Пространственно-временной континуум (или типа того)

Время тянется мучительно долго. Колледж — лучшее время твоей жизни. Время, когда ты познаешь себя. И отрываешься. Сегодня вечер пятницы. Конец адской недели. Начало благословенных выходных. Перед глазами муть. Девчонки в коротеньких юбках. Тяжелые басы, пробирающие до костей, струящийся изо ртов дым, и ты идешь, спотыкаясь по чьей-то чужой квартире, в четыре утра, пытаясь нащупать ключи от собственной комнаты. Только вот Чонгук не опрокидывает в себя шоты и не вдувает курево в чей-нибудь рот. Не бредет в полубессознательном состоянии и без рубашки, разукрашеный засосами на шее и ниже. Его пробирает грустная песня. Он лежит в своей кровати без сна. Сейчас только восемь вечера и его брат — врун, потому что колледж — худшее, что с ним случалось. Все, что он понял, — это то, что он живет среди непроходимой тупости, и все, что он сделал, — просрал время. Про отрываться, конечно, правда. За исключением того, что Чонгук не дерзкий плейбой, и будучи уже на третьей бутылке соджу, находится на совершенно противоположной волне от всего того, что именуется отрыванием. Может, проблема в том, что бутылки соджу слишком маленькие? На прикроватной тумбочке жужжит телефон. Придурок: Угадай у кого ест 10 серий Дэвилмэй кран че скажешь И в чьей духовке пицца с двойным сыром из спермракета ммм И просиженная твоей жопой подушка на диване Чонгук вздыхает. Придурок: Кстати че Я типа уверен, что я телепат. Прямо щас чувствую твое острое желание затусить Прост говорю Чонгук смотрит на сообщения дольше, чем они того требуют. Перечитывает их намного чаще, чем нужно для понимания смысла. Вздыхает. Кидает телефон обратно на тумбочку и сбивает им пустую бутылку. Типичный Тэхен. Докапывается и проявляет внимание, когда Чонгуку хочется просто побыть одному. Не думать. Хотя, это ведь Тэхен — причина, по которой играет эта дурацкая грустная песня. Причина, по которой Чонгук дома в пятницу вечером, а не пьян вдрызг и не занимается глупостями, какими положено заниматься любому студенту. И Тэхен не подначивает его, стоя рядом в чьей-нибудь залитой алкоголем гостиной, такой же пьяный вусмерть. Песня играет по кругу бесчисленный раз, там что-то про ношение чужой одежды, когда тебе одиноко, и Чонгук вовсе не воет в подушку от жалости к себе, он вообще не думает. (Через пару домов от него Тэхен сидит в своей комнате. Просто смотрит Нетфликс, валяясь на диване. Вообще не особо ждет ответа, ему пофиг и все дела, потому что ну Чонгук вечно всем по три часа не отвечает. Всем, кроме Тэхена. Обычно так. Но вы не подумайте, Тэхену вообще пофиг. На экране телека красная заставка Нетфликс освещает всю комнату жуткими отблесками, но выглядит круто, как в том фильме Хичкока, который его однажды заставил посмотреть Чонгук. Ощущение, будто сейчас из телека выпрыгнет монстр. Или ведьма. Неважно. Тэхен не боится жутких монстров из телека. Конечно, это слегка странно, но возможно Чонгук уснул, или пошел гулять с друзьями, или делает домашку, потому что он удивительный задрот, хотя в старшей школе больше времени проводил в танц-классе, чем на уроках, а еще, под влиянием вашего покорного слуги, пропускал подготовительные занятия по математике ради того, чтобы подольше посидеть вместе на обеде, ведь уже тогда Тэхен понимал, что подготовительные по математике Чонгуку никогда в жизни не пригодятся. Понимаете в чем дело, Чонгук учится на режиссера. Какому режиссеру нужна математика? Тем временем, Тэхен на курсе физики и в математике по самую маковку. Тэхен никогда не пропускал математику в старшей школе. А знаете, что еще? Тэхен вероятно телепат, но мы уже сильно ушли от темы. В общем, личность Тэхена держится на трех китах: непринужденность, крутость, спокойствие. Не на четырех, поэтому не будем добавлять странность. Так что нет, он не ведет себя, как псих, и не набирает сообщение соседу Чонгука Мингю (который его определенно ненавидит, но пофиг, Мингю все равно скотина), и не спрашивает, что с Чонгуком, не умер ли он или что, потому что Чонгук никогда не ложится раньше полуночи, и куда он, блять, мог пойти без Тэхена вообще и Чонгук не делает домашку после восьми вечера в пятницу. Черт, когда они успели стать такими жалкими лузерами, что не тусят по пятницам? По крайней мере, так думает Тэхен, пока его пальцы сами собой остервенело долбят в экран, плохо складывая буквы в слова. Знаете, что еще? Он уверен на все сто, что Мингю сказал бы ему, если Чонгук умер. Ведь он знает, что в противном случае Тэхен вышибет из него мозги) Чонгук уже собирается выключить свет, дабы на все сто упиваться атмосферой страданий, как в каком-нибудь подростковом ромкоме из восьмидесятых, как в его дверь начинают колотить. Перестают. Снова колотят, уже интенсивнее. Чонгук кривится, глядя на дверь. Желает, чтобы Мингю съебал. Мингю начинает пинать дверь. «Ответь своему бойфренду, лузер! Он думает, ты тут помер!» Собирая воедино все силы, которых и так не осталось, Чонгук поднимается с кровати. У Мингю хороший объем легких. И сильные ноги. Так что это может продолжаться еще долго. Дверь открывается, и он стоит в проеме, прижимая к груди подушку.  — В миллионный раз повторяю: нет у меня парня. Мингю спрашивает, морщась:  — Опять слушаешь «Pixies»? Он будет ржать над этим. Снова. Чонгук бьет его подушкой. — Зачем пришел? Мингю закатывает глаза и поднимает к его лицу свой телефон. Там ужасающее количество сообщений от Тэхена. В некоторых очень сомнительный выбор эмодзи. Даже для Тэхена. Тупорылый парень Чонгука: кек даров знаю мы не в ладах где Гук? прост спрашиваю не говори ему Чонгук вскидывает брови. Мингю трясет телефон. Тупорылый парень Чонгука: просто интересуюсь как он там ой да ну че ты за скотина лан, сорян за скотину втф? да мне пох че ты там говорил на той тусе про меня. перед ним. хуйло за хуйло не извинюсь И так далее. Чонгук мог бы удивиться, но это все настолько в стиле Тэхена, что он сейчас скорее расплачется. Он извиняется за неуравновешенность Тэхена. — Он все это написал за время, пока я заваривал рамен. — Наверное снова смешал Ред Булл и Раш. У него скоро экзамен по механике жидкости. Сам знаешь, каким он становится. — Да, — говорит Мингю с нечитаемым