Мужчины Рона Уизли

*** — Когда всё это началось, Рон? Когда ты мне изменил впервые? Я смотрел на смертельно бледную Гермиону, на разорённую стихийным выбросом гостиную, где всё было готово к завтрашнему Рождеству, на упавшую ель, лежащую в осколках ёлочных игрушек, и чувствовал смятение, пустоту и... Облегчение? От самого себя было тошно, но не настолько, чтобы чувствовать себя свиньёй перед супругой. Да, я виноват перед ней, бесконечно виноват, но мне отчего-то казалось, что она давно всё знала, но молчала. Почему молчала, я не знал. Может, хотела, чтобы я сам обо всём рассказал? А может, её знание я себе придумал. — Гермиона... — Перестань! Я хочу, я должна знать! Скажи, кто это был. — Я не думаю, что... — Ты никогда ни о чём не думаешь, Рон! Чёрт бы тебя подрал! Я потратила на тебя свои лучшие годы, родила двоих детей, а ты всё это время трахался с мужиками! Ненавижу! Кто. Был. Первым? Она была, безусловно, права. И про лучшие годы права, и про детей, но... Всё утыкалось в чёртово «но»! Мне часто хотелось спросить свою умницу-жену: а была ли у нас вообще семья? Семья в том полном значении этого слова, которое в него вкладывал я. Если бы она с самого начала поменьше работала, посвящала хотя бы несколько часов нам с детьми и не отрицала возможность наших с ней совместных выходных и семейного отдыха... Оправдания. Всего лишь оправдания, не имеющие права на существование, и перекладывание ответственности. Но, чёрт бы меня подрал, я до последнего хранил ей верность в душе. До тех пор, пока однажды не понял, что не вижу в ней больше женщину — лишь мать моих детей и строгого, застёгнутого на все пуговицы политика. Тогда и надо было во всём признаться и попросить развода, но я струсил. С тех пор прошло уже восемь лет. Восемь грёбанных лет я разрывался между тем, что должно, и тем, чего хочу. — Гарри... — Гарри? — потрясённо выдохнула Гермиона, осев на припылённый штукатуркой и краской диван. — Гарри... — Гарри. Ему тогда хреново было, на работе серьёзные проблемы, вот мы и напились оба, как лорды. И трахнулись. Гарри тогда плохо было по-настоящему. Он даже пришёл к нам с Гермионой за поддержкой уже нетрезвый и с двумя бутылками огневиски. Гермиона на тот момент отсутствовала — у неё был какой-то то ли семинар, то ли лекция в берлинском магуниверситете. Гарри воспринял это с воодушевлением и потребовал разливать. Я зачем-то попробовал воспротивиться его желанию напиться, зная за собой неумение пить, но с Гарри спорить бесполезно, и как-то сами собой на кухонном столе появились стаканы и нехитрая закусь из колбасы и сыра. Когда мы пошли по третьему кругу, из друга полезли пьяные откровения о том, как он виноват перед напарником, не сумев защитить того от Авады во время операции. Ему необходимо было хоть как-то свой проступок искупить, и он полез ко мне. А я не стал взывать к благоразумию. Я хотел его, хотел со школы, вопреки любви к Гермионе, и до сих пор помню сладость его искусанных губ, мучительную, горячую тесноту тела, короткий стон и желание дать как можно больше. Не быть чёртовым искуплением. Тогда я сделал всё возможное, чтобы Гарри тоже стало хорошо, хоть и знал: нужно ему не это, но иначе просто не мог. К дементорам Аврорат, в который я не пошёл с ним за компанию! — Ты его хотел, правда? Ты его всегда хотел. Со школы. Признайся. В золотисто-карих, как гречишный мёд, глазах Гермионы стояли слёзы и мука, но она улыбалась. Я усмехнулся. — Я тебя любил, Гермиона. — Но это не мешало тебе вожделеть всяких мужиков! Какая же ты двуличная тварь! Кто был потом, после Гарри? — Исповедь? Она дёрнула плечом, холодно глядя мне в глаза, и согласилась. — Исповедь. — Почему ты так уверена, что мне это нужно? Что тебе это нужно? Может... — Не может, — отрезала она, закипая снова. — Я хочу знать с кем трахался мой муж, пока я пыталась кем-то в этой жизни стать! Я должна знать! — Не с тобой, точно, — горько хмыкнул я. Она сурово поджала губы. — Это не причина, чтобы разрушать и предавать нашу семью, Рон! Я заскрипел зубами. Значит, виноват только я один? — А у нас была семья, Гермиона? Была? Когда мы в последний раз проводили вместе день без