзаца, в которых его самоирония отчаянно боролась с любыми проявлениями нетипичной для Шерлока нежности. Мысль о том, как хохотал бы Шерлок, увидев этот блестящий продукт больной фантазии Джона, также не слишком придавала уверенности в себе. Но Джон не сдавался. Пару раз воображение его почему-то перескакивало на смутные воспоминания о прочитанных давным-давно сценах из дешёвых любовных романов. «-Джон, - говорил Шерлок, стоя перед ним на коленях, растерзанный и полный терзающей его боли. – О, Джон, если ты уйдёшь от меня, если ты откажешься быть со мной отныне и вовеки, но лучше убей меня на этом самом месте, потому что я умру без тебя. Потому что сердце моё в твоих руках – и покуда я дышу, я буду любить тебя и следовать за тобой вечно». Целоваться с Шерлоком Джон и не думал, но канон жанра как бы требовал развязки любовного конфликта, поэтому дважды или трижды Джон в своих мечтах и желаниях ловил себя на мысли, что целовать Шерлока – занятие, в целом, скорее приятное и волнующее… Особенно если перед этим он непродолжительное время рыдал перед тобой на коленях. Ах, да если бы и продолжительное – кто Джон такой, чтобы мешать воображаемому человеку рыдать при мысли потерять самое дорогое, что у него есть – то бишь, Джона… Иногда Джон задумывался о том, как Шерлок целует его, прямо за завтраком. Правда, лучше бы он перед этим купил молоко или признался Джону в вечной любви, но, чёрт с ним, пусть так целует, что от него ждать, дай бог, чтобы уж хоть это он догадался сделать. На самом деле, фантазии Джона в отношении Шерлока были просты и бесхитростны, даже стандартны: пакет молока, зажатый в замёрзшей и трогательно трясущейся от холода бледной руке (разумеется, Холмсу придётся идти за молоком, преодолевая страшнейшие ОПАСНОСТИ: дождь, стужу, скользкий тротуар, палящее солнце, извержение вулкана, нашествие пришельцев или саранчи, конец света – что угодно под настроение), трогательные и многословные признания в том, насколько Джон нужен, важен, любим, необходим и великолепен, незаменим и сияющ, восхитителен и… и ещё раз незаменим. А также, разумеется, рыдания. Без рыданий и объятий вся эта затея теряла смысл. Настоящий же Шерлок, в отличие от воображаемого, не торопился бежать в гололёд за молоком, раскрывать объятия, лить слёзы или даже останавливаться на пороге и глазеть на своего единственного, понимаете, и любимого друга нежным влюблённым взглядом. Скорее Шерлок был склонен и вовсе не смотреть в сторону своего единственного и любимого друга. И была такая вероятность, что он даже не подозревал, что друг этот единственный и любимый. Джон страдал. От страданий его спасало воображение. Преисполнившись энтузиазма, Джон снова склонился над ноутбуком: «-Джон! – воскликнул Шерлок, заключая доктора Уотсона в объятия. – Я не понимал до этого момента, как ты необходим мне, как я люблю тебя! Ты радость моего дома, ты уют моего очага, ты сердце моё – и ни за какие сокровища мира не оставлю я тебя, дорогой ты мой любимый. И неожиданно мягкие губы его коснулись губ Джона. Тот вздрогнул от неожи…» Шерлок бухнул дверью – и Джон вздрогнул от неожиданности, густо покраснел и захлопнул ноутбук. Шерлок прошёл по комнате – и сел на пол. Потом поднял одну руку и мрачно посмотрел на неё. Осмотрев со всех сторон, он скрючился на полу и глубоко задумался над чем-то. -Джон. -Чего тебе. -Книгу семь на четырнадцать сантиметров, чтобы в ней было около восьмидесяти страниц. И быстрее. -Отстань. -Джон. Джон вздохнул и повернулся к Шерлоку. Шерлок посмотрел на него со странным выражением и вдруг лирично затянул: -Потому что ты единственный мой и любимый друг, ты необходим мне, как вода и воздух, и я жить не могу без тебя, а уж кого попросить о такой вещи, как книга определённого размера, как не самого незаменимого человека в мире. Если хочешь, я куплю молоко – я знаю, какой ужасный гололёд на улице в этом июне, - но я преодолею его ради тебя. И разреши мне после нежно коснуться губ твоих, чтобы мы пали с тобой на пол в порыве страсти –и обнажённые наши тела слились в единой любовной горячке, и мы самозабвенно любили друг друга под стоны и стук наших сердец, бьющихся в унисон. В абсолютном молчании Джон резко выдохнул и со стуком захлопнул челюсть. - Ах ты… Скотина… - скорее не зло, а изумлённо пробормотал Джон, не отрывая взгляда от смеющихся глаз Шерлока. – Но… -Книга, - напомнил Холмс и прикрыл глаза, довольно улыбаясь. Джон тяжело вздохнул, радуясь, что Шерлок не видит, как он покраснел, и пошёл искать книгу, не забыв хлопнуть по кудрявой макушке мистера Я—всегда-читаю-твои-секретные-файлы. Холмс засмеялся, и Джон тоже не удержался от улыбки. Всё-таки, что ни говори, а воображаемые друзья никогда не бывают лучше настоящих. Потому что воображаемые всеми способами показывают, как они тебя любят… а настоящие любят по-настоящему.