лицом, — Это все кофеин. Конечно. Только он. Не дожидаясь ответа, он уходит к себе в комнату, крича:  — Если он мне весь трафик сожрет, будешь платить, — Мингю хлопает дверью, уже бормоча: — Чертовы идиоты. Чонгук вздыхает. Набирает Тэхена. Тэхен не берет трубку. Целых восемь гудков. — Привки! Чонгук фыркает, потому что угрозы написать заявление в полицию и террор бедного Мингю плохо связываются с «привки». — Здорова. Удивлен, что эта линия еще не прослушивается копами. Ты в курсе вообще, что сначала нужно подождать 72 часа, потом только заявлять о пропаже? Тэхен стонет. — Чертов предатель. Знаешь, что? У него просто пригорает оттого, что я не даю ему номер того лаборанта. Типа. Это мой коллега! Пусть твой тупой сосед сам себе личную жизнь устраивает. На третьем курсе учимся. Если он до сих пор не научился флиртовать, у меня для него плохие новости — умрет девственником. Чонгук смеется, чуть нервно. Тэхен не звучит так, будто выпил три литра кофеинового энергетика. Скорее так, как будто только проснулся, голос глубокий и теплый. — Ты теперь всегда будешь так себя вести, если я не отвечу в течение часа? — Часа и сорока трех минут, но я не считал, — говорит Тэхен. С его стороны слышится клик. «Интересно, — думает Чонгук, — у него все еще открыт Нетфликс? Сжег ли он снова пиццу?» И Чонгуку совсем капельку стыдно. Потом Тэхен добавляет: — Я уже молчу про то, что ты динамишь меня третью неделю. У Чонгука перехватывает дыхание. В голосе Тэхена нет упрека, только грусть. Но перед тем, как он успевает что-то сказать, Тэхен продолжает: — Черт. Я знаю, что ты занят. Учеба тебя имеет в этом семестре. Я не хочу показаться навязчивым и криповым, просто… Я знаю, что ты зависал с Юнги и Чимином на прошлой неделе, когда сказал, что у тебя много работы. И просто… Просто я… — Ты просто что? Чонгук крепче сжимает телефон и дышать становится труднее, когда Тэхен вдруг смеется. Неловко и почти беззвучно. — Просто. Я не знаю. Это то, о чем нас предупреждали? Конец дружбы? Когда одноклассники поступают в колледж и взрослеют? Мы смогли избежать этого, когда переходили из младшей в среднюю, затем в старшую школу. Все было хорошо два года в колледже. У Чонгука глаза щиплет, потому что он никак не ожидал, что его дурацкие чувства все разрушат. — Черт, Тэхен. Нет… — Чонгук? Ты плачешь? Чонгук вовсе не хлюпает носом. Он даже не пьян, но все равно виновато соджу. Соджу всегда действует на его слезные железы. — Нет? — получается крайне напряженно. — Я иду. Чонгук бледнеет, не сразу понимая, что услышал. — Стой! Не надо! — но в трубке уже гудки. Он валится на кровать, чувствуя себя во всех смыслах дураком. В горле ком. Он выключает музыку, потому что не в настроении в сотый раз выслушивать насмешки Тэхена над его вкусом. Минут через десять из-за двери раздается какой-то шум, и потом Тэхен оказывается в его дверном проеме, запыхавшийся и с широко распахнутыми глазами. На нем университетская толстовка и мешковатые варенки, которые у него хватает наглости носить на занятия, получая при этом приглашения на свидания от приличных девчонок, потому что они, очевидно, слепые. На его толстовке пятно от пиццы, и это отвратительно, его волосы напоминают гнездо, что тоже отвратительно. Тэхен выглядит отвратительно, потому что он отвратительный и смотрит на него так измученно и обеспокоено, что внутренности Чонгука делают кульбит, потому что он должен перестать смотреть на него так. Потому что это отвратительно. — В общем, я серьезно считаю, что Мингю меня ненавидит, — объявляет Тэхен, оглядываясь через плечо, — он зарычал, когда открыл дверь. — Просто дай ему номер Намджуна. — Ни за что. Он слишком хорош для твоего кривозубого соседа. Чонгук улыбается, хоть ему и надо бы защищать Мингю. «Соседи важнее, чем друзья на всю жизнь», — так говорит Мингю, и мирится с тем, что Чонгук вечно расходует всю горячую воду и тырит его толстовки. Чонгук улыбается автоматически. Не может сдержаться. Кстати, он и у Тэхена толстовки тоже тырит. Улыбка выходит, видимо, странной, потому что Тэхен вдруг говорит серьезно: — Ты и правда плачешь. Улыбка сползает. — Не плачу. Аллергия. Его глаза сухие, правда. Просто в комнате свет такой, что кажется, будто они мокрые. Тэхен подходит ближе к кровати. — Я всю жизнь знаю тебя, знаю, что ты плакса и что у тебя никогда не было аллергии. Но да, как скажешь. — Я тебя умоляю. Ты сам плачешь над каждым фильмом Гибли. — Конечно, я плачу, это же Гибли. Я не мертв внутри, Чонгук. Но ты, — Тэхен мотает головой, и в ворохе его волос виднеется карандаш. «Интересно, — думает Чонгук, — сколько часов он сегодня занимался? Забыл ли снова про свои капли для глаз?» — Ты плачешь постоянно. Я всерьез обеспокоен, тебе грозит обезвоживание. Чонгук закатывает глаза, потому что это наглая ложь. Но пофиг. — Пофиг. И у меня бывала аллергия, господи боже. Тэхен фыркает, чешет живот препачканой маркером рукой. — Хорошо, что я физик, а не врач. Зачем мне знать про аллергии? Мне нужно всего лишь разобраться в пространственно-временном континууме, будь он неладен. Чонгук гнусаво смеется. Тэхен просто смотрит на него, а потом вдруг опускает взгляд чуть ниже лица. — Что? — Чонгук перестает смеяться. — Это моя футболка, — в голосе у него удивление. И что-то еще. Чонгук скрещивает на груди руки, закрываясь. — Ты сам ее тут оставил в прошлый раз, после того как залил водкой. Скажи спасибо, что я постирал ее для тебя. Тэхен продолжает пялиться на него, сжимая в пальцах собственную толстовку. — Ага. И надел. Кстати, это Чимин меня облил. А ты всегда говорил, что тебя бесит Joy Division. Называешь их «претенциозно грустной музыкой для пацанов, в которой нет ничего грустного вообще». — Потому что это правда. Вот во что тебя колледж превратил, Ким Тэхен. Это вообще неправда. Тэхен никогда не притворялся, что любит что-то. Ни вещи, ни музыку, ни людей. Он любит открыто и всем сердцем. Всем своим отвратительным существом. Всей своей прекрасной душой. Тэхен удивленно изгибает брови. Свет играет на его лице, выделяя скулы, и он похож на одного из тех красавчиков из старых фильмов. — Ты поэтому отморозился от меня? Из-за моей претенциозности? — Нельзя отморозиться от друзей. Тэхен улыбается и получается