Милый

Что все пошло совершенно не так, Ал догадался не сразу. Сперва заныло что-то тревожно, когда рабы, призванные хранить красоту и здоровье любимого наложника наследника, не стали, как всегда, надевать на него дающих блеск украшений, не стали скрывать его тело за тонкими, но пышными одеждами, которые господин так любил неспешно снимать с его тела. Зато долго и вдумчиво готовили его самого. Как никогда раньше. А тут в ход пошли и драгоценные масла, те, что делали кожу мягкой, но не давали ни сияния, ни особенного аромата. Его собственный запах тонкой горечью жгучих трав расползался по купальне, заставляя его самого морщиться и тревожно вздрагивать. Никогда Ал не пах, как омеги, способные стать господину семьей. Не было там ни тепла, ни сладости. Не было никакой надежды. Только казалось, его господина это и не волновало. Он всегда говорил, будто Ал пахнет страстью. Но беты-рабы всегда стремились добавить хоть немного приличной омеге сладости. Но не сегодня. Сегодня его будто бы нарочно лишь обнажали, выставляли напоказ. Убрали длинные волосы в тугую косу. Господин никогда не любил кос, всё любовался, когда свободные прядки рассыпались по его подушкам, уже спутанные их общей страстью. А тут вот заплели. В спальню Ал вышел, весь чистый и мягкий, растянутый так, что казалось, и не заметит любви своего альфы, и завернутый лишь в легкое полотенце. И перепуганный, будто в ту самую первую ночь, когда господин потребовал его — сына ничем не примечательных горожан — в свою спальню. Тогда казалось, ну как блестящий альфа может хотеть такого всерьез? Его: с непонятным горьким запахом, нескладного, будто совсем еще пацан. Ну разве что поиграть, да на утро вернуть с выкупом, за отобранную невинность. Но господин не вернул. Нравился ему Ал чем-то. Никто не знал, чем. Но никто и не удивлялся. И вот сегодня что-то вдруг изменилось. И страх вернулся. Ал присел на край кровати, ожидая своей участи. Он и не думал гадать, что это может быть. Как альфа решит, так и будет. Но такого, конечно же, Ал не смог бы придумать и за тысячу часов. Даже за тысячу лет! Господин пришел в свою спальню не один. И еще понятно бы было, приведи он собой прекрасных омег! В конце концов, должен же был Ал ему когда-то наскучить! Но альфа пришел в сопровождении двух других альф. Ал видел их в доме. Они служили в охране и, разумеется, дружбы с наследником не водили. И вообще, ничем и не выделялись! Ал потерянно опустил взгляд. Кое-что особенное в этих альфах все-таки было! Оба они, будто со старинной гравюры, огромные и статные, и цветом кожи темнее безлунной ночи, притягивали взгляд, заставляли внутри что-то вздрагивать. И ждать ночи с господином в разы сильнее. Но для чего они здесь?! Ал не мог и подумать. И господин! Зачем он привел их? Неужели, что-то заметил? Конечно, заметил! Альфа этот, хоть и едва вступил в пору мужества, а говорят, умом не уступал старейшинам рода! Самому Алу он всегда казался самым умным на свете. Ал, обмирая от ужаса и стыда, опустился перед альфами на колени. Вот и все. Хорош его «запах страсти» для спальни. Но как он посмел позволить своему сердцу сбиваться с ровного ритма, когда перед глазами был не наследник?! По щекам Ала потекли слезы. Горячие и едкие. Безнадежные. Он знал, что упустил единственный шанс, испортил все, опозорил хозяина. Сам разрушил сказку о любви, в которую было уже и поверил. — Ал! — голос альфы прозвучал так привычно тепло, что тот вздрогнул. Эта нежность жгла сейчас острой потерей. — Господин, — тот поднял на него мокрые, мало что сейчас видящие глаза. — Я... Виноват, господин. Поэтому он недостоин сейчас пышных одежд и украшений! Вот только долгая подготовка сбивала с мысли. Может быть, господин хочет наказать его как-то особенно? Но тогда ведь, наоборот, позаботился бы, чтобы было больнее. Понимание не приходило, слезы лились, а альфа все так же смотрел прямо в глаза. — Кажется, это не от счастья, — заключил он наконец. И протянул Алу руку. — Ну, давай. Я привел