И как? Хочешь дальше обижаться?
Поднявшийся ветер развевает расстёгнутую ветровку. Где-то там, внизу, в гуще кустарников поблескивает треснувшая фара мотоцикла. Виднеются поломанные ветки, крупные обломки. Тишина не напрягает, нет. Молодой человек стоит на самом конце дороги, почти на краю обрыва, сощурив глаза и спрятав руки в карманы. Слов не было. Они не вязались между собой, буквы путались даже в мыслях. Ни из леса, ни с поля за спиной не доносится звуков. В этот момент все здешние обитатели словно перестали дышать, общаться между собой, и всё для того, чтобы не нарушить обстановку. Порыв ветра поднял с земли свежие листья и закружил их в танце.Ну, доигрался? Я говорил. Я же говорил. Ты же никогда меня не слушал. Ты же был старше. Зачем тебе мои советы? Хах, действительно.
И кто я тебе был?
Он хмыкает. На место мыслей пришли чувства, спрятавшиеся до сего времени за маской равнодушия. Смотреть на ужасную картину не хотелось, да и не получалось. Молодой человек повёл плечом и скривил губы. Где-то в глубине леса завыл волк. Как вовремя. Глупо обижаться на мёртвого человека. Во рту сухо. Он сглатывает вязкую слюну и, развернувшись на пятках, стремительным шагом направляется к полю. В конце дороги ждала арка из толстых веток с тёмной листвой, нежно обнявшая и спрятавшая проход от невнимательных глаз. Осаму не составило труда найти это место: после недавнего, мягко говоря, инцидента, остались следы от шин. Не заметить их трудно, ведь они здесь единственные и остались чёткими, хоть и прошло пара дней. Мотоцикл в поле. Посреди большого, изумительного поля. Он игриво поблёскивает в свете луны; стоит гордо и выглядит величественно. Красиво, никто не спорит, только видеть мотоцикл больше не хочется. Молодой человек подходит к нему, безотрывно смотрит несколько секунд. Всё снова стихло. Осаму вздрогнул и обернулся: маленький зверёк пробежал от одного куста к другому, зашелестел листвой и вильнул хвостом. И всё. Дальше тишина и неизменный пейзаж. Молодой человек качнул головой, надел шлем; сел на мотоцикл, завёл его и уехал.Только так и умеешь обижаться, да, Чуя?
Трасса проносится перед глазами, её виды больше не запоминаются. Мелькают автомобили, грузовики; дома почти сливаются в одну линию. Осаму проезжает мимо поляны, на которой они впервые встретились. Когда-то примятая трава выпрямилась; скамейки, не привязанные к месту, так и остались в том положении, в котором их оставили после последней встречи. Тогда громко играла музыка, рычали моторы, плясали товарищи; праздник был устроен в честь победы в дружеском соревновании, устроенном за день до этого. Да, она отмечалась через некоторое время, когда все отдохнули и готовы оторваться по полной. Хорошие были времена. Осаму прекрасно помнит, как спорил с выпившим Чуей о том, каким образом можно было удивить случайных зрителей. Окончился спор через полчаса.Ты ведь еще в любви мне клялся. Помнишь?
На самом деле он невыносим. Всегда считает, что прав; страдает, когда кончаются сигареты. Ими уже вся квартира пропитана. Да что там дом — одежда! Но ему всё равно становится тоскливо при виде одинокой сигаретки в пачке. Нет, Осаму готов мириться с этим, правда. У любимого человека всего лишь привычка, от которой трудно избавиться. Не страшно. Чуя любит, когда в доме и мыслях чисто. Уборка раз в два дня — чаще не получается — занимает по времени совсем немного, но вещи на местах и не теряются, а по полу ступать приятно. Визит в дазаевскую квартиру совершен лишь разок, но его хватило, чтобы мотоциклист разозлился. Скорее, сильно раздражился. Чуе не понятно было, как в маленькой квартирке умещалось столько исписанных тетрадей, целых и сломанных ручек, использованных бинтов и совершенно новых. Куда не встанешь — окажешься на ворохе марлевых лент. Неизвестно еще, упадешь ли при следующем шаге.Помню, как ты, хмурясь и фыркая, разбирал завалы. Это было так мило.
Вот и город. С высокими зданиями, хорошо виднеющимися с окраин, ярким светом, выделяющимся на ночном небе. Звезды, как капли краски, разбрелись по небосводу. Вот где-то там виднеется созвездие девы, которое Чуя показывал много раз. Не ясно только, забывал ли он о том, что уже много раз показывал его, или просто любил рассказывать об одном и том же. А Осаму не гадал — незачем было. И вот мелькают линии жилых домов, тихих и светлых; дороги здесь не отличаются широтой от прохожих переулков: легковая машина помещается спокойно, но места для прохожих почти не остается. На глаза попадается знакомое, слегка обшарпанное здание.Твоя квартира такая уютная. Не хотел бы выходить из нее.
Помнишь же, как обменивались рождественскими подарками на пороге? Ах, конечно, помнишь. У тебя прекрасная память.