горько. — Можно. Ты всегда так делаешь. Только потом всегда возвращаешься. Как Каспер, возвращаешься с того света. А вот из меня, в отличие от остальных твоих друзей, выходит очень поганая Венди. То ли из-за очередной волны самоуничижения, то ли из-за улыбки Тэхена, то ли из-за этой тупой шутки, у Чонгука снова начинает щипать глаза. Чертово соджу виновато, или у него и правда аллергия, потому что он не плакса, он не плакал с тех пор, как ему исполнилось двенадцать, и какого хрена он вообще тут собрался плакать. Из-за Тэхена? Тэхен садится рядом. Скидывает кроссовки, которые забыл снять на входе. На нем нет носков. Его ноги темнее, чем у Чонгука. Как и весь он целиком. Бронзовый и жилистый. Дерьмовый общажный матрац прогибается под их общим весом. Чонгук должен был съехаться с Тэхеном в этом семестре, но родители были категорически против. Аргументировали тем, что, живя вместе, они бы вообще не учились. Его родители очень заблуждаются относительно того, сколько времени они с Тэхеном на самом деле проводят вместе. Родители Тэхена — нет. Они купили ему надувной матрас сразу же. На случай ночевок Чонгука. Но он так и стоит нераспакованный в шкафу, не смотря на то, что у Тэхена Чонгук спит не реже, чем в собственной комнате. — Не хочешь рассказать, почему твоя жизнь стала напоминать фильмы Джона Хьюза? Мне Мингю сказал, что у тебя «Cactus» на повторе снова. Напомни мне подколоть тебя этим позже. — Вот предатель, — только и говорит Чонгук. Тэхен вздыхает. Он откидывается на кровати и тянет Чонгука за собой, но отпускает, когда тот начинает изворачиваться. Поэтому они просто ложатся рядом. Чонгук страдальчески стонет, потому что знает, к чему это ведет. — Тэхе- — Поговори со мной. Это ведь работало, когда мы были маленькими. Помнишь, когда нам было по десять, я случайно сломал твою куклу железного человека? — Это была коллекционная фигурка. Ты имеешь в виду, когда ты ее сбросил с крыши? Периферическим зрением Чонгук видит, как Тэхен морщится. Очень хочется пихнуть его, но Чонгук сдерживается. — Да. Это было случайно, говорю же. Короче. Помнишь, ты так взбесился, что у тебя все лицо побагровело и ты перестал со мной разговаривать? Но ты не хотел говорить маме, потому что она запретила нам лазить на крышу, после того раза, когда ей пришлось вести меня к доктору, потому что моя мама не могла меня забрать? И ты вот так лежал и смотрел в потолок целых двадцать восемь минут и тридцать семь секунд. Я считал. Сбился со счета пару раз, но все равно уверен в этой цифре. Все он врет, он не может знать точной цифры. Но Чонгук не перебивает. Считает отметки на потолке там, куда они с Тэхеном как-то раз подвесили презики, наполнив их каменной солью, стыренной на химфаке, и стреляли потом по ним из пейнтбольного ружья Мингю. Его комната была похожа на черти что потом еще пару недель. Они выпили минимум бутылок шесть соджу, хохотали, как припадочные. Сейчас его комната несоизмеримо унылая, а голос Тэхена звучит будто бы издалека. Из прошлого, приближенного как будто зумом камеры. Через мутную линзу их близости. Где яркость под действием времени снизилась, и тона поблекли. Голос Тэхена становится мягче. — И твое маленькое лицо было все красное, и челюсть просто ходуном ходила, я боялся, что ты сделаешь себе больно. Я все пытался выдавить из тебя хоть слово. Хоть крик или слезы. Но ты молчал. Ты не говорил со мной, что бы я ни делал, и я решил, что мой мир рушится. Потому что ты не разговаривал со мной. — Тэхен. — Я был тоже отчасти зол. Потому что это просто дурацкая кукла.  — Экшн…  — Но я был старше… — Едва ли. На какие-то девять месяцев… Тэхен снова перебивает:  — Так что как более старший, опытный и мудрый из нас, я должен был проявить терпение. Даже если у меня это хреново получалось. Так что я лег рядом с тобой и пролежал еще семьсот двадцать две секунды — и я считал каждую, — пока ты наконец не заговорил. Сказал, что ненавидишь меня. Но это было уже неважно. Потому что ты начал говорить со мной. И внезапно мой мир перестал рушиться. На несколько секунд повисает пауза. Чонгук громко сглатывает. Слышит, как шуршат волосы Тэхена по подушке, когда он поворачивается лицом к нему. Чонгук не особо помнит это. Только то, что Тэхену тогда уже стукнуло одиннадцать, а Чонгуку было еще десять. Что он был так сильно зол и обижен на его беспечность. Что он сам был вообще-то уже слишком взрослым, чтобы играть в куклы. И что Тэхен потратил потом почти все подаренные ему на день рождения деньги, чтобы купить Чонгуку новую фигурку, в сияющем костюме и с моторчиком. — Я что, сделал это снова? Снова сбросил с крыши твою коллекционную фигурку железного человека? Ты снова ненавидишь меня? Чонгук закрывает глаза и чувствует, как взгляд Тэхена скользит по спинке его носа, по рельефу скул. Время идет. У Тэхена хреново получается быть терпеливым, но получается, если дело касается Чонгука. Получалось, когда Чонгуку было десять и когда он был так обижен и зол на него, что едва мог дышать; получалось, когда Тэхену было тринадцать и он два часа сидел на отчетном концерте, чтобы посмотреть на десятиминутный танец Чонгука; получалось, когда Чонгуку наконец исполнилось шестнадцать и он учил его водить, хотя до этого поклялся его родителям, что ни за что не пустит Чонгука за руль своей подержанной Хонды, подаренной ему бабушкой и дедушкой на день рождения сразу после того, как он получил права. Чонгук тогда чуть не угробил этот чудовищный ржавый зеленый тарантас. Дважды! У него хорошо получается, если дело касается Чонгука. Чонгук ненавидит его? Возможно. Так же, как ненавидел три недели назад в этой самой комнате. Как в закусочной, где-то между его общежитием и домом Тэхена, под пыльными желтыми лампами и среди разбросанных учебников, когда Тэхен задыхался от хохота, пытаясь дорассказать какую-то шутку, но не мог, потому что не мог перестать смеяться, и между ними подсыхал недоеденный пирог. Чонгуку тогда было нечем дышать, потому что ему всегда нечем дышать рядом с ним и потому что Тэхен забрал весь воздух из помещения, стараясь дорассказать гребаную шутку. Так же, как все эти годы. И сейчас Чонгуку снова нечем дышать. Чонгук моргает, глядя в потолок, который будто осуждает его во всем