того, чтобы ты сорвалась на работу, бросив детей на меня? Или, может быть, у нас с тобой всё в порядке в постели? Скажи мне честно, дорогая: я мог подойти к тебе вечером, просто обнять и сказать, что хочу тебя, безо всякой прелюдии вроде цветов или ужина в ресторане, не получая в ответ отговорки, что у тебя болит голова или что ты зверски устала?! — Оправдываешь себя? Этому нет оправданий! Если я не хочу секса каждый день — это не значит, что со мной что-то не в порядке. Я не собираюсь насиловать себя, лишь бы доказать тебе это, слышишь меня, Рональд Билиус Уизли? И не смей перекладывать вину за свою похоть и неумение её сдерживать на меня и мою холодность! Как ожидаемо! Я устал чувствовать себя рядом с ней, такой чистой и всегда в белом, тупой, похотливой скотиной! Мы не совпадали по темпераментам изначально и знали об этом, но не думали, что это может стать серьёзной проблемой в отношениях. — Я хочу развод, — проговорил я, чувствуя себя дико уставшим. — Чтобы трахаться со своими мужиками уже не скрываясь? — колюче осведомилась она. — Я не прыгаю по постелям любовников, как козёл по горам, Гермиона. — Да? Правда, Рон? Ты и в самом деле, перед тем как прыгнуть в новую постель, заканчиваешь старые отношения? Надо же, какое благородство! Только со мной оно почему-то не сработало. — Гермиона! — Я не дам тебе развод. У меня карьера, у тебя карьера и у нас дети. Я не позволю тебе жертвовать чем-то по-настоящему важным ради твоих блядок. Кто был следующим? Карьера... Да мне давно уже наплевать на собственную карьеру, хоть мне и прочили место главы отдела быстрого реагирования. Я и в Аврорат-то пошёл уже после рождения дочери, пытаясь чего-то достичь в этой жизни и доказать самому себе, что достоин своей жены. Хотя лично меня вполне устраивала работа у Джорджа в магазине. До определённого момента устраивала... — Джордж. Следующим был Джордж. Брат погибал. Это видели все, и даже такое малочувствительный болван как я не мог этого не заметить. Мы работали вместе, и каждый вечер, когда закрывалась дверь за последним покупателем, он напивался до совершенно скотского состояния, а мне приходилось затаскивать его в спальню и уже потом аппарировать в наш с Гермионой пустой дом. Она почти всегда приходила позже меня, уставшая, сонная и ни на что не способная, в то время как мне отчаянно не хватало даже не секса — внимания. Хотя секса тоже не хватало, но я не собирался искать его на стороне. Тем более не собирался вляпываться в связь с родным братом. Джордж попросил меня об этом сам, крутя в руках флакон с каким-то зельем. Как я понял немного позже, зелье было оборотным, и любовь у них с Фредом была совсем не платонической. Я совсем не хотел об этом знать, но отказать смертельно бледному Джорджу, глядящему на меня с не до конца понятной решимостью, попросту не смог. С Джорджем было... странно, как будто это я и в то же время не я. Не мое тело стонет и выгибается под прикосновениями, не мои губы саднит от его поцелуев, не мой член он заглатывает так глубоко, что едва не задыхается, не в мои плечи он вцепляется ногтями, оставляя красные полосы. Ему хватило года и семи извращённых сеансов секса со мной под обороткой, чтобы суметь отпустить Фреда, простить ему смерть и снова захотеть жить. Я же после этого и после рождения Розы ушёл в Аврорат. Джорджу я был больше, слава Мерлину, не нужен. Гермиона смотрела на меня с брезгливым недоумением, словно не желая верить тому, что услышала. Рассказывать, оправдываться... Иным поступкам нет оправданий, хоть они и были совершены из лучших побуждений. — Джордж? Ты трахал своего брата? Это мерзко, Рон. Как вы могли?! — Поверь мне, ты не хочешь знать как, — проговорил я, потирая затылок. О том, чего мне стоило принять правильное решение и дать Джорджу возможность попрощаться с Фредом, я не скажу. Ей это не нужно, а я буду выглядеть в её глазах ещё более жалким. Хотя судя по её поведению, ниже чем есть упасть мне вряд ли уже удастся. Гермиона хмыкнула. — Ты прав, не хочу. Боже мой, а ведь я тебя любила! — Я тоже тебя любил, Гермиона. — Нет. Так не любят, Рон. Кто был после Джорджа? Я сглотнул. В Аврорате я удивительно