тебе подарок. Даже два. Ал, как много раз раньше, оперся о его ладонь, чтобы подняться. Вот только сейчас ноги его в самом деле не держали. Он встал и опустил взгляд. — Все, что прикажете. Подарок? Это, видимо, была злая шутка. Господин сейчас имел право на злость. Он всегда имел право на все, что хотел. — Верный ответ. И он вложил сразу показавшуюся до ужаса тонкой омежью ладонь в руку темнокожего альфы. А там уж, за другую руку его перехватил и второй. Зачем-то Ал припомнил, как же их звали. Пол и Джо. Красивые. Большие. Отравляющие. Ал почувствовал, что дрожит. Его будто поймали в вину и желание. В страх и возбуждение. Это была последняя ночь рядом с господином. Наверняка ведь так! А может, и вовсе последняя. И супруга-омегу можно убить за измену! А уж наложника и подавно! Но он совсем не смог об этом думать, когда его плечи стиснули такие крепкие руки. Ал задохнулся, и только посмотрел на господина с отчаянной мольбой о прощении. — Тшш, милый, — и снова привычное ласковое обращение резануло внутри болью, — ну давай. Ты же хотел их? Сейчас они твои. И его альфа потянул с него полотенце, оставляя голым и беззащитным в чужих руках. Да что вообще могло бы от таких защитить?! Ал охнул и зажмурился от этой мысли. Внутри все вспыхнуло, вскипело. Жарко, тяжело, будто кастрюля со сладким вареньем. А когда он смог открыть глаза, господин сидел уже на кровати. Совсем не по-благородному, поджав и скрестив ноги, и отпивал что-то из кубка. — Госпдин... я... я... — Расслабься. А охранники его уже целовали. С двух сторон: в середине груди и между лопаток. Впрочем, им быстро стало это неудобно. Еще бы! С таким-то ростом! И тогда они подхватили Ала за бока, будто маленького, подняли и поставили на небольшой пуф. Так им легко стало трогать его везде, целовать там, где мог его касаться лишь господин. Никогда раньше Ал и подумать не мог, что сможет почувствовать такое! Как заскользят по умасленной коже жесткие, восхитительно грубоватые ладони. Как горячие губы прижмутся, оставляя след за следом. Он только дергался и стонал. Сейчас в сдержанности не было смысла. Ал почти рыдал от своих горя и удовольствия. Он и не думал, что возбуждения в нем может быть столько! Его заласкали всего, зажали между телами. Зашептали на уши что-то там про красоту и дурманящий запах. Как же, дурманящий! А то он не знал, что думают об этом запахе альфы! Но в эту ночь он потерялся настолько, что готов был поверить во что угодно. И только когда его так же, будто тряпичного, перенесли на кровать, уложили на бок и снова обняли с двух сторон, Ал и понял, для чего его так готовили. Он застонал заполошно, вскрикнул. Так страшно стало! Ал забился, заметался, но его, конечно же, легко удержали. Даже господин подобрался, перегнулся через плечо охранника. Склонился к самому лицу. — Хочешь, я их прогоню прямо сейчас? Ох, как же надо было бы Алу выкрикнуть: «Да»! Броситься к господину, умолять о пощаде. Просить о прощении, обещать, что никогда больше и взгляд не поднимет на другого альфу! Только бы господин вернул все назад. Или прогнал бы, да хоть убил бы, но уберег от такого позора и боли! Но Ал только всхлипнул. Как встало что-то в горле! Темнокожие альфы жгли его кровь. И господин рассмеялся. Так чисто, совсем не обидно. Радостно рассмеялся. Забрался повыше на подушку, приготовившись любоваться. Даже кубок свой снова наполнил. Поднес к губам Пола, дал отпить Джо. И ему, Алу, тоже позволил-приказал сделать глоток. Вино было совсем омежьим, густым и сладким. Ал проглотил и зажмурился, больше не сопротивляясь. И его радостно подхватили, закрутили, лаская всего-всего, согревая и будто бы убаюкивая. Заставляя растечься, расслабиться. Стать покорным и мягким, как и положено было омеге. Он только и мог, что забывшись, звать господина и плыть в кипящем потоке, искрящем под закрытыми веками. Рабы в самом деле постарались на славу. Когда первый альфа, кажется, Джо, проскользнул-протиснулся внутрь, Ал лишь тихонько застонал от