своем общажном великолепии. Он точно повидал немало тупых студентов, жующих сопли под грустную музыку и страдающих по своим лучшим друзьям, будучи при этом в дурацкой футболке вышеупомянутых друзей с претенциозной группой. «Интересно, — думает Чонгук, — Тэхен и сейчас считает время? Считал все эти три недели?» Когда он поворачивается к Тэхену лицом, тот уже наготове, он улыбается, как только Чонгук открывает рот и выдает первым: — Семьсот восемьдесят четыре секунды. — Ты врешь. — Элементарная математика. Алгебра, вторая часть. Все, что нужно делать, — это умножать на десять. — Ты сам виноват, что я прогуливал математику до колледжа. Показушник. Тэхен фыркает и придвигается ближе. — Я спас тебя от многочисленных часов скуки. Скажи спасибо. В конце концов, должна же была мне пригодиться вся эта математика. — Если это все, что ты знаешь, тогда напомни мне никогда не заходить в здания или поезда, которые ты построишь, — говорит Чонгук, но получается слишком мягко, чтобы обидеть. Он осторожно вытаскивает из волос Тэхена карандаш. Тэхен лежит неподвижно, полуприкрыв глаза, пока Чонгук пытается распутать колтун в его волосах. Кажется, будто он сейчас уснет. Может, это правильно. Закончить этот разговор и просто заснуть. — Я вообще не этим занимаюсь, ты прекрасно знаешь. Я строю теории, на основе которых люди будут строить все остальное. Может быть. Не уверен, но полагаю, что это уйма зданий и поездов, которые тебе придется проигнорировать. — А я всегда говорил, что нам бы лучше жилось в каменном веке, — вздыхает Чонгук. У Тэхена вырывается смешок. У Чонгука уголки губ дергаются в ответ, почти на автомате. Дыхание Тэхена оседает у Чонгука на лице, оно далеко не свежее и отдает пиццей и чем-то сладким. Чонгук морщит нос на секунду, потом дышать становится легче. — У меня что, изо рта воняет? — Да, фу. Уйди, — Чонгук отпихивает его. Но действие получает обратный эффект. Тэхен тянется вперед, сокращая расстояние между ними, обхватывает лицо Чонгука ладонями и прижимает его к кровати всем своим весом. Чонгук пинается, вцепляется пальцами Тэхену в волосы. — Это отвратительно, Тэхен, отстань от меня! Тэхен дергается и вскрикивает, срываясь на смех, когда Чонгук пинает его. Прижимает его ногу своей ногой. Чонгук давится, когда тот дышит прямо в его лицо, кисловатое дыхание заполняет легкие. Он бы мог с легкостью оттолкнуть Тэхена, он это и собирается сделать, он сделает, но пока он только изо всех сил пытается сдержать рвущийся наружу смех. Он корчится под теплой тяжестью старшего, их ноги переплетаются друг с другом, голые ступни Тэхена стукаются об мягкие носки Чонгука. Потом наступает то, чего и следовало ожидать, причина, по которой Чонгук должен был сразу же оттолкнуть Тэхена, но не успел, виртуозно пойманный врасплох. Тэхен наклоняется близко-близко и трется своей щекой о щеку Чонгука. Его щетина еле видна, но, тем не менее, щекотно до ужаса. Чонгук весь подбирается и старается просунуть руки между их телами, но Тэхен на шаг впереди — от тут же перехватывает его запястья и прижимает плотно к кровати, продолжая тереться своим шершавым лицом о щеки Чонгука. Ведет себя, будто ему снова семнадцать и он кичится тем, что у него уже начала расти щетина в отличие от Чонугка. Тогда это был едва заметный пушок, который и брить то не стоило, но Тэхен все равно брил, отчего кожа становилась сухой и сильно чесалась. И вот так он издевался над Чонгуком, пока однажды в коридоре Джихе не начала на них подозрительно коситься. А потом вдруг сказала, что это мило до тошноты и что ее парень тоже так раньше делал. Тэхен тогда внезапно прикинулся картошкой, и с тех пор подобное не повторялось. Чонгук хрипит под его напором, задыхается между приступами хохота. — Ладно-ладно! Ты не отвратительный! Это я! Я согласен быть самым мерзким из нас. Тэхен хмыкает и поднимается. Слишком быстро сдается, скатывается с Чонгука в сторону и отпускает его.  — Ты не сможешь, даже если захочешь. И легкие снова предают. Чонгук хочет списать все на недавний приступ хохота. Или на что-то еще. Тэхен приподнимается на локте. Его губы плотно сжаты. Большой палец касается виска Чонгука. Все еще воняет пиццей. — Я смогу, — говорит Чонгук. Потому что, само собой, он сможет. Он возился в грязи на заднем дворе у Тэхена. В десятом классе он пил микс из бананового молока, колы, виноградного сока и водки, а потом блевал дальше, чем видел. Они с Тэхеном не мылись целую неделю на первом курсе, потому что поспорили, кто дольше продержится. Тэхен качает головой: — Исключено. — Я могу месяц не мыться. — Мускус в тренде. Все вокруг сейчас эко-фрики, помешанные на всем натуральном. — Я могу месяц не чистить зубы. — Для этого изобрели тик-так, друг мой. — Я могу… Могу всегда носить одно и то же. Не стирая. Чонгук расплывается в самодовольной улыбке, видит, что поставил Тэхена в тупик. Усмехаясь, Тэхен убирает Чонгуку волосы со лба и тянет его голову к подушке, пока тот не начинает ворчать. — Ты бы — никогда. Первое, что ты сделал, когда переехал в общагу, это пошел искать прачечную. К тому же, этот секси спрей для тела, которым ты пользуешься, перекрыл бы всю вонь. Чонгук давится воздухом. Он глубже вжимается в кровать, пока смысл слов Тэхена медленно доходит до его мозга. Тэхен замирает и, кажется, паникует. Рука уже не давит Чонгуку на голову. Целую секунду Чонгук думает, что Тэхен снова изображает картошку. Или клубничку. Папайю, как вариант. — Ты думаешь, мой спрей для тела секси? — он произносит бесцветным голосом. Тэхен двигает губами, открывает и закрывает рот, прочищает горло, двигает глазами, глядя куда-то в район носа Чонгука. — Да, ты пахнешь секси. Он! Он пахнет. Такой, как бы… фруктовый. Как манго. И кокос. Но еще такой немного терпкий? Чонгук просто смотрит на него. Вжимает зубы в нижнюю губу. В груди какое-то чудное ощущение. Отрыв, который была призвана вызвать соджу, как будто только сейчас наступил. — После него ты пахнешь как тропический лес, — заканчивает Тэхен, забавно краснея. — Тропический лес — это сексуально? Тэхен сжимает зубы и бормочет: — Да, Чонгук. Тропический лес — это сексуально. Ему стоит заткнуться. Дать Тэхену шанс сменить тему. Но видеть его таким потерянным, неспособным