Два слова об экспериментах

Его давно предупреждали, что он помрет от первого же неугодного Создателю поступка, с тех пор он регулярно экспериментирует, все боится, что его надули… Пока выходило что так. Ричард, вырвавшийся из надорского заточения, пережив полугодовое заключение в Лаик, получив, наконец, долгожданную свободу, кинулся в омут головой, желая понять… Получалось, что ему морочили голову практически всю жизнь. Сомнения появились в тот момент, когда он, присягнув Ворону, не был сражен на месте небесной карой, а преспокойненько продолжил жить дальше, даже не лишившись загноившейся руки, которая имела все шансы быть ампутированной или же вообще прикончить своего обладателя. Так нет же, недостойный ходить под солнцем грешник и преступник Алва, исцелил пострадавшего от собственной дури оруженосца лучше любого праведника, много лучше… Ричард быстро пошел на поправку, отделавшись легким испугом, получив шанс показать себя перед Алвой крепким парнем, умудрившись перед лицом дикой боли не заорать, и получив на память на ладони тонкий красивый шрам. И ничего более. Ни кары, которая была бы вполне себе уместна, так как следуя заповедям матушки, поступление в услужение Ворону являлось ни чем иным, как настоящим предательством, а жизнь в доме самого большого грешника в Золотых землях, на всю жизнь клеймила герцога Окделла. Но очень скоро Дик убедился, что солнце продолжает светить ему так же ярко, и признаков гнева Создателя не отмечается, а стало быть, можно исследовать этот вопрос дальше. Петушиные бои, пусть с не очень крупными, но все же ставками, кутеж в компании Ларака (которого, кстати тоже ни одна кара не настигла), винопитие, игра в кости с Колиньяром, таскание вместе с Алвой по всяким злачным местам, вроде дома прекрасной, но обладающей весьма неправедной репутацией Марианны, семерная дуэль, в которой, вместо положенной уже точно кары, Ричард получил одного из своих врагов проткнутого Первой шпагой королевства… Но главное, ему совершенно ничего не было за бесстыжее и неустанное любование собственным монсеньором. Алва, вот ведь шельма, был нереально привлекателен, а стало быть, порочен даже просто одним своим видом. Что может быть лучше, для проверки, в которую себя втянул Ричард? Да ко всему прочему грех этот отягощался тем, что эр женщиной не был. И это юношу нисколько не смущало, скорее напротив, придавало такому грехопадению особую прелесть. Маршал постоянно был у юноши на виду, и прятать свою блядскую красоту даже не думал. Напротив, словно издеваясь, щедро выставлял напоказ. Длинные, красивые украшенные перстнями пальцы, обхватившие кубок с вином… Губы, к которым лениво подносилось это самое вино. Похожие на бездонный омут синие глаза. Кроме того, если отставить в сторону слюнявую романтику, Дик не отказывал себе в удовольствии лапать любопытными глазами ладную, поджарую задницу своего, затянутого в прекрасно сидящие брюки, эра и это, вот что самое интересное, сверху тоже никак не каралось. От того, чтобы сменить глаза на руки, негодного экспериментатора удерживала довольно внушительная вероятность с размаху получить маршальским изящным кулаком по зубам. Ворон все же… ему будет довольно сложно объяснить, что у Ричарда от одной только мысли о той заднице, в которой самой природой предусмотрено анатомическое отверстие, совершенно неприлично встает. Дикон вздыхал, возводил очи к небесам и с укором взывал к Создателю, которого подобные бесчинства молодого герцога абсолютно не трогали — греши не хочу. — Ричард… — Да, монсеньор! — Нас с вами ожидает небольшая, но довольно мутная военная кампания, но я пойму, если вам вдруг захочется… — Бой монсеньора — мой бой! — отчеканил возмущенно Ричард, как только сообразил, к чему этот самый монсеньор клонит. — Хм… — с невнятным выражение лица хмыкнул эр Рокэ, подливая вина себе и наполняя бокал для своего верного оруженосца, — в таком случае — выдвигаемся завтра на рассвете. Думаю, будет уместно за это выпить. Вечер обещал сделаться томным и Ричард, допивая третий бокал, расслабившись и возбудившись, размышлял о том, сколько должен выпить Алва, прежде чем к нему можно было бы безопасно для челюсти подкатить? Однако Рокэ пил, но пьяным, в отличие от самого Ричарда, не казался. Более того, он выглядел совершенно охренительным, настолько, что юный экспериментатор, основательно подогретый «Дурной кровью» решил рвануть с места в карьер, полагая, что возможно за совращение Первого маршала Талига, Создатель-таки обратит на него свое внимание или хотя бы подаст знак своего неудовольствия. — Монсеньор, могу я… — Дикон отставил свой кубок на подлокотник и с небольшим трудом выкарабкался из приютившего его кресла, — задать вам один вопрос? — Попробуйте, — Рокэ приподнял бровь, глядя как оруженосец едва держась на ногах, вальсирует в его сторону. — Мне вот что интересно, — заплетающимся языком продолжил Дик, устраиваясь на широком подлокотнике алвовского кресла и совершенно теряя страх, — не сочтите за наглость… Я столько наслышан о ваших неправедных деяниях, среди которых попадаются даже с гайифским уклоном, но… Юноша назидательно выкинул вверх указательный палец, прежде чем продолжить. — Но… за все время нашего с вами знакомства, мне ничего подобного за вами замечать не довелось. Меня предостерегали от близких контактов с вами, опасаясь за мою честь, пугали всячески. Однако моя честь до сих пор при мне и никаким поползновениям с вашей стороны она не подвергалась. Значит ли это, что меня жестоко нае… в общем, ввели в заблуждение? Сформулировав свою сложную по конструкции (Дикон этой конструкцией имел все основания гордиться), но элементарную по содержанию мысль, юноша поглядел на сидящего под ним маршала. Вид у Алвы был, мягко излагая, обескураженный. — Что, ответа не будет? — почти жалостно протянул пошедший в разнос Ричард. — Да что же это такое! Мало того, что мне с детства вешали лапшу на уши, насчет существующих в ведомстве Создателя нашего правил, кормили россказнями о карах незамедлительных, так вот теперь еще и это! Ну никому верить нельзя… А знаете что, — Он сощурился и зло усмехнулся, склоняясь чуть ниже к хранившему молчание Рокэ, — плевать я на все это хотел! Завтра война, кто знает, сколько нам еще осталось… Поцелуй вышел странным. Он не имел ничего общего с тем, как Дика баловала совсем недавно прекрасная Марианна, целовавшая мастерски, но, как показалось юноше, без чувства, она так и не смогла разжечь внутри него огня. То ли дело эр Рокэ! На маршала Окделлу было достаточно просто глядеть, чтобы яйца подтянулись и закаменели. А потому целовал Алву Ричард сам, не ожидая милости от природы: пьяно, жадно, торопливо, опасаясь либо быть замертво убитым гневом Создателя, либо получить на орехи от изнасилованного в рот Ворона. Но мгновения растягивались горячей карамелью, Ричарда заливало сладостью и потряхивало от собственной смелости, он продолжал хозяйничать языком во рту офигевшего вконец монсеньора, и ничего ему за это не прилетело. А стало быть — так держать Окделл, у Создателя поистине безграничная выдержка, а вот пределы терпения Алвы ему еще предстоит выяснить.