afraid

***

Поло смеет заявиться под вечер, как бывало раньше, в те долгие летние дни, когда мир казался необъятным и несущим приключения, первая выпивка — горькой и запретно-прекрасной, посиделки с играми на приставке и пивом — тем, что никогда не изменится, и когда никто не смог бы представить Гузмана и ребят в разных компаниях. Как бывало раньше, до того, как мир Андера по вине Поло поглотили бесконечные допросы, сочувствующие и подозревающие взгляды исподлобья, обманчиво-понимающие слова, истинный смысл которых доходит не сразу. До того, как Поло возложил на Андера груз своей вины, заклеил его рот неозвученной клятвой о молчании — клеймил дружбой с собой. — Я могу чем-то помочь? — в короткой фразе и затравленном взгляде апокалипсис эмоциональных порывов кроется, нерастраченной искренностью обливает Андера с ног до головы чужая нервозность, схожая с предчувствием подсудимого во время повторного расследования — трепет на границе Ада и Рая. Тюрьма Поло — не небольшая площадь его комнаты, в которой он с удовольствием себя запер, а лабиринт его разума, куда более опасный, чем многодневное затворничество. Лабиринт, который уже однажды привёл юношу к тупику. Вина лжеца, то дремлящее зло за внешней слабостью — длинная тень стоящего против солнца, растущая до тех пор, пока не наступит ночная тьма. И для Поло она почти наступила, залившись хлорированной жгущей водой в дыхательные пути. «Пришёл, чтобы напомнить тебе о неизбежном предательстве одного из нас, дружище,» — слышится Андеру, но у него нет сил, чтобы ругаться, и времени, чтобы вот так размениваться последней честью тёплых воспоминаний, от них и так остались непорочные крупицы. Он не может просто так отмахнуться от большей части своей сознательной жизни, не может вразумить себя голосом Гузмана: «возьми себя в руки, а ублюдка — за шкирку и выкинь нахер». К тому же, Андер подозревает, что Поло раскаялся ещё в ту самую роковую ночь, когда трясся над порозовевшей от смываемой крови раковиной. Спокойный парень и чёртов вечный нейтралитет к вашим услугам. Приютит жертв своих же поступков и дарует прощение виновным. Они располагаются на заднем дворе, садятся плечом к плечу, будто бы о той пропасти, которая возникла между ними, теперь можно забыть из-за какой-то пресловутый жалости — как будто эта бездна сжалась до размеров могилы. И словно не было тех недель, когда они старались друг на друга даже не смотреть, не говоря уже о разговорах. Поло жаль Андера. Андеру жаль всех, кто хочет ему помочь. Одноклассник говорит много и не слишком содержательно, изредка останавливается, чтобы дать время переварить услышанное. Выясняется, что он впутался в новую интрижку на троих — забавно, учитывая его горький опыт. «Давай же, де-етка, — наверняка мерзенько тянет недалёкая фальшивка, при любом удобном случае называющая себя девушкой Поло, по-хозяйски заключает его вытянутое лицо в ладони и перебирается к юноше на колени, — ну, почему нет?» Андеру тошно подобное представлять, но он рад, что у Поло ещё не иссякли всякие эмоции и интерес к любовным утехам — значит, он ещё не окончательно раздавлен. Он — сплошное противоречие, поселившееся в мыслях окружающих. — Не думаю, что это нормально, но суть ведь в том, чтобы быть не нормальными, а счастливыми? — в его словах есть нечто по-взрослому мудрое и по-детски наивное, а на правильном лице Поло короткая улыбка проскальзывает — её теперь не часто увидишь. «Прости. Хочется разрушить твою веру в хороший исход в отместку за мою, » — хотя прощать тут, кажется, должен Андер. — Да, наверное, — он бы отдал последние душевные силы, чтобы уничтожить в себе это ужасное, извращённое чувство. У заклятых друзей на двоих один косяк и умиротворённо-непреклонная неприязнь к миру. Поло мечтает сбежать отсюда, переехать в Лондон, закончить там учебный год и ни о чём не вспоминать. Создать вокруг себя иллюзию того, что не он осквернил руки чужой кровью и дружбу с детства ложью — попросить влиятельных матерей даже не пытаться вывести его на разговор, создать новый аккаунт в Твиттере и любоваться культурным наследием дождливо-прекрасной Великобритании. Кататься с биноклем в руках на колесе обозрения, с высоты которого открывается лучший вид на достопримечательности и зависать в кафе, где пахнет горячим шоколадом, с новыми приятелями, которые не видели длинной тени его прошлого — о причине переезда он, разумеется, соврёт — это вошло в привычку. Андеру бежать некуда, но это уже не имеет значения — пути к отступлению перекрыты. Когда Поло, окрылённый новыми перспективами, будет паковать чемоданы, Андер будет лежать на больничной койке в окружении стерильных аппаратов со сложными названиями, вглядываться в белый потолок пустыми глазами, силясь найти в нём ответ, почему он всё ещё здесь. Смесь разочарования и привязанности окружающих к больному — искусственные цветы в изголовье, чужие надежды — похоронный мотив колыбельной, змеёй оплетающий затылок, тянущийся через бритые виски к ушам. — Заявка уже принята, мы начнём собираться на следующей неделе. «Раздели со мной этот переходный период жизни болезни, как когда-то разделил первую ложь и первое смутное влечение». — Будь добр, поскорее избавь нас всех от своего присутствия, — у Андера хватает мужества, чтобы не дать сверстнику причины засомневаться в принятом решении хоть на миг, удержать в этой клетке, надавив на жалость. Заученное и смиренное «так будет лучше для всех» ложится поверх вихря мыслей, помогает поверить в единственный правильный выход. Андеру даётся шанс поцеловать Поло напоследок, но он не собирается всё усложнять лишними эмоциями, которые отразились бы в померкнувших глазах. Не ударит под дых, не подведёт чуть более, чем дружеское, доверие. Они придушенно усмехаются на прощание, братски прислонившись друг к другу головами, выталкивая из лёгких последний дым.