посмотреть Чонгуку в глаза и коснуться его — необычайная редкость. Тэхен теребит пальцами белую общажную простынь, как будто это ему здесь дышать нечем. Они же лучшие друзья. Тэхен рядом, не только когда ему хорошо. Он рядом, когда Чонгук злой, жалкий и страшный, когда он отвратительный, что бы там ни говорил Тэхен. Он рядом всегда. — Думаешь, я пахну сексуально? — Чонгук спрашивает так, чтобы это было похоже на шутку, если Тэхен захочет сделать из этого шутку. Тэхен закрывает глаза и рвано вздыхает. И Чонгуку вдруг не хочется быть жалким или игривым или отвратительным. Хочется, чтобы все было как тогда, три недели назад. Когда Тэхен пытался рассказать ту шутку. Когда он чувствовал себя в полной безопасности рядом с Тэхеном, начиная с тех пор, когда ему было пять, и в дом по соседству переехала семья Тэхена. У того тогда не хватало переднего зуба, и он улыбался Чонгуку так широко, что глаз было совсем не видно. Чонгук собирается свести все к шутке, встать с кровати и подбить Тэхена стырить пару пачек рамена с общей кухни, обожраться им и пойти спать, чтобы можно было вернуться к своей хандре под тоскливую альтернативу восьмидесятых. Конечно же, перед этим он вернет Тэхену футболку, он не настолько жалок. Тэхен резко выдыхает через нос и говорит: — Перестань, ты же знаешь… Сам знаешь, что да. Чонгук хмурится. — Это не ответ на мой вопрос. Я спросил, думаешь ли ты так? Чонгук не может поверить, что говорит это, и что Тэхен ему отвечает, но дело обстоит именно так. За Чонгука говорит выпитая соджу, а Тэхен краснеет все очевиднее с каждой секундой. — Черт. Да. Да, я так думаю. Ты пахнешь сексуально. Ты настолько не отвратительный, что это отвратительно само по себе. Сам это знаешь. И я это знаю. Все знают, что я это знаю. Что? Что все знают? Но Тэхен этого не уточняет. Он резко садится, так, что матрас съезжает в сторону. Почему родители были так против его переезда, Чонгук, наверное, так никогда и не поймет. Тэхен наконец смотрит ему глаза, его брови сведены так напряженно, что становится больно. — Это поэтому ты все это время? Из-за меня? Поэтому? Тэхен начинает бормотать что-то бессвязное, и Чонгук переносится в памяти в те времена, когда ему было двенадцать, а Тэхен подсел на Карла Сагана и говорил о нем, не затыкаясь, месяцами. И Чонгук засыпал под его бормотание, словно под колыбельную, слушая его мягкий, низкий голос, зажав телефон между щекой и подушкой, в то время как сам Тэхен был в минуте ходьбы, но сидел под месячным домашним арестом и запретом на ночевки у друга за то, что сбежал к Чонгуку вместо подготовки к экзаменам. — Мингю называет тебя моим парнем, — говорит Чонгук раньше, чем думает об этом. Звучит тупо. Как тупо это прозвучит для Тэхена. У него наверняка сердце в горле не начнет колотиться, как это бывает у Чонгука каждый раз, когда Мингю произносит эти слова. — …и да, отправлять ему эмодзи с баклажаном и двадцать эмодзи с бомбой было перебором, но… Что? Чонгук выгибает бровь: — Двадцать бомб? Тэхен растеряно хлопает глазами и разевает рот. Люди в таком состоянии выглядят тупо и отвратительно, и Тэхен не исключение, но Чонгук начинает ерзать на кровати. Ему жарко от вида губ Тэхена, таких влажных в этом дерьмовом свете общажных ламп, и его глаз, таких темных. Наконец, Тэхен медленно произносит: — Да, твой сосед — просто псина сутулая. Что ты сейчас сказал? — Думаешь, я пахну сексуально? — Нет, — Тэхен мотает головой, делая свою шевелюру еще более лохматой, чем она была, когда он пришел. Ему омерзительно как идет. Как и его отвратительные штаны. Кофта с пятном не особо. Чонгук бы ее с него снял. Черт. — Нет, — повторяет Тэхен. Он больше не смотрит не на Чонгука, вот, видимо, почему у того снова проблемы с дыханием. — Другое. Про Мингю. Это все еще можно свести к шутке. На этот раз взаправду. Но, как говорится, если нарываешься, то будь готов и драться. Не то чтобы они тут дрались, конечно. Кстати, Тэхен был всегда хорош в защите, он мог просто сдаться и прикинуться мертвым, а мог опрокинуть Чонгука на лопатки в мгновение ока. По настроению. Он не часто так делал, но суть в том, что он способен на это. Возможно, делает это прямо сейчас. Нарывается в ответ. Поэтому он допекал его соседа двадцатью эмодзи с бомбами, когда ждал ответа от Чонгука чуть больше часа. И перед этим еще тридцать тысяч двести сорок минут. Сейчас им почти хорошо. Тэхен сидит на кровати, а Чонгук окукливается в своих дерьмовых простынях. Все конечности расслаблены, а в груди полный хаос. Тело готово как бы утонуть во времени, оставив только сердце и легкие. Для Тэхена. Он может потыкать в них, рассмотреть под микроскопом. Может, они помогут ему решить этот пространственный временной континиус, или как его там. Останки мальчика, который всегда возвращается назад, который всегда вне времени, всегда задыхается. — Мингю. Когда он говорит о тебе. Он говорит, что ты мой парень. У Тэхена плечи опускаются, будто его придавило этими словами. — Оу. — Я думал, он так шутит. Знаешь, как обычно шутят пацаны. Но он не шутит, — быстро добавляет Чонгук пока смелость его не покинула, и пока в легких еще остался воздух. — Он думает, мы вместе со старшей школы и просто слишком тупые, чтобы самим это заметить. — Оу, — снова говорит Тэхен. На этот раз многозначительнее. Больше он ничего не говорит, и Чонгук разрывается между желанием провалиться сквозь землю и желанием заснять этот момент: Тэхен со своими отвратительно восхитительными волосами, в уродливой одежде и со своим отвратительно красивым лицом в приглушённом свете флуоресцентных ламп. С трогательным заломом недоумения меж бровей и сладкой медовой патокой глаз. Мальчик, который ждет. Мальчик во времени, который ворует воздух из всех помещений, в которые когда-либо ступала нога Чонгука. Тэхен продолжает молчать, а Чонгук начинает испытывать нечто сродни панике, насколько это возможно в неспешности текущего момента. Со стороны можно подумать, что Чонгук более спокойный, но на деле это Тэхен терпеливый, когда дело касается их двоих. Когда дело касается Чонгука. Чонгук не может похвастать теми же качествами относительно Тэхена. Поэтому он шепчет: — Ты у него так в телефоне записан. — Оу. В этот раз с отчасти вопросительной