Найдется сигарета?

Время в стенах ржавеющего корабля шло медленно, вязко, невыносимо. Осенняя прохлада тянула с моря, что било по бортам лодки резко и шумно; Даби поежился, но только от чего — температуры или скуки, — понять не смог. В голове слишком пусто, как и в трюме, в котором он ночует уже пару недель. На кой-черт? Он сам не знает. Идти ему, по идее, некуда, поэтому брюнет нашел более приятным развалиться на древнем сыплющемся кресле, чем отбирать подстилки у бездомных в подворотнях; на сгоревших губах появилось некое подобие усмешки. Под потолком гуляет ветер, как и в черепной коробке Даби. Скука не дает даже уснуть, хотя на небе уже давно сияют звезды; отчего-то его тянет к пляжу, где можно посидеть на каких-нибудь металлических островах и просто подышать запахом ночи, смешанным с сигаретным дымом. Брюнет встает, под ним невыносимо скрипит кресло, и звук этот врезается в уши визжащей дрелью; парень морщится. Тихо, почти невесомо он выходит из старого, навевающего тоску и напряжение трюма в не более аккуратный коридор. Лампочки едва освещают длинное узкое помещение белым светом, придавая пустоте некого холода. Скрип пола отдаётся от металлических стен пискливым криком беспомощности, что только раздражает парня. Кажется, Даби прошел десятки комнат и дверей, пока выбирался наружу, но ему не привыкать. Этот огромный корабль никогда ему не нравился, пусть Лига и устроилась здесь на постоянной основе. Вечная возня с переделкой кают, заставленные трюмы бесконечными ящиками, стройка новой лаборатории и многое другое была не по нраву парню. Он не привык сидеть на одном месте, в особенности таком ужасном, как заброшенный порт на окраине. Но, как бы он не хотел переубедить Шигараки, все было бес толку — лидер после штурма убежища и проигрыша Все-За-Одного потерял всякую мотивацию развиваться и стал одержим одной лишь мыслью о мести; в последнее Томура стал вовсе неудержим, что ставило его репутацию под сомнение. Хотя… она была у него вообще? Ветер бьет в лицо, развивая прямые торчащие во все стороны волосы назад; за спиной послышалось завывание сквозняка и по спине побежали легкие мурашки. Выбираясь на мостовую, прогнившую под тяготой времени и морских волн, он направляется к свалке металлолома неподалеку, что заброшена с десяток лет. Расположенная прямо на берегу, она вызывала жалость и некое отвращение. Столько груд мусора рядом с водой заставила бы обычного человека почувствовать страх за окружающую среду, но Даби все равно. Экология не волновала его, это место он ценил за пустоту и недоступность. Здесь он мог побыть наедине с собой и своими мыслями, не волнуясь об остальном мире, и смотреть на мерцающий под луной горизонт. Он часто ночевал здесь, не в силах оставаться на корабле, что заполнялись криками и возмущениями в темное время суток. Даби нравилась атмосфера свалки, — проржавевшая, она уродливым силуэтом виднелась в одинокой тьме и нагоняла тревогу на проходимцев; это место словно он сам, давно мертво внутри и уродливо снаружи. Шагая вдоль побережья, он вдыхал соленый воздух и глядел, как его кривая тень преломлялась под лунным светом. И вроде бы тишина охватила округу, баюкая размеренным шумом волн, но на душе юноши все так же было тоскливо. Размеренная, слишком обыденная жизнь в Лиге не давала ему покоя, — Даби хотел адреналина, схваток с героями и власти, — и эта серая полоса жизни убивала. В действительности, он уже начал привыкать ко всему, постепенно вливаясь в жизнь банды, однако что-то его сильно отталкивало. Причины такого непринятия были неясны, но он был точно уверен, что одна из них — Шигараки. В этом парне отталкивало буквально