Контроль

Сердце бьется о его ладонь. Нет, не совсем – он скорее додумывает его удары, потому как сердце Данте бьется ровно. Ну, относительно. Он смотрит брату в глаза – взгляд из-под челки скорее заинтересованный, чем какой-то другой, – и пытается не думать. Его пальцы неосознанно гладят кожу – теплую, она не может быть иной. Гладят, да. Должно быть, ситуация в целом нормальна, поэтому братик и не дергается. Данте интересно. Данте интересно, чего хочет любимый братец. Вергилий никогда не приходил сам. Никогда не прикасался сам – первым. Надо сказать, Вергилий всегда мотал Данте нервы. Но не сегодня. Не сейчас. Вергилий мысленно благодарит брата за то, что тот не двигается. Он ведет пальцами по груди Данте, касается ключицы, соска, останавливает руку и вновь вглядывается в бледно-голубые глаза близнеца. Тот немного приподнимает брови – насмешливое недоумение. Наверняка, он думает, что братишка не может решиться и ловит особое мгновение нерешительности. Что ж, отчасти он прав. Вергилий успевает уловить момент, когда у близнеца напрягаются мышцы, в эту же секунду тот пытается скинуть брата с себя. Но не выходит - Вергилию достаточно двух рук и небольшого усилия, чтобы уложить его обратно. Они оба не отличаются терпением, но у старшего брата лучше выдержка. Данте издевательски фыркает, но послушно откидывается на подушки. Ему интересно, что будет. Вергилий мельком замечает, что любопытство стоит занести в список смертных грехов. Так, на всякий случай. Его грех – иной. Он вновь кладет ладонь над сердцем брата. Кожа теплая, живая. И его снова накрывает. Накрывает диким, обжигающим желанием. Острым, как сталь. Сжать пальцы – не пальцы, когти, – сгрести кожу, мягкую, гладкую, тонкую, теплую кожу. Под кожей – плоть. Горячая, сочная, упругая. Плоть - пульсирующая, влажная. Содрать ее, сжать в ладони, как мякоть диковинного фрукта, оторвать, выжать. Обнажить кости, светлые – у Данте, должно быть, светлые, почти белые кости, – шершавые, твердые. Вергилий резко выдыхает, облизывает губы. Его ладонь легко лежит поверх груди брата, но не этого хочется, совсем не этого. Хочется рвать, кусать, терзать. Он готов кончить только от мыслей об этом. Но нельзя – это глупость, слабость. Самоконтроль – единственное, что важно. Если он пойдет на поводу инстинктов – пусть даже инстинктов демона – кем он будет? Еще одним из многих, слабых, глупых, недостойных? Если что-то или кто-то контролирует тебя, значит, ты слишком слаб. Даже хорошо, что Данте так не думает. Даже хорошо, что он не понимает. Так правильней, проще… приятней. Вергилий зло закусывает губу. Его собственное сознание издевается над ним, подсовывая образы горячей как огонь плоти, которую так легко разодрать в клочья. Недоверие, недоумение, а быть может, даже страх в глазах брата. И покорность. Вергилий морщится. Данте в реальности и впрямь слегка недоумевает – его вечно спокойный братец выглядит как наркоман, который вдруг решил завязать. Но не понимает причин. Еще бы он их понимал – в конце концов, они с братом слишком разные. Они даже любят по-разному, хотя, казалось бы. Близнецы, да? Вергилий делает это пальцами. Так ему кажется ярче, естественнее. Этот порыв объяснить он не может. Только… не сейчас. Плоть расходится под его пальцами, словно ждала этого с самого начала. Кожа забивается под ногти – человеческие конечности не предназначены для таких упражнений, - но вот плоть поддается легко. Вергилий раздирает грудь брата голыми руками. Жаркая, терпкая кровь заливает его ладони. В мыслях не было и вполовину так хорошо. Данте от неожиданности дергается, пытается сбросить брата с себя снова, но тот уже слишком увлечен – одной рукой он умудряется держать близнеца поперек горла, придавливая локтем, наваливаясь всем своим весом, вжимая в методично скрипящую кровать. Есть какое-то время, пока тот не вырвется – пока хватает запала и сил держать его. Пока – можно наслаждаться. Вергилий сжимает пальцами мышцу, она судорожно сокращается прямо у него в руках, прямо сейчас, здесь, на самом деле. Он не… он не думал, что это будет так – захватывающе, безумно, прекрасно. И этого мало. В мечтах – ладно, пусть это были мечты, глупо лгать самому себе – было хорошо, но в реальности… Пьяняще. Дурманяще. Вергилий чувствует ребра кончиками