интонацией. — Да. Точнее «тупорылый парень Чонгука». — Понятно. Тебе нужен новый сосед. Чонгук закатывает глаза: — Вы с ним друзья. Дольше, чем мы с тобой. — Я совершал ошибки. Мои стандарты повысились. И твои, значит, тоже. — Серьезно? Теперь Тэхен закатывает глаза, выгибая брови. — Да, серьезно. Очевидно. Мы два сапога — пара. Двухголовый монстр, как говорила моя мама. С одной клеткой мозга на двоих, как говорит твой брат. Половина у тебя, половина у меня. — Чур, моя половина больше. — Хорошо, твоя половина больше, — быстро соглашается Тэхен. Он выпрямляет локти, упираясь кулаками в матрас. Чонгук замечает, как напряжены его руки, хочет провести пальцами по побелевшим костяшкам, разгладить морщину между его грациозно изогнутых бровей, которые, как Чонгук ни пытайся, не получится назвать отвратительными. Тэхен спрашивает: — Мы и правда, такие? Чонгук отводит взгляд от его бровей. — Какие? — Такие тупые? — Ты мне скажи, — говорит Чонгук с бешено колотящимся сердцем. — Ты умник. — Тупой умник, — поправляет Тэхен. — Но у тебя большая половина мозга. Чонгук фыркает, вжимаясь лопатками глубже в подушку. — Да, но я просто тупой. Моя половина больше, но не умнее. — Чонгук. То, как он говорит это. Мягко и бережно. Каждый звук его имени, произнесенный Тэхеном, Чонгук хочет поставить на бесконечный повтор, свести с ритмом своей дрожи, пульсирующим, частым битом своего сердца и наложить звуковой дорожкой на видео смеющегося Тэхена в свете неоново-синих экранов. На фоне могла бы играть «Love will tear us apart» или какая-нибудь другая ужасная песня Joy Division, потому что это сделало бы его улыбку искренней. Он встречается с Тэхеном глазами и говорит: — Я не думаю, что мы настолько тупые. Тэхен расправляет плечи. Он поворачивает голову и решительно наклоняется к Чонгуку. Он нигде не прикасается к нему, просто нависает сверху, ставя руки по обе стороны от его талии, и произносит в нагретое пространство между ними: — Правда? Знаешь, я здесь умник, и я считаю, что мы, и правда, настолько тупые. Чонгук прикрывает глаза и чувствует в груди нарастающую дрожь нетерпения. Хочется что-то сделать, либо потянуться наверх, либо потянуть Тэхена вниз. Но хочется и подождать. Хочется хоть раз быть тем, кто ждет.  — Тупой умник, — напоминает он. — Разницы никакой, — фыркает Тэхен. — Ты хочешь, чтобы он был неправ? — Я… Тэхен запинается об собственные ноги. Как он обычно делает, если они бредут откуда-нибудь с вечеринки в два часа ночи. При этом руки его все еще уверенные и крепкие. — Что я хочу сказать… Я хочу сказать, что… Хотел бы ты, чтобы его слова были правдой? И Чонгук уже готов сказать это, то, что вертелось у него на языке еще тогда, недели назад, тогда, когда это все началось, неопределенное время назад. Может быть, Тэхену надоело ждать, потому что он уже ответил на этот вопрос? — Потому что я хотел. Я хочу. Хочу, чтобы это было правдой. Дрожь в груди становится сильнее. Приятнее? Там будто сладкая шипучка, что готова взорваться и взлететь. Он больше не мешкает, он кладет руку на щеку Тэхена, все еще гладкую, что бы он там ни утверждал, разве что, слегка суховатую на ощупь. Тэхен наверняка еще отрастит себе щетину, исключительно из вредности. Чонгук думает о том, как это будет ощущаться тогда у него на лице. Как это будет ощущаться шеей, животом, внутренней стороной бедер. От этих мыслей дрожь пронизывает все тело, наполняя сладким жаром. Тэхен притирается к его ладони, проходясь по ней губами инстинктивно, отчего Чонгук снова задыхается и думает: «Сколько он считал? Сколько прошло сотен секунд? Сколько миллионов?» Затаив дыхание, Чонгук говорит: — Спроси меня. Спроси меня еще раз. Тэхен улыбается одновременно самодовольно и застенчиво, и это самая отвратительно прекрасная вещь, что Чонгук видел в своей жизни. — Тебе нравится тот факт, что я считаю твой запах сексуальным, не так ли? Чонгук грубо дергает его на себя так, что тот шипит от неожиданности и стонет, когда он чуть ослабляет хватку. — Ай! Придурок… Черт. Не думал, что это признание в любви будет таким болезненным. Чонгук морщится. Точнее пытается. Нижняя половина лица не слушается. — Признание в любви? Тэхен делает вид, что кусает ладонь Чонгука, шутливо рычит, зубы скользят по коже. — Да. Не делай такое лицо. У тринадцатилетнего ребенка внутри тебя сейчас кровь носом пошла от того, что я сказал. Я, кстати, единственный, кто признается, чувствую себя немного невзаимным. — Ты просрал свой шанс задать правильный тупой вопрос, — говорит Чонгук, поглаживая Тэхена по щеке. Он убирает волосы ему с лица, зарываясь в них пальцами и натыкаясь на очередной колтун. Тэхен хмурится. Очень убедительно. — Слушай. Разговоры о том, насколько ты сексуальный, ни разу не тупые. Возьми свои слова назад. Ты оскорбляешь моего полупарня. И, черт побери, это чувство в груди, оно сейчас прикончит его. Чонгук уже почти уверен, что его глаза такие же темные как у Тэхена. — Полупарня? — Да. Полу, — выдыхает Тэхен, касаясь щеки Чонгука. Его голос такой нежный, что Чонгук был бы не против полностью раствориться в нем. — Я уверен, что нравлюсь ему лет с двенадцати, но он до сих пор ничего не сказал. А мне нужно словесное подтверждение, чтобы получить расчет.  — Получить расчет? — Ага. — И как ты планируешь его получить? — В этом будет задействован мой рот. — Хм-м-м… — И его рот. — М-хм-м-м… — Наши языки, вероятно. — О, определенно. Тэхен улыбается ему, и это хорошо. Чонгук тоже улыбается. — Можно будет немного распустить руки. Забраться под одежду, если мне повезет. Но это неважно. То есть. Все будет. Но не сейчас. — Нет? — спрашивает Чонгук, чуть оттягивая Тэхена за волосы, мечтая, чтобы он уже заткнулся наконец и начал использовать свой рот по другому назначению. — Нет. Понимаешь, в чем дело. Я люблю его и уверен, что он тоже меня любит, поэтому мы, в конечном итоге, обязательно залезем друг другу в штаны. Чонгук замирает на секунду и вдруг становится очень рад, что Тэхен не перестал болтать. У Тэхена зрачки расширяются и Чонгук думает, что возможно он все-таки пил сегодня Ред Булл. Скорей бы он уже сдал свой чертов экзамен. — Черт. Ты не так хотел это услышать? Это слишком? Слишком быстро? Черт. — Не так хотел это