все: начиная от его шептания и заканчивая красными ботинками на ногах. Его избалованность и беспечность бесили Даби, но сказать лидеру Лиги Злодеев об этом напрямую язык не поворачивался, — слишком он уж он вспыльчив, а в комбинации с его разрушительной причудой он представлял большую угрозу. Как бы не старался Томура, его попытки стать самостоятельным выглядели нелепо и провально, вызывали жалость и доводили до абсурда. «Лидер из него получится никакой» — думает Даби, когда наблюдает за тем, как Шигараки «строит» новую Лигу. Проходя меж ржавых коридоров, он выходит на площадку, что более-менее не завалена металлом и, поднимаясь по «лестнице» из машин, стальных пластов и прочего мусора, оказывается на вершине кучи. Вид отсюда открывается хороший — блестящая гладь моря качается в такт ветру, гоняя пену к берегу и обратно, а серебряный шар, застывший в иссиня-черном небе, подсвечивает звездную пыль, что усыпана на ночном полотне, словно брызги красок на холсте. Такая умиротворенность нравилась юноше, пусть он и был сторонником хаоса. Садясь на относительно плоскую поверхность, он достает из кармана плаща пачку сигарет и, зажав одну из них в зубах, закуривает. Густой вонючий дым заполняет пространство вокруг Даби, впитываясь в одежду, волосы, кожу; на языке горечь, а в горло терпкий комок, но он привык. Чуть кашлянув, он затягивается сильнее, до боли в обгоревших щеках. Лицо стягивали скобы, соединяющие некогда сгоревшую, вонючую плоть со здоровой, пусть и бледной кожей. Смотря на себя, он не находил сил смириться с историей шрамов — боль и разочарование внутри превратились в ненависть, которую он не мог объяснить даже самому себе. Но, как бы люди не оскорбляли и не унижали его, он давно привык и даже принял свои ожоги. Даби давно понял природу поведения человека, коим являлось самоутверждение за счет унижения других, ведь он сам являлся таковым и меняться не хотел. За спиной послышались тихие, ленивые шаги. Развеивая дым, он повернулся на источник звука. Внизу, в тени груды, в сторону Даби плелся Шигараки; его прищуренный взгляд из-под кисти на лице юноша чувствовал, толком даже не видя Томуры. Затягиваясь, он пронизывает прибывшего горящим во тьме бирюзовым взглядом, скрывая то ли осуждение, то ли неприязнь в очах. Оба молчат, глядя друг на друга с недоверием; тишина напряженно впивается в слух. — Чего надо? — бесцеремонно спрашивает брюнет, чуть поворачивая туловище в сторону Шигараки. — Не твое собачье дело, — Томура скалится, морщинистый лоб искажается в морщинах. Даби усмехается, в предпоследний раз затягивается. Как бы не казался приемник Все-За-Одного серьезен, он больше походил на эксцентричного подростка. — Тогда на кой-хер ты притащил сюда свой тощий зад? — он задирает голову, смотря в небо, делая вид, словно не замечает Шигараки. До ушей долетает тихий псих, сорвавшийся с губ лидера Лиги, и это заставляет Даби улыбнуться. Ему нравилось доставлять неприятности Томуре, наблюдая, как он беспомощно пытается избавиться от них, особенно, если он не в самом выгодном положении. — За тобой я пошел, вот на какой хер! — рычит светловолосый, вставая на одну из «ступеней». Брюнет напрягся, — Шумишь на всю базу, а потом уходишь, хрен пойми куда. Я решил узнать, в какое место ты постоянно ходишь. Не самое лучшее, как я погляжу. Последнее предложение Шигараки буквально выпрыснул, давая понять обгоревшему юноше, что испытывает такую же неприязнь к вкусам Даби, как и последний к нему. Это ничуть не задело парня, так как принимать любое высказывание всерьез не хватит нервов и гордости, чтобы опровергнуть сказанное. Вытягивая последнюю порцию табака, он