пальцев. Жесткие, твердые, одетые в плоть. И… Дыхание перехватывает. Руки, кажется, начинают дрожать. Данте... дышит. Ходят под рукой пружинистые мышцы, вздымается и опадает разодранная грудная клетка. Вергилий чувствует, как дышит Данте – хрипло, быстро. Это от боли – демонам тоже может быть больно. Даже его близнецу. Но он не вырывается больше, и Вергилий рискует – отпускает, убирает руку. На секунду отвлекается от влажной, кровоточащей плоти, перебирая ее пальцами, прижимается губами к шее брата, где истерично колотится пульс. - Если ты хотел моей крови, - Данте говорит удивительно спокойно и флегматично для того, кому едва не вытащили голыми руками сердце, - мог бы просто попросить… Закончить фразу он не успевает. Вергилий резко, с рыком, хватает его за горло. Не просто рукой – потерял контроль, взбесился, снова ошибка, – а демонической, пусть и не до конца. Изогнутые когти, которыми так удобно и приятно разрывать мясо; грубая чешуя, через которую почти не ощущается, как вздрагивают мышцы, когда выступающие гребни на запястье цепляются за них, рвут. Вергилий даже в таком состоянии следит за тратой энергии - неосознанно, рефлекторно, - поэтому превратилась только ладонь и чешуя поползла совсем немного вверх по руке. Он сжимает горло брата до тех пор, пока тот не хватает его за руку, пытаясь разжать хватку. Но конкретно сейчас – старший близнец сильнее, и они оба знают это. Вергилий внимательно вглядывается в лицо брата – а тому уже не хватает воздуха. Любопытство... пожалуй, не порок. Вергилий чувствует, как приятно хрустят позвонки в шее брата, но быстро отпускает его. Он не уверен, что стоит ломать Данте шею. Не то, чтобы тот умрет – хотя кто знает, – но все равно это немного не то, чего хочется. Вергилий мгновенно склонятся к брату, по-прежнему не позволяя ему дергаться, и шепчет на ухо: - Твоя жизнь, - Данте захлебывается воздухом, когда близнец прикусывает ему кожу за ухом, - принадлежит, - Вергилий собирает капли крови языком. Вкус ее не слишком волнует полудемона, скорее, добавляет происходящему сладости, - мне. Последнее слово он выдыхает, отстраняясь. Не слишком – только для того, чтобы погладить рану на груди брата, снова погрузить пальцы в сокращающееся мясо. Вергилий на секунду замирает, наслаждаясь тем, что брат дышит в его руках. Каждый его вдох… Он чувствует каждый его вдох гораздо острее, чем свой собственный: полнее и ярче. И это прекрасно. Данте облизывает губы, чуть подается назад. Ему больно. Вергилий неохотно отпускает его совсем. Брат… не понимает. Он сосредоточено вглядывается в его лицо, но старший полудемон не слишком уверен в том, что близнец пытается там разглядеть. Раскаяние? Страх? Что бы то ни было – Данте этого не увидит. Вергилий подносит ладонь к лицу и начинает слизывать кровь. Смывать ее - кровь - он считает кощунством. Данте издевательски фыркает – не хватает только его привычного возгласа «Педант!». И внезапно – по крайней мере, для своего близнеца внезапно – Данте кивает. Соглашаясь? Разрешая? Ощущение парализует. Да. Это согласие. Теперь – можно все. Все, о чем он думал, все, о чем не думал. Его брат, его близнец, его Данте – теперь это не просто слова. Это не бред воспаленного разума – это правда. И у Вергилия отказывает его хваленый самоконтроль. Можно, можно…. Он прижимается губами к раскрытой ране – ее края уже начинают стягиваться, но прошло слишком мало времени, чтобы все заросло полностью, – и пробует брата на вкус. Сначала губами, как много раз до того, потом языком, зубами. Данте громко стонет – это больно, это должно быть больно – а потом хрипло смеется и вцепляется в волосы брата. Притягивает ближе. Вергилий чуть поднимает голову, недовольно фыркая прямо в раскрытую рану. Он не любит, когда Данте тянет его за волосы, но тому плевать. Он подается вперед, пользуясь тем, что его не слишком-то останавливают и целует брата. Вергилий какое-то время терпит, но потом укладывает близнеца на лопатки, перехватывает его руки и разрывает поцелуй. Он хочет видеть Данте, который не пытается перехватить инициативу. Он хочет держать ситуацию в руках. Он хочет, чтобы брат… покорился. Хоть раз. Он хочет попробовать, каково это. И Данте сдается. Пусть на время – но сдается. Вергилий какой-то частью сознания отмечает, что его