услышать? — неуверенно переспрашивает Чонгук, продолжая перебирать волосы Тэхена. Тэхен пожимает плечами и касается мочки уха Чонгука. Успокаивающий жест для них обоих. — Не особо романтично и все такое. Не кинематографично. Не так, как признаются друг другу в фильмах. Ты же любишь фильмы. А я люблю тебя. Так что… — Тэхен сглатывает, его кадык дергается, и Чонгук хочет поцеловать его миллион раз. — Но мне кажется, я не попал в цель. Очень сильно накосячил. Очень сильно, судя по твоему лицу. Так сильно, что, скорее всего, завалю статистику. Я говорил тебе, кстати, что я ее наверняка завалю? Почему я говорю о статистике, напомни? Чонгук пытается думать, но это так тяжело — сфокусироваться на чем-то, что не Тэхен. — Хм. Потому что теория вероятностей важна при исследованиях? Кроме того, статистика необходима для курса продвинутой космологии, с которой у тебя были проблемы с момента поступления? — Да, наверное. Черт, я люблю тебя. Черт. Прости, что продолжаю повторять это. Просто. Я уже сказал это столько раз и столькими способами. Но этот особенный. Еще до того, как я понял это, я просто… Я люблю тебя, — Тэхен снова хмурится и его лицо так очаровательно морщится, что Чонгуку тяжело сдержаться и не зацеловать его. И к черту «Love will tear us apart». Он заменит ее на «La la love you»: мечтательные глаза Тэхена, его острый угол челюсти в свете ламп его спальни, прочие детали, как набор джамп-катов в стиле Годара, и везде Тэхен. — Черт, пожалуйста, заткни меня, пока я не сказал это снова. Чонгук проглатывает рвущийся изо рта смешок и решает наконец поцеловать Тэхена так, как ему хочется, притягивает его ближе, пока они не сталкиваются носами. — Подожди, черт. Вонючее дыхание, — бормочет Тэхен сквозь плотно сжатые губы. И Чонгук крепче вцепляется в его волосы, тянет еще ближе, выдыхает ему в самый рот: — Мне плевать. Что отчасти неправда, но целовать Тэхена ему хочется гораздо больше, чем не плевать. И он ловит ртом ворчание Тэхена, сталкивая их губы по-настоящему. Это совсем чуточку отвратительно, но Тэхен такой, и Чонгук любит его таким, хоть еще и не сказал об этом вслух. Он обязательно скажет, но пока он будет просто целовать его, с вонючим дыханием или без. Краем уха он слышит сдавленное «Черт», перед тем, как Тэхен поддается, растворяясь в нем. Заставляя Чонгука раствориться в нем в ответ. И его губы такие мягкие. Он все еще опирается на руки, пока Чонгук не тянет его на себя. Чонгук негромко стонет, когда Тэхен опускается на него, прижимая своим весом, когда его теплые руки ложатся ему на талию, когда поцелуй становится интенсивнее, и, черт побери, он даже теряет способность думать о своем дыхании, о времени или о его растрате, он способен думать только о языке Тэхена, скользящем у него во рту, о зубах Тэхена, которые, осмелев, оттягивают его нижнюю губу, о бедрах Тэхена между его собственных и о Тэхене, Тэхене, Тэхене. Все, о чем он может думать, — это о его горячем рте и его мягких волосах между своими пальцами. — М-м-м, черт, — Тэхен отстраняется на секунду, потом снова обрушивается на него с поцелуями, охватывая часть подбородка, потому что его уже понесло. Пальцы Чонгука в его волосах сжимаются крепче, ноги переплетаются, а жар в животе становится все невыносимее. — Черт. Я одновременно супер рад и супер зол, что не сделал этого, когда нам было по тринадцать, как я изначально планировал. Чонгук издает смешок недоумения, поражаясь, не веря, что Тэхен и правда ждал так долго, все эти сотни миллионов секунд. — Тэхен. Тэхен снова неаккуратно целует его, движется губами по щеке, к уху, ласкает шею, заставляя Чонгука высоко застонать. — Вонючее дыхание было просчетом, но «а» — ты застал меня врасплох всем этим разговором про свой секси тропический спрей, который я, кстати, даже сейчас не чувствую на тебе, и что вообще, супер банально… — Тэхен. — … и «б» — у тринадцатилетнего меня, скорее всего, изо рта воняло козявками, так что ты еще легко отделался… — Тэхен. — Да, детка? Не слишком рано для детки? Чонгук морщит нос, стараясь не засмеяться, думая параллельно о том, что он даже не знает, как относиться к слову «детка» из уст Тэхена, ведь он всегда считал это отвратительными сюсюканьями для парочек. Тэхен у него в телефоне записан как «Придурок». Называть его «деткой» кажется странным, и как-то язык пока не поворачивается. Его лицо, скорее всего и вполовину не такое очаровательное, как у Тэхена, когда он морщится, но Тэхен сразу целует его в нос, демонстрируя обратное. — Я пока не знаю. Погоди. Ты все еще ел козявки в тринадцать? Тэхен, не знаю, как ты к этому отнесешься, и я очень сожалею, но мы не сможем иметь детей. Тэхен смеется, на этот раз уже с облегчением. — Значит «детка» — это неуместно, признание в любви — это слишком, а разговор о детях — в самый раз? Разговор о детях, для создания которых мы даже не приспособлены. Чонгук проходится ступней по икре Тэхена, пожимая плечами. Ему так нравится ощущение близости их тел, ему так хорошо оттого, как они друг другу подходят и как просто это укладывается у него в голове. — Ты начал говорить о серьезных вещах, и я подумал, что мне тоже нужно. И мы приспособлены, только наполовину. Так что дети могут быть от моей спермы. Твоя останется в тебе. Или во мне. Неважно. Тэхен издает мученический стон, пряча лицо куда-то в шею Чонгука, и тот чувствует кожей движение губ, когда Тэхен начинает говорить. Чонгук инстинктивно сжимает его крепче ногами, и ему снова кажется, что он готов раствориться в своей кровати. — Черт. Не говори ни о чем моем внутри тебя, сразу после нашего первого поцелуя. Я пытаюсь тут исполнить мечту тринадцатилетнего меня, а ты очень мешаешь держать рейтинг PG-13. И я без понятия, есть козявки — это черта характера или влияние окружения. Чонгук теперь тоже смеется. Он оставляет на губах Тэхена очередной поцелуй. Он получается целомудренным и сладким, как мечты тринадцатилетних. Тэхен расслабляется в его руках, и Чонгук целует снова. Потому что может. Потому что не может не. — Во-первых? — Да, детка? — расплывается в улыбке Тэхен. — Твой компьютер завирусован с тех пор, как тебе исполнилось одиннадцать. И во-вторых? — Да, детка? — Я люблю тебя, — произносит Чонгук так, будто произносил