«… и ты нравишься мне, даже когда молчишь и напеваешь вполголоса свои песенки…»
Улыбка становилась всё шире и умилительнее. Ему довелось послушать все песни Никколо без исключения; он не мог не слушать те, что были написаны под его прямым или косвенным влиянием на поэта. Так вот, эта точно была новой.«… когда сжимаешь между пальцами волосы, и все равно с тобой, и все равно с тобой…»
И она точно была о нём. Шарль невольно провёл пальцами по непослушной прядке волос у правой стороны лба. Морикони вновь пел о нём, и казалось, сочинял прямо сейчас на ходу, но строчки в миг поплыли, заставляя собственными волнами, нежнейшими и тающими, волноваться сердце, так уверенно, что стало ясно: он начал писать это не сегодня.«… когда ты говоришь мне: «Я знаю, я ошибаюсь», но ты именно такой, каким я тебя представлял. Ты остаешься, даже когда уходишь. И всё равно с тобой, и всё равно с тобой…»
Гонщик опёрся боком о дверной проём маленькой комнатки-студии, где было только самое необходимое: фортепиано, стул и окно с видом на засыпающий в фонарях город. Идеальным довершением был поющий Никколо. Пальцы бегали по клавишам, играя сначала тише, приближаясь к припеву…«… мне хотелось бы отвести тебя на холм, смотреть туда, куда уходит мир, отвести тебя выше, выше облаков. Тебя, пахнущего мечтами и клубникой…»
И громче и ярче, его начав.«… если бы началась другая жизнь, я бы не просил, чтобы она была бесконечной. Мне бы хватило знать, что ты существуешь, и всё так же пахнешь. Если бы ты меня не знал, я бы сделал так, как сделал. Сказал бы, что жду тебя в идеальном месте. Потом оказалось бы, что идеального у меня нет ничего. Я становлюсь таким, только когда ты рядом. И всё равно с тобой, с тобой всё равно, что происходит…»
И песня продолжается дальше, Ультимо едва качается ей в такт, закрывает глаза, следуя порыву души. Его слова — всегда её порыв, они летят от его сердца в чьё-то другое, говоря за кого-то то, что он сам ещё не понимал и не смог бы сказать просто так. Он выбрал самый действенный способ выражать свои чувства искренне.«… мне хотелось бы запустить тебя в небо, смотреть, как твое тело медленно-медленно поднимается, поместить тебя на самое подходящее место. Самая хрупкая звезда во вселенной…»
Шарль вздрогнул. Его Никколо так часто называет звёздочкой, la mia stella, и сейчас он переносит это в музыку. Леклер готов упасть прямо там, разливаясь в волны вместе с этой мелодией. Хрупкая звезда… Монегаск, будучи умным мальчиком, мог бы поспорить с ним и сказать, что у звёзд нет понятия крепкий или хрупкий, но он никогда бы этого не сделал. Ни в коем случае нельзя разрушать прекрасный образ в голове влюблённого поэта, и без того всегда бывшего романтиком. Всё остальное, даже наука — блекнет. Но есть одна чёткая, правильная мысль: в руках Никколо он чувствует себя самой крепкой, самой твёрдой и мощной звездой из когда-либо существовавших. И пока Морикони считает абсолютно иначе, всё останется именно так. — Давно тут стоишь? — Шарль в своих раздумьях даже не заметил, что инструмент затих, мелодия растворилась тонким эхом, только чтобы дать тихому, чуть хриплому после хорошей работы голосу (даже не оборачиваясь) задать вопрос. Его голос — яркий атлас в песне, а сейчас, в покое — что-то среднее между шёлком и бархатом. — Не так много, как хотел бы. Это было прекрасно, — а Ник обожает этот воркующий тон. Леклер мягко улыбнулся, встретив взгляд Никколо, подошёл и провёл пальцами по его щеке, и тот уже начинал слышать собственное сердце и, будто первый раз, хлопал карими робкими глазками. — mio universo. Морикони прикрыл глаза и принял ласку. Золотистая кожа его щеки прилегла к руке Шарля ещё плотнее, когда губы растянулись в благодарной, трепетной улыбке. Так тепло. Несмотря на явное приглашение итальянца присесть ему на колени, Леклер взял другой стул, не желая мешать музыканту (ведь как он за ним будет играть на пианино?), но был всё так же близок. Не сводя с Никколо скошенный, загадочный взгляд из-под дрожащих пушистых ресниц, с одинаковой нежностью проводя кончиками пальцев одной руки по его колену, а другой — по клавишам, он шёпотом попросил: — Я не расслышал начало песни, сыграешь ещё раз?«… с тобой всё равно, что происходит…»
«… comunque con te».