(не) конец света

Ицка вздрагивает, чувствуя, как Нейто прижимается губами к её плечу. Такие нежности для него в последнее время — явление нечастое; слишком непросто делиться тёплом, когда у самого не очень много. Нейто сложно, Нейто, как и весь мир вокруг, сейчас переживает тяжёлые времена, но эта мысль мимолётна — соскальзывает обратно в глубь подсознания, не оставляет после себя даже послевкусия. Оно и к лучшему — Ицка слишком устала думать, хочется ненадолго закрыть глаза и сделать глубокий вдох. Она и закрывает — в эту же секунду, погружается в собственные эмоции, как в морскую воду. Нейто касается её, одной рукой придерживая за бедро, а второй то оглаживая ключицы, то соскальзывая ниже, к груди. Тёплые пальцы обводят контуры ореолы, легонько щиплют затвердевший из-за комнатной прохлады сосок, и Ицка хрипло ловит ртом воздух. Ресницы трепещут, свет под веками дрожит, и вновь распахнуть глаза — слишком соблазнительно, слишком просто. Поэтому она жмурится сильнее — ощущения в темноте куда более острые — и откидывает голову на плечо Нейто, вжимается спиной ему в грудь. Ёрзает между его ног, задевая полувставший член, и ухо обжигает горячим вдохом. Шёпотом: — Спасибо хоть, что не бьёшь, как раньше. Ицка кусает нижнюю губу, снова ёрзает и на ощупь находит его колени. Стискивает их пальцами и уже сама широко разводит ноги, ничего не говоря. Слова — сор, как и лишние мысли, и им не место там, где верх одерживают чувства. Чувства, что накрывают, как горькая солёная волна. Нейто прихватывает зубами край уха Ицки, продолжает дышать теплом. Ведёт кончиком языка ниже, к мочке, и снова — вверх, чтобы прижаться носом к её виску. Он весь кажется горячим, такой живой и близкий, что сердце заходится, и Ицка сама не понимает до конца, от чего судорожно выдыхает. От этих ли ощущений, или от того, как пальцы Нейто перемещаются с бедра на его внутреннюю сторону и кружатся, щекотно кружатся — давно он её так не дразнил. По телу катится сладкая дрожь, в низу живота закручивается тугой раскалённый ком, и Ицке едва хватает силы воли, чтобы не свести колени обратно. Она сильно выпрямляется, притирается к Нейто ещё теснее, чтобы кожа к коже — сердце к сердцу, — и снова кусает губы, когда он шепчет: — Умница, — ехидна такая. В его низком голосе Ицка различает мягкий смешок и усталость, и растекающийся по телу жар становится плотнее. Жжёт щёки, уши и шею, заставляет дышать глубже и чаще, проникает даже в мысли, окончательно выжигая ненужное. Ицке кажется, что она сама — жар, и это сложно передать словами. Она и говорит — шепчет — только: — Нашёл время, дурак... — а Нейто щипает её за сосок и, поднимая руку, убирает с шеи прилипшие волосы. Пальцы его щекочут Ицку под подбородком, скользят выше — и она спустя мгновение приоткрывает рот, чтобы прикусить их. Втянуть глубже, чувствуя солоноватый привкус пота и вместе с тем — как Нейто легонько давит ей на язык. Восприятие мира на короткие мгновения мешается, ощущения наслаиваются друг на друга, и Ицка давит языком в ответ, а потом и вовсе кусает посильнее. Нейто над ухом выдыхает, тихо шипит сердитым котом, но всё равно касается её виска лёгким поцелуем. Сердце Ицки заходится, свет под веками продолжает дрожать. До мучительного хочется открыть глаза, развернуться и смотреть — но их маленькая игра ещё не закончена. ... Эта игра — традиция — началась вскоре после окончания Юэй. Спонтанно и неожиданно, как и их недороман вообще: просто однажды вечером Ицка пришла к Нейто после адски тяжёлого дежурства и осталась на ночь. В бульварных книжонках любили писать, что после такого героини сожалели о содеянном, но Ицка не жалела и не жалеет ни о чём. Поводов для самоедства и без того выше головы, особенно в последнее время — слишком часто кажется, что весь мир вот-вот рухнет в огонь. Именно об этом Ицка думает, открывая глаза на следующее утро. Хотелось бы сразу о Нейто или ребятах, или делах в офисе, но из динамиков включённого радио льётся голос диктора, и от несочетаемости страшных слов