легко нашёл своё место, будучи, как и Гарри, адреналиновым маньяком. Наш отдел быстрого реагирования постоянно находился в центре приключений и опасностей, и я словно вернулся обратно в школу. Пришлось, конечно, тренироваться, учиться, но меня взял под крылышко Гарри, оставшийся после всего, что между нами было, моим другом, и мне удивительно быстро удалось адаптироваться на новой работе. О том пьяном вечере мы с Гарри приняли обоюдное решение не вспоминать. И не вспоминали... — Малфой. Люциус Малфой. Люциус Малфой, пожирательская сволочь, каким-то чудом сумел откупиться от Азкабана и даже вытащил оттуда несколько своих товарищей. Он тогда находился под наблюдением Аврората, так и не заслужив полного доверия. Десять лет контроля до первой ошибки. И уж не знаю, с какого великого бодуна контроль над ним решили повесить на меня, то ли доверяли, то ли, напротив, проверяли, но едва я одолел курс молодого бойца и стал полноценным аврором, как мне сообщили эту «знаменательную» новость. Целый год раз, а то и два в неделю меня обязали навещать бывшего Пожирателя в его мэноре, снимать заклинания с волшебной палочки и беседовать о жизни. О чёртовой жизни, в которой я тогда ещё не запутался окончательно и бесповоротно. Беседы с Люциусом мне давались плохо. Этот слизеринистый белобрысый гад провоцировал меня на агрессию, испытывая и без того не бесконечное терпение показушными снобизмом и высокомерием. Его хотелось избить до полусмерти, запытать... То ли въебать как следует, то ли выебать от души. К последнему он меня, впрочем, и подталкивал с самого первого дня нашего вынужденного взаимодействия, но я продержался, не поддаваясь на провокации, аж целых полгода. Герой, бля! Трахать его было невыразимым эстетическим удовольствием: Люциус оказался потрясающим любовником — красивым, жадным до секса, умелым. У него было стройное бледнокожее тело с охуенно длинными ногами, которыми он так крепко сжимал мои бока, когда я трахал его на столе в гостиной Малфой-мэнора, у стены в прихожей, на пушистом ковре возле камина, в комнате для гостей... Никогда — в спальне на супружеской кровати. Иногда ему хотелось погорячее, и тогда я наматывал на кулак длинные блестящие волосы и вбивался в него сзади, шепча на ухо самые грязные ругательства, которые только приходили на ум. Малфой охотно плевал на все условности, потакая своим желаниям, любил поговорить и выпить бокал вина после секса и был влюблён в моего отца, отчего я чувствовал себя неуместным, что ли. Наша связь продолжалась ещё год после того, как его передали другому контролирующему, и слезал я с неё, как наркоман с иглы — мучительно, обманываясь и трижды срываясь. — Отлично! Просто отлично! Ты трахался с Малфоем-старшим. С младшим у тебя тоже был секс? — Нет, — отрицательно покачал я головой. — Хорьки не в моём вкусе. — Ты предпочитаешь павлинов. Ненавижу тебя, Рон! — выкрикнула Гермиона, сорвавшись. Елочная гирлянда хаотично замигала огнями и погасла. — Продолжай. — Гермиона, я не хочу говорить о прошлом. — Зато я хочу. Я хочу знать всех твоих любовников. Всех, с кем ты трахался, предавая нашу семью и моё доверие. Кто был после Малфоя? — Забини. Недолго. Меня не хватило на его постоянные истерики и попытки меня контролировать. Хотя сексом Блейз занимался самозабвенно, полностью отдаваясь процессу. Правда, сравнения с Люциусом не выдерживал. Зачем я ему понадобился я так и не понял до сих пор, но он атаковал меня сразу, стоило мне слезть со встреч с Малфоем, и не отступил до тех пор, пока я не сдался, оказавшись в его постели. Забини сосал так, что все плыло перед глазами и перехватывало дыхание, а в койке предпочитал вести — опускался на меня сверху и задавал темп, бурный и бешеный с первых же секунд. На его южный страстный темперамент, контроль и постоянные сцены ревности меня хватило две недели, а потом заболел Хьюго, Гермиона уехала на пятидневную конференцию в Берлине, и с Блейзом я больше не встречался, вздохнув с облегчением. Странное дело, но именно после этой связи я остро ощутил, что теряю свою семью, что мы с Гермионой опасно отдалились друг от друга, живя каждый в своём мире, и попытался стать