И он любит

Молодой организм отчаянно не хочет умирать. Артём хочет жить. Он борется за свою жизнь так, как никогда и ни за кого. Артём выживает всем назло. Но он ненавидит жизнь. А больше жизни он ненавидит военных. Этого придурка, который в него стрелял, и ещё больше — его ублюдка-командира, генерала-мать-его-Лебедева. Ненавидит его до белых мушек под закрытыми веками, до разбитых в кровь кулаков о стены камеры, до крошащихся резцов, потому что по ночам Тёма сжимает челюсти с такой силой, что можно сточить зубы. Ненавидит его так, что постепенно начинает ненавидеть себя за то, что думает о нём. Замкнутый круг без возможности вырваться. С Артёма снимают все обвинения и выпускают буквально в чистое поле, у него нет ничего — ни квартиры, ни машины, ни друзей, — только ненависть. Тёмная, как чернила, густая, как краска, пятнающая всё вокруг, оставляющая на чём угодно свой след. Первым делом Тёма, словно во сне, добирается до гаража, от которого осталось одно название. Сейчас там какая-то шашлычная, от одного запаха которой тошнит. На вопрос о предыдущих владельцах кавказец мнётся и отводит взгляд: «нэ знаю». И тогда Артём идёт по второму известному ему адресу, потому что больше некуда. Дом Лебедева. Артём приходит к простому выводу: ненавидеть на расстоянии так же трудно, как и любить. Легко ненавидеть того, кто всегда мелькает перед глазами. Легко ненавидеть Лебедева, который с утра выходит на пробежку. Тот по первости на парня в капюшоне внимания не обращает, и Тёма его ненавидит. Стабильно, проверено. ВалентинЮрич на улицу, Тёма — на свой пост, на площадку рядом, сидит и ненавидит до дрожи в коленях, до следов от ногтей в ладонях. А потом этого становится мало. Легко ненавидеть Лебедева, когда Артём обращается к нему с насмешливо-саркастичным «Здравия ж-желаю, товар-рищ генерал!» и получает в ответ полный непонимания и неверия взгляд. Что, не ожидали, уел, выжил, назло всем планам? Артём как сторожевой пёс, встречает и провожает военного от подъезда до машины и обратно, по-настоящему лает ему вслед и шутливо отдаёт честь. Потом просто видеть и огрызаться Артёму становится недостаточно. Нужно быть ближе, чтобы Лебедев чувствовал, как Тёма его ненавидит. Поэтому Артём ждёт Лебедева уже не около подъезда, а возле двери в квартиру. Курит, дрожащей рукой сигарету сжимая, окурок почти прилично тушит не о стену или подоконник, а топит в жестянке предварительно выпитого пива. И ненавидит. Генерал, кажется, впервые выражает эмоции, противоположные негативным в отношении Тёмы. Смотрит хмуро, тяжело, но без ненависти — Артём её нутром чует, и её в Лебедеве нет. Валентин Юрьевич ничего не говорит, уходит, дверь перед носом захлопывая, а Тёма лишь бьёт кулаком в стену возле. Хочется кричать Лебедеву во внезапно живое лицо: «Ненавижу вас, ненавижу! У меня в груди — дыра, вашими усилиями дыра, я долбанный Железный человек с пулей в сердце. Ненавижу!». Артём молчит и ненавидит. Кто не выдерживает первым, сказать трудно: то ли Тёме надоело вот так без отклика ненавидеть, то ли Валентина Юрьевича начал раздражать конвой из одинокого охранника возле квартиры. Они представляют собой единую фигуру, хоть бери и выливай в бронзе: Артём держится за китель генерала обеими руками, Лебедев же поднимает его по-настоящему за шкирку. Поочерёдно врезаются плечами и спиной в дверной косяк, едва не сносят полку для обуви. Тёму вжимают в стену в коридоре, грозясь раздавить на месте, и Артём только шепчет сиплое «ненавижу». Ещё одно «ненавижу» он бросает в стакан с коньяком, так услужливо сунутый в руку. Тёме откровенно плевать, почему его спаивают, на мотивацию Лебедева, на то, почему его не выпнули из квартиры. Он, не переставая, как мантру шепчет одно слово, и даже когда язык уже заплетается, а веки тяжелеют, силится его повторять. Тёма повторяет его даже тогда, когда Валентин Юрьевич тащит его на себе и укладывает на диван, повторяет, жадно вырывая из рук предложенную подушку, утыкаясь лицом в спинку дивана, повторяет даже во сне. «Ненавижу» у Артёма заменяет «спасибо» и «пожалуйста». Легко ненавидеть Лебедева, когда он сидит напротив за столом, когда они вместе завтракают, когда он возвращается со службы. Зачем он это делает, зачем? Тёме плевать. Легко ненавидеть Лебедева, когда Артём с ним живёт. Валентин Юрьевич в свободное от работы время затворничает, выходя лишь на пробежки с утра, и ненавидеть его, такого непривычно-домашнего, в домашней же одежде очень удобно. Легко ненавидеть Лебедева, когда Артём лежит под его машиной, проклиная твёрдый пол гаража, и проверяет, что же в ней стучит и так бьёт по мозгам: втулка или всё-таки амортизатор. Легко ненавидеть Лебедева, когда Тёма стоит на кухне и выбирает, что сегодня будет у него — них — на ужин. Свою ненависть Артём вкладывает в каждый удар молотком по мясу, в каждое движение ножом по разделочной доске. Легко ненавидеть Лебедева, который благодарит за готовку. Артём хочет сказать «да подавитесь», но говорит «пожалуйста». Легко ненавидеть Лебедева, когда Артём внезапно видит его полностью обнажённым в ванной, случайно столкнувшись в дверях. Генерал красив, по-мужски красив, он невольно притягивает внимание, вызывая ненависть. И зависть. Легко ненавидеть Лебедева, когда Тёма понимает, что у него на Лебедева стоит. На вот такого — затраханного службой, в футболке и трениках, с синяками под глазами от недосыпа. Стоит на Валентина-мать-его-Лебедева, генерал-лейтенанта российской армии, на во всех смыслах, на самом-то деле, нормального обычного мужика. Легко ненавидеть Лебедева, который застаёт Артёма в собственной спальне. Каждое движение рукой по члену сопровождается стоном и шёпотом «Валь…», а также мысленным «ненавижу». Легко ненавидеть Лебедева, который молча закрывает комнату, не комментирует и не вспоминает, пока Артём не спрашивает напрямую: «А вам н-нормально?» «Нормально», — отвечает Валентин Юрьевич, как-то слишком довольно щурясь. — «В жизни всякое бывает». «И чё, нич-чего внутри не ёкает?» «А должно?» «Ну, вы меня с-слышали, у меня даже не ёкает, а орёт д-дурным голосом». «Дурной здесь, Артём, только ты». Легко ненавидеть Лебедева, который внезапно нежно обнимает, позволяет привыкнуть к себе и своему телу, позволяет укусить себя за ухо и шею, позволяет торопливо раздеть и прикоснуться. Тёму сметает от новых ощущений, от вседозволенности. Он продолжает ненавидеть даже когда во время взаимной дрочки его руку накрывает рука Лебедева, сжимает крепко, и они оба в один момент кончают. Легко ненавидеть Лебедева, который вжимает Тёму в кровать, который хрипло дышит на ухо, пока тело простреливает от каждого его движения болезненным удовольствием, который шепчет «Тёма, мой Тёма, какой же ты хо-ро-ший» на пике оргазма, который резким, сильным движением доводит и самого Артёма так, что его кроет буквально в ту же секунду. Любить его — такого — ещё проще. И Тёма любит.