Некоторое время — и родной район. Из кровного лишь площадки, на которых он когда-то играл, и виды, крепко засевшие в памяти. Вон там стоят качели, покрашенные недавно в пару ярких цветов, пара новых скамеек. Ничего более. Осаму паркует мотоцикл на старом месте, даже не задерживает взгляда на окружающих его предметах.В квартиру вваливается, не снимая обуви; свет не включается. Да кому он нужен? Всё и без него прекрасно видно.Чуя, ты же любишь проводить время в темноте. Как тебе там? Не тесно? Не слишком темно? Ах, конечно, сам же говорил, что чем темнее, тем лучше.
Не холодно?
Осаму садится у стены. Взгляд скользит по кухонному гарнитуру, что стоит напротив, на секунды цепляется за мелкие и незначительные вещи, а после снова перемещается на новую точку. Где-то там лежит рамка, перевёрнутая фотографией вниз, пара искусственных цветов, купленных неизвестно зачем. Они белые, и от того отвратительные.Ты ведь ненавидел белый цвет? Руки даже тряслись, когда приходилось надевать белую рубашку. Я… Прости. Мне придётся дать тебе белые.
Он усмехается и пропускает волосы сквозь пальцы. Чуя жив. Просто устал ото всех, избавился от своего любимого мотоцикла и залёг на дно. Совсем скоро выйдет из тени, широко улыбнётся и позовёт всех на новую гонку. Это ведь не в первый раз, правда? Все перегорают и берут отдых. Это нормально. Скоро всё будет хорошо. Тишина полна звуков. Мерно тикают часы на стене, лает собака за домом; слышно, как в соседней квартире гремят посудой. Вставать совершенно не хочется.Хорошо тебе, да? Ничего не мешает, не нужно о чём-либо думать и переживать. Так легко. Хотел бы и я оказаться на твоем месте.
Осаму запрокидывает голову и улыбается. Да, Чуе там хорошо. Намного лучше, чем Дазаю сейчас. Никто не сможет докопаться с тупым вопросом, не позовёт пить низкосортный алкоголь. Ни один товарищ не приедет на своём мотоцикле, что блестит на свету, не порычит мотором и не позовёт на встречу. Всё закончилось тогда же, когда исчез Чуя. Кто-то из соседей хлопнул дверью, направился к лестнице быстрыми шагами. Расшумелись они сегодня.Помню, Чуя, как ты жаловался на них, когда оставался с ночёвкой. С тех пор ничегошеньки не изменилось.
Тикают часы. Молодой человек поднимается с места, уходит в спальню. Смена комнаты никоим образом не изменит настроение, но страдать в спальне лучше: там хотя бы можно уснуть и не замёрзнуть ночью. Двуспальная кровать заправлена, на полках — ни пылинки. Вещи висят на своих местах, некоторые даже спрятаны в чехлах; техника составлена на узком столе. И всё это дотошно аккуратно. Осаму садится на край постели, сжимает и разжимает простынь. И лишь через пару секунд после того, как сделал это, поинтересовался у самого себя, что он вообще чувствует. У них с Чуей… Что у них было? Встречались чуть больше полугода. И за всё это время, если Дазаю не изменяет память, они выпили вместе пару раз. Первый раз — это он уж точно помнит — праздновали Рождество. Тогда было вино, красное и очень вкусное. Выбирал его Накахара лично, отправившись в магазин без предупреждения и оставив Осаму наедине с кухней. «И как всё осталось живое?» Молодой человек усмехнулся. Вспоминает теперь, как рассказывал Чуе о том, как растерялся при готовке и почти угробил ужин; он, Накахара, недолго успокаивал Дазая. Такие хорошие воспоминания. Жалко, что не повторится. И такого очень много. Ни один момент больше никогда не буден повторён даже с огромным отличием. Потому что Чуя мёртв. Он мёртв. Совершенно и бесповоротно. Это была самая простая мысль, крутившаяся в голове Дазая уже несколько дней. Она настолько проста, что с ней не сравнится даже самое глупое правило математики; но в то же время сложно было смириться. Весь этот год, за который они успели неплохо сдружиться и, в конце концов, повстречаться, мгновенно пролетел и медленно, словно улитка, прошёл мимо него. Не было того среднего темпа, в котором Осаму просуществовал всю свою жизнь. Их первые встречи были длинными, полные разговоров на всякие разные темы. О проведённых часах никто и не задумывался. Всё шло хорошо. Нет, прекрасно. Совместные поездки на мотоциклах куда-либо, бессонные ночи в поисках приключений; горячий кофе на рассвете, печенье в три часа ночи. И всё это в прошлом.А ты ведь ещё хотел съездить на горячие источники этой зимой. Немножко не дотянул. Сосем чуть-чуть.
Осаму не желает верить в произошедшее. Перед глазами возникает лицо Чуи. Живое такое, с маленькими, едва заметными веснушками на щеках и яркими рыжими волосами, которые хочется трогать часами и не отпускать. Он всегда тёплый, и даже в самые морозные дни не нужно кутаться в плед и надевать свитер: последнего будет достаточно, если обнять Накахару. Добрый и ласковый. Милый, когда целует в уголок губ; страстный, когда целует в губы холодным зимним вечером; нежный всегда и везде. Хоть и мотоциклист. Ох, тема мотоциклов у них затрагивалась часто и приветствовалась в любой момент. В первую встречу, собственно, они только об этом и болтали. Даже прокатились на спор. Но всё в прошлом. Мотоцикл в поле красивый, статный. Им можно любоваться вечно. Жалко, что Чуя Накахара не вечен.