примерным отцом и мужем. Вот только Гермиона оказалась неспособной поддержать мою попытку — её карьера тогда пошла в гору, а значит, времени на нас и выходных у неё стало ещё меньше и с Розой и Хьюго всё чаще сидела моя мама. «Нора» стала нашим вторым домом, и в августе на свой отпуск я сбежал в заповедник к Чарли, прихватив детей. Мне была необходима эта передышка от мамы и её ворчания. Тогда я ещё надеялся сохранить свою семью. — Потом. — Потом был Крам, — покорно признался я, смирившись с тем, что Гермиона не отстанет, пока не узнает всё. Виктор уже три года работал в драконьем заповеднике и оказался удивительным собеседником, с ходу очаровав Розу и Хьюго. Я, наверное, был немножко влюблен в него в школе — самую малость... Виктор охотно подставил мне задницу в первую же ночь моего отпуска, когда дети были накормлены, успокоены и уложены спать. А потом трахнул меня. Именно с ним я впервые познал радости анального секса, сумев довериться. Он был очень нежен и долго готовил меня, смазывая, растягивая и одновременно болтая какую-то ерунду, так что я почти не почувствовал боли, когда он наконец вошел, а кончил чуть ли не радугой. Вообще с ним было легко и приятно, и расстались мы также легко, как и сошлись, без истерик, драм и ощущения ломки. Тогда я ещё любил Гермиону. Или по-привычке убеждал себя в этом? Не знаю. До сих пор не знаю, но Гарри я точно любил, сумев признать свои чувства благодаря Виктору. Гермиона побледнела. — Крам... Кто?.. — Ты знаешь. И я прошу у тебя развода. Я не могу больше так, Гермиона, я устал жить в постоянном обмане. Мы все устали. Щёку обожгло пощёчиной. Я вполне мог бы увернуться, не дать ей себя ударить, но не стал. Зачем? Ей необходимо выплеснуть все это наружу. — Ничтожество! У него и твоей сестры трое детей, которым нужен отец. Ты тоже нужен Розе и Хью, Рон. Я не дам тебе развод. Слышишь меня?! Я не дам тебе возможность погубить мою карьеру... — Всё в жертву работе, да, Гермиона? — усмехнулся я, ловя её руку, поднятую для ещё одной пощёчины. — Не тебе меня осуждать! В отличие от тебя, я никогда тебе не изменяла! — А ещё в отличие от Гарри и от Джинни. Моя сестра поймёт. Не одобрит, но поймёт. — Что ты имеешь в виду? — не поняла она. Стало смешно. Неужели она и в самом деле не видела дальше собственного носа? Умная же женщина. — Джинни давно с Луной, это особо и не скрывалось. — Гермиона возмущённо открыла рот, но я её перебил, не дав заговорить. — Прошу тебя, ни слова об извращенцах Уизли, хорошо? Я обещаю тебе, что у моих детей всегда будет отец и что ты в любой момент сможешь попросить меня о поддержке, но здесь я не останусь. Я ухожу, Гермиона. Счастливо оставаться и трахаться со своей работой. — Ненавижу тебя! Ненавижу! — крикнула она, дёргаясь. Я уже думал, что по гостиной снова полетит ёлка, возглавляя хоровод предметов, но Гермиона взяла себя в руки и холодно потребовала. — Отпусти. Я разжал пальцы и отступил на шаг, глядя, как она растирает отметины от моих пальцев на запястье. — Гермиона... — Развод ты не получишь, Рон, и до совершеннолетия Хьюго на летние каникулы наших детей изволь притворяться любящим мужем и отцом. Надеюсь, в газетах не напишут о твоей ориентации. — Я не собираюсь совершать публичный каминг-аут. — Молодец. А теперь убирайся. Вон пошёл. Странное нынче Рождество. Я покосился на лежащую посреди гостиной ёлку, на бледную Гермиону, сжимающую кулаки, развернулся и вышел. Это Рождество я встречу с Гарри, я шёл к этому несколько лет. И всё-таки перед Гермионой я бесконечно виноват. Аппарировав в ставшую родной квартиру, я прислушался к пению Гарри, доносящемуся в коридор из кухни, принюхался к аппетитным запахам и улыбнулся, чувствуя облегчение. Я на своём месте. — Рон? Я прошёл на кухню, обнял его за талию, уткнулся носом в шею и выдохнул: — Я дома, Гарри. Я дома. Мы с Гермионой расстались, я чувствую себя свиньей, но это нормально. Пройдёт. Люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Ужин? Джинни прислала твой любимый пирог с патокой. Я кивнул. Кажется, теперь я знал, кто открыл Гермионе глаза на наши с Гарри отношения, сделав нам своеобразный подарок к Рождеству.