В нашем доме, в нашей крепости

…В квартире предсказуемо никого, но еще пахнет едой и парфюмом. Едва уловимым, почти уже исчезнувшим. Шторы раздвинуты и комнату заливает яркий лунный свет. И он снова опоздал, хотя таксист, в автомобиль которого он сел сразу, как только присланная агентством машина довезла его до отеля, ехал очень быстро. И все же он опоздал. Чжочэн оставляет чемодан у порога, сумку в кресле справа от двери. Не включая свет, проходит на кухню, долго стоит у окна, даже не видя город. Сяо Чжань был здесь, они разминулись на два часа. Но в квартире еще пахнет им, ощущение его присутствия оседает на губах и разливается горечью во рту. Телефон вибрирует в руке, и Чжочэн опускает взгляд на дисплей. «На столе ужин. Не забудь поесть». Улыбка ломает губы, и Чжочэн сжимает кулак. Он не хочет есть. Он хочет Сяо Чжаня рядом. И спать. «Спасибо. Здесь еще пахнет тобой». В ответ молчание, но Чжочэн не ждет ничего другого. Некоторые вещи ответа не требуют. Он отходит от окна, не глядя, отправляет еду в холодильник и прикидывает планы на ночь и утро. Выходит, что разобрать чемодан можно завтра, хотя кое-что сунуть в стиральную машину надо бы сейчас. Засыпает Чжочэн спустя час в футболке Сяо Чжаня и уткнувшись лицом в его подушку, а вечером следующего дня, собирая чемодан заново, стягивает с вешалки его свитер. …В квартире предсказуемо никого, пахнет пылью и мокрыми после дождя улицами. Капает вода из не закрытого до конца крана, часы на стене мерно отсчитывают секунды. Спокойно и тихо. И горько. Чжочэн на съемках третью неделю, и о том, что он вообще живет здесь, напоминает только зубная щетка в футляре, пара смешных тапочек, одежда в шкафу и домашние штаны, забытые на кровати. Сяо Чжань выдыхает, избавляется от линз и, наплевав на усталость, принимается за уборку. На самом деле убирать нечего, разве только смахнуть пыль да помыть полы, но только так можно избавиться от лишних мыслей в голове. И дорожную сумку он разберет завтра. Он почти закончил, когда музыку в наушниках прерывает сигнал входящего сообщения. Этот номер личный, знают его немногие, поэтому Сяо Чжань аккуратно снимает резиновые перчатки и вытаскивает телефон из кармана. «Я скучаю по тебе». Сердце сжимается, и Сяо Чжань с силой прикусывает губу. Кидает взгляд на часы, устало удивляется тому, что они показывают почти час ночи, и быстро отбивает сообщение. «Почему не спишь?» Ответ приходит мгновенно. «Ночные съемки. А ты?» Вместо того чтобы писать, Сяо Чжань посылает фотографию ведра с водой. Сообщение прочитано сразу же, Чжочэн онлайн, но ничего не пишет. Сяо Чжань почти напрягается, когда в чат падает фото. Чжочэн лохматый, чуть сонный, сердитый, но все равно невозможно милый, смотрит в камеру, и Сяо Чжань нервным жестом поправляет очки, в очередной раз съехавшие на кончик носа. Подкрутить бы оправу, но все никак времени нет. Сяо Чжань не знает, что написать в ответ. Посылать свое фото он не хочет, а если словами… Стоит только начать, и остановиться он не сможет. Они так давно не виделись… «Я тоже скучаю», — наконец пишет он и почти умоляет Чжочэна ограничиться этим. Но тот далеко и его мольбы не слышит. «Я буду в Пекине двадцать третьего». У Сяо Чжаня перехватывает дыхание. Выйдя из чата, он судорожно ищет иконку календаря, находит двадцать третье, и пальцы начинают дрожать. Он перепроверяет еще два раза прежде, чем ответить. «Я тоже». Чжочэн в ответ молчит, но Сяо Чжань и не ждет. Сумасшедшая улыбка раздвигает губы, и уборку он заканчивает, как в тумане. …«Двадцать третье» становится чем-то еще, чем просто цифры около шести часов вечера. Когда менеджер устало машет рукой, отпуская его, и кожа после макияжа больше напоминает пергаментную бумагу. Отказавшись от служебной машины, Сяо Чжань просит вызвать ему такси, натягивает маску, смешную шапку, поднимает воротник повыше и выходит на улицу. Никто не караулит его на крыльце, но охранник у двери все равно смотрит настороженно, пока Сяо Чжань не скрывается в салоне подъехавшего такси. Уже в машине он проверяет онлайн-табло прилета и