брат видит гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Но сейчас не до этого. Сейчас можно быть каким угодно, делать что угодно – и это заслоняет собой абсолютно все. Вергилий ласково треплет брата по щеке, проводит окровавленными пальцами по его губам – Данте не двигается. Данте ждет. И только за одно это Вергилий благодарен ему. Когтями под ребра, сбоку – это очень неприятно, да. Мучительно больно, но Вергилию почти так же мучительно приятно, когда его когти входят в плоть, царапают ребра. Данте воет и рычит – и матерится, – корчится и выгибается в руках брата. Вергилий гладит его по спине свободной рукой, целует в висок, прижимает к себе – и небрежным движением вгоняет когти еще глубже. Данте кусает эту его руку чуть пониже локтя, рвано и сипло дышит, еще ближе прижимаясь к Вергилию. Тот перебирает, гладит его волосы. По запястью стекает горячая, липкая кровь. Данте почти лежит на его коленях, и когти входят глубже. Это приятно – действительно приятно. Живой. Жизнь в руках. Не столько в жизни дело, а сколько в том, что это - его жизнь. Она принадлежит ему – принадлежала всегда, с самого начала. Просто теперь можно это… почувствовать. Данте затихает – старается дышать глубже, реже. Не вырывается, даже не вздрагивает, когда Вергилий медленно переворачивает его на спину. Когти выходят из тела почти беззвучно – они должны были разодрать плоть, но Вергилию действительно не хочется этого. Кровавое месиво на месте ребер брата – хорошо, но не слишком приятно. Поэтому вместо когтей внутри тела оказываются обычные пальцы – и кожа гораздо чувствительней жесткой чешуи. Данте быстро облизывает губы, негромко стонет, но лежит смирно. Брат водит окровавленными руками по его телу, на коже остаются следы – глубокие царапины и синяки. Вергилий относится к близнецу как к подарку – постепенно сдирает упаковку. Аккуратно, неспешно, дразня себя. У него мелькает мысль, что Данте доверяет ему настолько, что даст содрать с себя кожу живьем. От этого по рукам пробегает дрожь и перехватывает дыхание. Возможно, дело не в доверии вовсе, возможно, Данте просто не знает, как далеко зайдет брат, возможно, знает, но вытерпит все, возможно, будет даже жалеть… Вергилию плевать. Сейчас он живет моментом – пусть это совсем не в его стиле. Когти оставляют полосы на бедре брата, справа. Вергилий вообще сейчас в очень неустойчивой форме – человеческое и демоническое перемешалось в редкостно невообразимых долях, к тому же меняется, почти не требуя концентрации, следуя лишь тени мысли, желания. Он никогда еще не чувствовал себя настолько собой. Данте протяжно стонет – от боли? – когда Вергилий резко подается вперед. Да, это напоминает насилие. Безо всякого перехода, без подготовки, почти насухую – здесь он явно погорячился. Больно обоим – несмотря на то, что это не первый раз, несмотря на то, что у Вергилия в голове стоит кровавый туман, несмотря на то, что у Данте он стоит перед глазами – забытье, почти нечувствительность к боли, – им приходится сбавить темп. Вергилий целует брата в плечо, зализывает длинную царапину – и удивляется, когда успел ее оставить. Данте хрипло интересуется, почему любимый братец сделал из него кусок мяса. Вергилий вместо ответа кусает его плечо посильнее – клыки удивительно плавно распарывают плоть, хотя явно должны делать это менее аккуратно, рвано, - и начинает двигаться. Данте рычит, полосует ему спину ногтями, цепляется за шею так, что Вергилию перестает хватать воздуха. О да, с братца станется придушить его в запале – за все то хорошее, что он с ним сделал. Вергилий вырывается из захвата, прижимает руки брата к кровати так сильно, что когти пропарывают не только кожу запястий, но и до половины входят в плоть, разрывают сухожилия. Данте кривится, но смотрит с вызовом. Вергилий чувствует нечто, похожее на злость – игрушка ведет себя плохо, – но теперь ему так даже больше нравится. Данте никогда не сдается до конца. Так, чуть-чуть отступает. Спасибо ему хотя бы за это. Вергилий прижимается к его шее губами, даже не целуя - так, касаясь. Брат выгибается под ним, шипит от боли, но руки вырвать не пробует. Держать его неудобно, но не держать – удовольствие не то. Данте, видимо, догадывается об этом – надсадно, но искренне смеется. И предлагает поменяться ролями.