и мягкого тона по спине бежит холодок. Ицка лежит, прижавшись щекой к взбитой подушке, и вместе с шорохами в квартире слышит: — ... число погибших на текущий момент достигло пятидесяти двух человек. Напоминаю: перед атакой члены Нового Альянса злодеев не выдвинули никаких требований, как это было во время нападения на... Ицка жмурится и делает глубокий вздох. Резко садится на кровати, и в этот момент радио захлёбывается на полуслове и замолкает: Нейто стоит рядом, ещё держит руку на чёрно-сером корпусе. Повернувшаяся Ицка видит, как по его лицу пробегает тень. Нейто постукивает указательным пальцем по пластику, потом хлопает ладонью и отстраняется, чтобы оглянуться на неё — и нет, не выдавить фальшиво-сияющую улыбку, как мог бы сделать ещё с год назад. Перед Ицкой ему не нужно никем прикидываться, потому что она знает его как облупленного, и оттого он позволяет себе хмуриться и качать головой. Подходит ближе и падает рядом с ней на кровать, заставляя пружины протяжно заскрипеть, говорит: — Хреновая ситуация. Сецуна бросала сообщение, они сейчас там. Ицка медленно кивает, подтягивает колени к груди и зарывается в одеяло. Холодок так никуда и не девается — она чувствует, как по коже разбегается россыпь мурашек. — И?.. — Злодеев теперь, — Нейто шевелит в воздухе пальцами, нервно дёргает уголком рта, — ищи свищи. Свалили ещё до прихода героев и полиции. Какие цели преследовали этим терактом кроме запугивания, пока не очень понятно. Даже ублюдок Шигараки и его банда были логичнее, чем их идейные последователи... В его словах большая доля правды. Ещё несколько лет назад, после победы над Альянсом, СМИ старались эту правду замолчать и потому писали: уничтожено главное осиное гнездо зла, в Японию наконец-то вернётся покой. Ни слова о последователях — только положительные новости, Комитет счёл, что со злодейским молодняком разберутся быстро. Не слушали даже Старателя, полыхающего гневом после героической смерти Ястреба, и новые неприятности были лишь вопросом времени. Молодняк окреп, как побеги после зимы, встал на ноги — и показал, что воспитывали его не зря. Ицка неуютно передёргивает плечами. Взгляд сам собой скользит по лицу Нейто, цепляясь за белую повязку на правом глазу, но воспоминания о случившемся не накатывают, как раньше. Видимо, сказываются усталость и опустошённость, когда уже нет сил погружаться в прошлую горечь. Хватает и реальности — той самой, где у Нейто теперь нет глаза, она сама третий месяц на больничном, ребята зашиваются, а Старатель мёртв. Полный набор для депрессии, и это даже не шутка. Ицка трёт переносицу и натягивает одеяло по плечи. Собственный голос звучит тише обычного: — Меня скоро выпишут, я буду помогать. Только мне нужны актуальные данные. Организуешь? Нейто чуть запрокидывает голову, глядя на неё снизу-вверх. Чёлка соскальзывает с его лба в бок, и Ицка видит задумчивый блеск в единственном — ярком, голубом — глазу. Видит, как медленно Нейто моргает, затем щурится и делает вдох — дёргается кадык над воротом домашней рубашки, — и голос его невесел: — Организую при одном условии. Ицка вскидывает бровь. Наблюдает за тем, как Нейто переворачивается на живот, опираясь локтями о матрас, и устремляет прямой взгляд ей в лицо. Чёлка опадает обратно и прикрывает собой повязку, и внутри больно царапает мысль, что он отращивает её специально — трагедии из потерянного глаза Нейто не делал, но очевидно чувствовал себя неуютно. Уязвимо. Ицка знала и знает его достаточно, чтобы понимать. Она прикрывает глаза, склоняет голову в бок и осторожно спрашивает: — Каком же? Потому что чем черт не шутит. В последнее время Нейто правда непросто, как и всем им, и Ицка готова услышать в ответ что угодно — например, предложение об оперативном обмене информацией или о помощи в ещё каком-нибудь расследовании для его офиса. Дел много, а вести рабочие диалоги в нерабочее время — очень в духе Нейто, даже сейчас. Невольно вспоминается, как на дне рождении Тецу он зазвал того на совместный семинар для новичков