выдыхает столб дыма в небо и, потушив окурок о капот лежащей под ним машины, отворачивается от Томуры. Ему не интересен разговор с ним, так как он пришел сюда, чтобы побыть один, а не оказаться жертвой нелепого преследования. Даби слышит стук по металлу, его хруст и «лопание», и уже жалеет, что не послал того куда подальше. Смотря вдаль, он напряженно выжидал, когда Шигараки поднимется, и дождался. Садясь рядом с брюнетом, он вытягивает ноги перед собой и кладет на них руки, с осторожностью не касаясь всеми пятью пальцами. Голубоглазый наблюдает за ним боковым зрением, пусть седовласый этого и ни видит. В отличии от Даби, Шигараки более скован и пассивен, и это, кажется, единственный плюс в его персоне, ведь больше ничем он похвастаться не может. Он не хотел заводить разговор из гордости, молча водя очами по воде и пикам холмов, полный всякой дряни. Томура же, опустив голову, поддерживал задумчивую тишину. — Найдется сигарета? — просит вдруг он, поворачивая лицо, обрамленное неряшливыми патлами, в сторону брюнета. Вопрос застает парня врасплох, пусть Даби этого и не показывает. Удивительно, что он смог перебороть свою гордость для такого нелепого одолжения. — А ты что, куришь? — чуть усмехаясь, задает встречный вопрос злодей, вновь доставая из кармана коробку. Делиться ему, конечно же, не хотелось, поэтому он, открывая пачку, вытаскивает сигарету зубами, зажав меж губ. Томура с огорчением наблюдает за ним, однако на лице, помимо угрюмой мины, разглядеть ничего не получалось. Зато его отлично выдавали глаза. Красные, словно рубины, они выражали всю ту злость и ненависть к миру, что обычно таят внутри все злодеи; но, в отличии от большинства, его очи налиты кровью, разгорячены и жаждут разрушений. Этот привкус отречения был в некоторой степени знаком Даби, и эту одну из немногих черт, объединяющих их, он не отрицал. — Нет, — сознался он, глядя, как юноша поджигает сигарету. В голосе Шигараки прозвучало замешательство, смешанное со раздражением. Даби ухмыляется, исподлобья бросая взор на парня, — но хочу попробовать. — Как маленький ребенок… — тихо фырчит брюнет, отводя глаза в сторону. — Что ты сказал? — Что я сказал? — передразнивает его юноша, строя из себя дурачка. На физиономии Томуры проскользнула волна недоверия. Махнув рукой, Даби достает еще одну сигарету и, отдавая лидеру, смотрит на него с неким выжиданием. Шигараки крутит сигарету в руках, разглядывая бумагу, словно какой-то экспонат; голубоглазый хотел было рассмеяться, но сдержался, лишь незаметно для преемника ВЗО улыбаясь. Лидер Лиги засовывает трубку с табаком меж губ, наклоняясь к Даби; с щелчком раскрывая старую квадратную зажигалку, злодей чиркает ею. В бледной темноте загорается маленький огонек и, прикоснувшись к концу сигареты и заразив ее своим теплом, потух так же мимолетно, как и зажегся. Шигараки затягивается с большой силой и тут же закашливается, отворачиваясь от парня. Безнадежно покачав головой, Даби хмурится от жалкой попытки закурить. — Легче, — комментирует юноша, затягиваясь вслед за Томурой, словно показывая, как правильно. Седой, оценивающе посмотрев на эту картину, отвернулся к морю, пытаясь повторить. И у него вроде бы получалось; по крайней мере, он не кашлял, как пострадавший от пожара жилец дома, а лишь морщился, словно ест горькую конфету. Даби так же разглядывает волны, не обращая внимания на проколы Шигараки в виде внезапного кашля или неудачной затяжки. Они просто сидели, заполняя воздух и легкие терпким никотиновым дымом. Луну заполонила мутная пелена, все расплылось в сером тумане, и тишина была подтверждением этому странному, словно сон, моменту.