удовольствия. Было так плотно, так идеально. И так мало! Хотелось скорее, еще и еще. Жестких, сильных движений, крепкой хватки на бедрах. Чтобы кричать, не переставая, чтобы на утро рабы замазывали бы синяки, а он бы гордился и замирал, прижимая руки к груди, задыхаясь от воспоминаний и счастья. Господин никогда не был с ним таким. Всегда продуманный и точный, он ни разу не позволил себе сделать наложнику по-настоящему больно. Он приводил Ала на пик, будто шаг за шагом, плавно и долго. И Ал и подумать не мог, что хочет чего-то иного. Понял только сейчас. Когда лежал, наполненный и распяленный, спиной на груди чужого альфы, и с жадным, голодным стоном принимал в себя член второго. О, в эту ночь Ал кричал ровно так, как мечтал только что. Это было больно. И страшно. И стыдно. Но все это никак не могло затмить наслаждения. Будто что-то темное ревело внутри, рвалось навстречу чужим поцелуям, чужим рукам и да, чужим членам. Ал знал, что его сейчас берут альфы, но чувствовал совершенно иное. Как сказал тогда господин, что альфы эти сегодня его, Ала, так вот и чувствовал. Забирал себе что-то огромное, нужное, колкое как самый первый вдох. Его собственный оргазм застал их где-то на полпути, но альфы не остановились, и возбуждение вернулось снова. А может, его так заставила вспыхнуть ладонь господина, обернутая вокруг его члена. Его альфа был здесь, в этой тьме и жаре. Награждал Ала за что-то, разрешал, позволял все, что угодно. Даже то, о чем страшно было бы и подумать. Его личные тайные наваждения охали горячо с двух сторон. Ал вскрикнул, уже совершенно охрипше, кончая во второй раз в руку своего господина, и мир вокруг будто погас, а тело утратило чувствительность, становясь тяжелым и неповоротливым. И, кажется, тогда альфы последовали за ним. По крайней мере, Ал их больше не чувствовал. Ничего больше не чувствовал. Чуть опомнился только, поняв, что остался совершенно один. Лежал на спине, безвольно раскинув руки и ноги. Всполошился вяло. А вдруг господин увидит?! Но даже моргнуть не сумел. Только вздохнул разнежено, когда почувствовал, как кто-то бережно протирает его влажной, пахнувшей сонными цветами тканью. — Какой же ты сейчас невозможный! — заявил этот кто-то голосом господина, заставив Ала очнуться. Он открыл глаза и поймал взглядом взгляд своего альфы. — А... — голос его сорвался на хрип. — Ушли, — господин усмехнулся, поцеловал вздрогнувшие губы и вдруг улегся рядом, притянул Ала к себе и закутал чем-то теплым и мягким. Одеялом, должно быть. Да и чем же еще? Мысли Ала путались и растекались. — Не волнуйся, они никому ничего не скажут. Будет у нас с тобой тайна. — А... — снова начал Ал. Конечно же, его сейчас не волновала репутация. — Ну, заметил-заметил, — альфа легко рассмеялся, чуть покачнулся убаюкивающе, погладил по спине и плечам. — Да что такого-то! Вы так соблазнительно вместе смотрелись! — И... — Не сержусь, — сейчас Алу казалось, что держит его у себя на груди вовсе не альфа, пусть и знатного рода, а всевидящее божество. — Я вообще не подумал, что тебя так напугаю. Вообще-то это был подарок. Ну, знаешь, на годовщину. Год уже, как ты мой омега. Ал почувствовал, как из глаз его снова катятся слезы. Только в этот раз будто бы легкие и медленные, как и все, что он сейчас ощущал. Годовщина. Его омега. Разве так говорят о наложниках?! Он же просто, ну просто игрушка? Он и думать не думал, что это следует праздновать. И не представлял даже, что господин тоже считает их дни вместе. — И теперь... — Да ну, не измена это, ну что ты? Как можно изменить, когда твой альфа с тобой же в постели? Ал уткнулся зареванным лицом ему в грудь. Всхлипнул, пытаясь подобрать слова. Как испугался и как благодарен. И что он никогда-никогда не посмел бы захотеть кого-то другого. И что было ему так хорошо, но только лишь для господина. Он не променял бы и секунды их времени на ночь с кем-то другим. — Я тоже тебя люблю, милый. Ну, не плачь. А то утром нос некрасиво распухнет. Что обо мне слуги подумают?