Юэй, но додумать дальше Ицка не успевает — слышит: — Ты будешь себя беречь. Ладно? — и замирает. На мгновение ей кажется, что она ослышалась, но он продолжает: — Твой выход на последней миссии был, конечно, достоин обложек всех газет, но нервы ты нам потрепала. Я почти поседел! Знаешь, шрамы украшают мужчину, а вот седина... Голос Нейто по-прежнему невесел, но льётся потоком, как в былые времена. Он говорит, и слова его бьют Ицку в сердце лучше всякого любовного признания. Которого у них, кстати, и не было — она запоздало вспоминает об этом, как вспоминают о забытой в магазине пачке конфет. Им достаточно просто быть вместе — как вставшим на свои места кусочкам мозаики, когда не нужно и не хочется ничего менять. Но Ицка всё равно чувствует, что должна хоть что-то сделать, и вариант ответить: «Да, окей» кажется ей неприемлемым. Поэтому подаётся вперёд, садясь на колени, и опирается ладонями о матрас, чтобы прижаться лбом ко лбу Нейто. Одеяло соскальзывает, обнажая и позволяя усилившемуся холоду пройтись по коже, но перед глазами у Ицки — лишь знакомое лицо. Заметен и тёмно-багровый край шрама, выглядывающий из-под повязки, но она завороженно наблюдает за изменением эмоций в чужом глазу. Более того, Нейто слегка вздрагивает от неожиданности, его вдох опаляет губы, а за ним — слова: — Это отвлекающий манёвр? Контратака? На них Ицка сдавленно фыркает и тихо говорит: — Ну точно дурак. — И добавляет: — Но спасибо. Я буду осторожна, честно. Их диалог как пресловутое признание. Другое кажется Ицке лишним, пошлым, как из раскрученных голливудских фильмов. Сердце в груди и без того трепещет, когда она прижимается к губам Нейто в поцелуе, и пропускает удар, когда он отвечает — иначе, чем обычно. Будто в последний раз, а ещё спустя пару мгновений Ицка оказывается опять прижата к кровати с заведёнными над головой руками. Свободная ладонь Нейто шарит по её телу, щекотно оглаживает живот, а потом нежно касается шрамов на боку, обводит их контуры. Прижимается к ним, и Ицка ощущает жар чужой кожи, словно Нейто отхватил у кого огненную причуду. Ицка сглатывает, хватает ртом воздух, стоит ему отстраниться, а потом вздрагивает — Нейто отпускает её совсем и просто ложится-нависает рядом. Глядит из-под полуопущенных ресниц, а после быстро целует в лоб, прямо у линии роста волос, и смеётся: — Поверю тебе на слово, — а Ицка слышит в этом смехе облегчение напополам с горечью. Прикусывает губу, перекатывается и прижимается к Нейто всем телом, для верности обвив его торс руками. Чувствует под щекой, как грудь вздымается от глубокого вдоха, и сама не может молчать: — Ты-то тем более береги себя. Потому что — тогда она тоже успела подумать, что он умрет. Потому что — неважно, любовь между ними или не любовь, но он дорог ей. Пройдя бок о бок такой долгий путь, Ицка не хочет останавливаться и особенно продолжать его в одиночестве. В их мире сторонники злодеев всё ещё пишут в Интернете: «Новый герой номер один умер, да здравствует герой!». Общество шатается карточным домиком, не в силах найти свежую крепкую опору, и они все надрываются, как могут, ради его благополучия. Не конец света — но почти ночной кошмар, от которого нельзя проснуться. Ицка устала, но обещала и себе, и Нейто жмуриться только наедине, а вокруг смотреть широко раскрытыми глазами. Она ненавидит нарушать обещания. — Да, — ладонь Нейто — на её спине, поверх одеяла, которое он подтянул, чтобы укрыть их обоих. — Конечно. Он не шутит и больше не говорит ерунды. Просто опускает подбородок ей на макушку, и они лежат в тишине, нарушаемой лишь шорохом проезжающих машин из-за открытого окна. По комнате стелется серая хмарь утра, и это не лучший вариант для единственного выходного, который выкроил Нейто, но... Ицка не глядя касается его щеки, а потом зарывается пальцами в волосы на затылке. Надёжная хватка крепнет, и тогда приходит умиротворение, будто внутри расслабляется невидимая пружина. Сейчас Ицке не пусто — спокойно и тепло, и это удивительное, ещё не позабытое чувство.