звонит в ресторанчик рядом с домом. Ехать далеко, и заказ как раз будет готов. Он устал за день, ему хочется залезть в ванну с головой и не вылезать из нее до утра. Но дома он ограничивается только душем и тем, что растирает мочалкой кожу докрасна. Смотреть на себя в зеркало не хочется. Без макияжа, с красными от воды и линз глазами, истончившимися от химии и укладки волосами — сейчас он мало напоминает «самого красивого мужчину Азии», но рядом все равно нет никого, кто мог бы сфотографировать его. И он так устал… Натянув домашние штаны и открыв окно, он падает поперек кровати, чтобы немного перевести дух и отрубается почти сразу. Сначала ему не снится ничего, а потом тьма наполняется звуками, запахом, ощущением, голосом. Он знает это, любит, тянется навстречу, пытается вынырнуть, но сон держит крепко, как трясина, и он позволяет ему утянуть себя, как только понимает, что это все утонет вместе с ним. …Сяо Чжань даже во сне выглядит уставшим и измотанным, поэтому Чжочэн старается быть очень тихим, как бы ему не хотелось заглянуть в теплые любимые глаза. Но, похоже, Сяо Чжань даже во сне чувствует его, потому что вздыхает, тянется, и Чжочэн, который после дневных съемок и дороги чувствует себя ненамного бодрее, притягивает его к себе, обнимает и засыпает, уткнувшись носом в макушку. Из сна его выдирает мягко, но неумолимо. Чжочэн еще не проснулся толком, но уже отвечает на поцелуй. Пока мягкий и осторожный, но нетерпение чувствуется в каждом движении губ. И, как только Чжочэн открывает глаза и ловит горящий взгляд уже совсем не сонного Сяо Чжаня, становится глубоким и жадным. Они целуются долго, неистово, горячо, словно пытаются выжечь из себя время разлуки, дни и недели, проведенные врозь. Ни слова, только короткие стоны, резкие движения, словно сведенные пальцы, касающиеся тела. В первый заход они просто трахаются, жестко, торопливо, почти не щадя друг друга и оставляя следы. Кончают быстро, бурно, почти одновременно. И начинают заново. Этот раз совсем другой. И пусть жадность и голод все еще чувствуются в поцелуях, нежности и осторожности все же больше. И руки уже не пятнают кожу, а ласкают. После всего постель похожа на поле битвы, а они сами — на побывавших в бою. И нужно бы встать, дойти до душа, проверить телефоны, поменять белье, но это «нужно» сейчас вне их маленького мирка на двоих. Они еще не насытились, не насладились. И потому почти сплелись телами, слились губами. Пока не разорвала их реальная жизнь. Не растащила по фотосессиям, интервью, инвентам, не развела по разным городам. — Я заберу твою футболку. Которая с черными полосками. — Только отдай мне свитер. Надеюсь, ты его не стирал? — В раковине в отеле? — Ты способный. — Ну, спасибо. — Ты видел тарты в холодильнике? — Не смотрел, засыпал на ходу… Их разговоры банальные, житейские, самые обычные. «Что будешь на завтрак?» «А-Чэн, твой чемодан когда-нибудь меня убьет». «Осторожно, чай горячий». Они принимают душ, готовят завтрак, отвечают на сообщения, и утро кажется почти настоящим. Словно у порога и не стоит потенциальный убийца Сяо Чжаня — большой серебристый монстр Чжочэна с новым набором чужой одежды, а за самим Сяо Чжанем уже не выехала служебная машина. Они скользят по квартире, задевают вещи, оставляют следы, наполняя ее ощущением своего присутствия. А потом долго целуются на пороге, прихватывая зубами губы, до боли стискивая в объятиях и забыв про то, что Сяо Чжаня уже ждут. Они никогда не прощаются. Их прощание — любящий взгляд, полный нежности и тоски, который остается в сердце до следующего прощания. Двери лифта закрываются с мягким стуком, кабина уносит Сяо Чжаня вниз, и Чжочэн прижимается спиной к стене рядом с дверью и ненавистным чемоданом. Иногда он думает, что лучше расстаться. Что такие вот отношения — все равно что агония, растянутая на месяцы. И что это не для него. Слишком больно. В кармане вибрирует телефон, и Чжочэн улыбается. Ему горько и тоскливо, но даже через смартфон он чувствует тепло, которое даже агонию делает сладкой. «И не смей выходить без шапки! Люблю».