эти слова всю жизнь. Потому что так и было. С тех пор, как ему было семь и Тэхен пожал его руку своей, липкой и перемазанной в грязи, обещая, что он придумает, как им быть вместе вечность. Придумает, как заставить время не иметь значения. — Я любил все это время, всеми возможными способами, но всегда тебя. И я бы хотел, чтобы Мингю был прав. И Тэхен улыбается ему в рот, шепча: — Да, детка, — и снова целует его, сначала сладко и легко, но очень скоро отвратительно и жадно, заставляя Чонгука притянуть его ближе к себе, ощутить ярче жар внутри… — Дверь в следующий раз закройте, кретины! Мингю стоит в дверном проеме с убийственным выражением лица, которое чуть смягчает ложка, торчащая изо рта. Он берется за дверную ручку и тянет на себя: — Пришлось выслушивать все ваши мерзкие признания. Чонгуку едва ли жаль и всего лишь чуточку стыдно. Его волосы, скорее всего, в том же беспорядке, что и у Тэхена, а щеки и шея красные, как помидор. Он бы хотел найти в себе силы привести их обоих в порядок, если бы не руки Тэхена на нем, большие и теплые, одна на бедре под футболкой, другая на затылке, все еще крепко прижимающая к себе, пуская искры по всему телу. Они определенно перейдут к распусканию рук под одеждой. Как только Мингю закроет дверь с обратной стороны. Тэхену, судя по всему, вообще по барабану. Он лишь хмурится, вскидывает голову в сторону Мингю и спрашивает: — И почему ты так долго ждал, чтобы дверь закрыть? — Да пошел ты! Я тебе не лакей. Дверь захлопывается. Повисает пауза. Слышится стук головы Мингю о дверь. — Поздравляю, дубина. Тебя тоже, Чонгук, наверное. Дальше слышится звук шагов Мингю и хлопок еще одной двери. В этот раз гораздо тише. Тэхен поворачивается к Чонгуку, и они оба прыскают со смеху. Подбородок Чонгука бьется о лоб Тэхена, они содрогаются от хохота, им неловко и непривычно быть так близко, а потом Тэхен все же скатывается на бок, гогоча. — Теперь ты обязан дать ему номер Намджуна, — говорит Чонгук, когда ему, наконец, удается восстановить дыхание. Все бутылки соджу валяются на полу, вместе с телефоном и подушкой, но нет никаких сил и желания что-то с этим делать. — Вот черт, — говорит Тэхен. Он касается подбородка Чонгука, поглаживает его, лежа на той подушке, что пережила их возню, переплетает ноги с ногами Чонгука. — Думаю, он, в конце концов, заслуживает этого, черт его побери. Он уже не поглаживает Чонгука, просто касается его лица. Потому что может. Возможно, потому что не может не. — Мы, и правда, настолько тупые, да? Чонгук хмыкает. Он утыкается лицом в матрас, потому что смотреть Тэхену в глаза — это пока еще слишком, особенно когда его глаза источают эту сладкую медовую патоку, которую Чонгук никак не мог расшифровать, до момента пару сотен секунд назад. Он и не хотел ее расшифровывать, потому что боялся, что он будет неправ. Боялся, что Тэхен забил на свое обещание о времени. — Ты поэтому такой грустный в последнее время? Потому что футболка вообще не играет тебе на руку, знаешь? В этих ребятах нет ничего по-настоящему грустного. — Возможно, — почти соглашается Чонгук, потому что нет смысла отрицать. Не тогда, когда он понял, сколько ждал Тэхен, сколько секунд он терпеливо считал, мечтая поцеловать Чонгука с тех пор, как ему было тринадцать. Когда сам Чонгук в свои тринадцать считал поцелуи отвратительными, но не мог представить во всем своем отвратительном великолепии тринадцати лет, что его будет целовать кто-то кроме Тэхена. — Прости меня. — За что? — тихо спрашивает Чонгук, поворачиваясь к Тэхену лицом. Потому что уже нет смысла прятаться. И никогда не было. Тэхен проводит пальцем по его нижней губе, касается родинки под ней. — За то, что был тупым так долго. За то, что это все произошло из-за твоего тупого соседа. За то, что это произошло не так, как бывает в фильмах, которые ты так любишь и над которыми плачешь как дурак. Со вздохом Чонгук ластится к руке Тэхена. — Когда-нибудь мы должны были перестать тупить. И все было, почти как в кино. В тупом кино. В очень, очень тупом кино. Тэхен тоже больше не пытается спрятать лицо. Он смотрит на него так же, как смотрел в той закусочной, так же, как в неоново-голубом свете. Он будет в каждом фильме, который когда-либо снимет Чонгук, даже если он никогда не появится на большом экране. Даже если он будет целыми днями не вылезать из лабораторий, рассматривая звезды и пытаясь поймать время в ловушку, чтобы подчинить своей воле. — Да, но ты заслуживаешь не тупое кино. Ты заслуживаешь истории о вечной любви и сказки, и прочую ересь, которую так любишь. Ты заслуживаешь однажды проснуться в моем теле, и чтобы я проснулся в твоем. Услышать звон колокольчика и почувствовать все то, что чувствую я, когда ты смотришь на меня. Нарисовать член на моем лице, просто чтобы позлить. Попытаться стереть себе память, чтобы забыть, как сильно я люблю тебя, но забывая меня, забыть и себя тоже. Вот что должно происходить, когда ты влюбляешься в человека, с которым впервые ел грязь. Чонгук не хочет даже думать о том, как сейчас выглядит его лицо, достаточно того, что он чувствует, как растекается в лужу. — Я думал, обмен телами как-то по-другому работает. — Откуда тебе знать? — спрашивает Тэхен, изгибая губы в улыбке и ну его к черту. К черту его самодовольную рожу, к черту математику, или что там решает теорию путешествия во времени. — Поэтому я изучаю пространственно-временной континуум. Просто чтобы сказать тебе о своей любви так, как ты этого заслуживаешь. И это так мило, так очаровательно и трогательно, что Мингю стошнит, когда Чонгук будет рассказывать ему об этом позже, пытаясь не улыбаться, как дурак. А пока все, чего он хочет, — это Тэхен, рот Тэхена, руки Тэхена и просто Тэхен. Он придвигается так, что между ними почти не остается свободного места. Обе головы на подушке, и расстояние между лицами просто смешное. — Я типа думаю, что заслуживаю тебя, — говорит Чонгук Тэхену в самый рот. Тэхен улыбается в ответ и не ждет ни секунды, чтобы сказать: — Поверить не могу, что влюблен в такого недоумка. Смешно слышать это от Тэхена, но Чонгук не перечит. Он вдруг понимает, что ему легко дышать. Он сокращает это смешное расстояние между ними и целует Тэхена. И они целуются, как дураки.