*видео-иллюстрация* https://youtu.be/BHs7zsUuAd0
Спустя две недели Донхёк разрабатывает невероятно продуманный план мести и с помощью менеджеров настигает Бобби в душе в его собственном номере. Ошеломленное лицо, красное от горячей воды и шока, мокрые волосы, с которых капало на белый махровый халат, который Бобби поспешно пытается запахнуть что есть сил, как если бы это не он каждый концерт норовил стащить с себя футболку, чтобы светить точёным прессом – вид у его друга (врага на данный момент) просто бесценный. – Это незаконно! Это преступление! – А будить людей в три утра – не преступление?! Донхёк мотает головой и смеётся. Прямая трансляция захватит самые лучшие кадры, и он уже представляет, как быстро видео разлетится онлайн и сколько комментариев айконики напишут после сегодняшнего эфира. Он и сам готов дать голову на отсечение, что будет не раз пересматривать трансляцию перед сном после тяжелых будней. Даже если и месть, на самом деле, не очень-то удалась, потому что дверь в душ Бобби всё-таки запер, так что застать врасплох его удалось только после того, как подговоренный менеджер его оттуда выманил. Может, всё дело в горячей ванной, пар из которой наполнил всю комнату, а может, в их ожесточённом споре, которым они оба увлеклись – но Донхёк и сам чувствует, как горит от восторга его лицо. От одной мысли о том, что ему удалось втянуть Бобби в такую ситуацию, да ещё и заснять, у него снова бешено стучит сердце. Погонявшись друг за другом по всему номеру в шутливой борьбе, они уже сидят на кровати, но не перестают перебрасываться шутками и угрозами следующих планов мести. – «Поцелуй», – читает Донхёк комментарий от фаната и хохочет, – Кто кого? Я Бобби, он меня или мы – вас? Слова срываются с языка легко, но к прежнему горькому привкусу примешивается скребущее в горле нечто. Донхёк считает сказанное отличной шуткой. – А что, – он хитро смотрит, намереваясь задеть Бобби как можно сильнее, – может, мне тебя поцеловать в качестве мести? Точно! Приду однажды к тебе ночью, как ты ко мне. Поцелую. И ты проснешься, а тут – я! Бобби от его подкола, похоже, потерял дар речи. Он смотрит на него широко раскрытыми глазами, и Донхёк внутри ликует. – Ты с ума сошёл?! – Наконец тот находит голос, и в нём появляются нотки серьезности и нотки отвращения, которые заставляют Донхёка опешить. Остро колет в груди, а из легких разом выбили воздух, словно ударом под дых. – Ах да, Бобби у нас не любит такое, – с неловкой улыбкой пытается разрядить ситуацию для зрителей Донхёк, не понимая, отчего его настроение резко упало ниже плинтуса и стало так тошно. Нет, на самом деле – тошно и обидно. Донхёк отворачивается в сторону и кашляет. Он пытается впустить кислород глубоким вдохом, поэтому не сразу замечает приземляющийся на белое покрывало желтый лепесток. Донхек смотрит на него, как на инопланетное существо, вдруг появившееся в комнате. И вдруг всё понимает. Даже больше – чувствует. И привычный мир вокруг незримо сотрясается и разбивается на куски. – Это месть! Сегодня у меня не вышло как задумано, поэтому я должен найти способ и попробовать ещё! – Донхёк изо всех сил старается не думать, не думать, не думать о том, что творится у него внутри и почему. Бобби пытается вставить очередной подкол, раскатисто смеясь, но Донхёк ему не даёт. – Даже если ты в Осаку уедешь, все равно! Даже если в США, в Австралию, на Северный полюс хоть свали – я тебя найду и отомщу!!! Бобби кидает на него растерянный взгляд – потому что знает Донхека как облупленного, потому что он не должен был так взрываться, не с чего. И Донхек ненавидит – нет, ему чертовски страшно, что Бобби вдруг заметит, что творится у него в голове, догадается, что на секунду Донхёку действительно стало больно оттого, что ему отказали в дурацком пустяке – поэтому всовывает телефон с идущей трансляцией ему в руки и вырывается из душного отельного номера, насквозь пропитанного терпким шампунем Бобби, бежит не глядя, лишь бы убежать. Куда-нибудь, где можно хотя бы рвано, но дышать.*видео-иллюстрация* https://youtu.be/pzrBNXwnVGg
Позже Донхек добирается в свой номер и чуть ли не на пороге сваливается с приступом кашля, выплёвывая на ковёр желтый цветок с колючим листом, от которого всё горло ощущается расцарапанным, разодранным – но это всё же гораздо легче стерпеть, чем дикую боль, которая пульсирует во всей груди. А стерпеть осознание того, что его чувства к Бобби, оказывается, не совсем дружеские, и к тому же безответные, и вовсе невыносимо. – Как так-то? – убито хрипит Донхёк, разглядывая помятый, мокрый, но по-своему красивый цветок на полу. В нос ударяет сладкий, медовый запах. Кажется, его любовь к своим одногруппникам оказалась настолько сильна, что объема сердца ей не хватило и в одночасье она выплеснулась наружу, подпитываясь одним-единственным человеком. Угораздило же Донхёка. Влюбиться. В Бобби.***
С каждым днём после случившегося болезнь прогрессирует всё быстрее. Донхек гадает, связано ли это как-то с тем, что он никак не может перестать думать о Бобби (что в проклятиях, что в тайных надеждах). Когда Ханбин объявляет всем, что очередной затянувшийся тур наконец завершился, все вздыхают с облегчением, и только Донхек сдерживает протестующий стон: теперь ему не на что отвлекаться, и соскучившиеся по отдыху парни будут, как всегда, негласно собираться каждый вечер в одной гостиной, и скрывать никак не проходящий кашель будет всё сложнее. Поэтому Донхек немедленно набирает номер своей мамы и говорит, что приедет домой сразу же по прилету в Корею. И просит менеджера отвезти его, оповестив остальных коротким сообщением в чате, чтобы лишний раз ни с кем не сталкиваться. Рядом с Бобби теперь всегда тяжело дышать.***
Проведенное с семьей время помогло проветрить голову, но никак не облегчило его участь. – Ты совсем стал как скелет, кожа до кости, – неодобрительно, но с плохо прикрытым волнением говорит ему Чжинхван. Донхек на это не отвечает, только с опаской щупает свое запястье. Боится, будто шипы уже пробились сквозь тонкую кожу, выдавая его секрет. Но нет. Еще не пробили. Еще можно жить. Он врет Чжинхвану, оправдывая свое состояние какой-то экстремальной диетой. Чжинхван смотрит и молчит, но Донхеку всё равно. Ему уже совсем не страшно. Донхек смирился. Он смотрит на счастливо улыбающегося Ханбина, которому теперь – когда нет плотного расписания и Донхека поблизости – удалось наконец добраться до не возражающего Бобби и влиться в его пространство так тесно, как только возможно. Как это было всегда, ещё до моего прихода, напоминает себе Донхек. Он отворачивается и задумчиво опускает взгляд на второй тако в руке, который он принёс с собой. И оставляет его на столе, ничего не говоря двум занятым в своей студии композиторам. Бобби в любом случае найдет еду, а Донхеку и так кусок в горло не лезет. Уже четыре месяца как. Он так и не придумал, что делать с цветами, навязчиво разросшимися под рёбрами. Он любил цветы, но не готов был от них умирать. Как и Бобби любил Донхека по-братски, но и не думал заходить дальше. Донхеку даже спрашивать не нужно было – он знает Бобби наизусть, он всегда вдохновлялся им и хотел быть похожим на него, поэтому любые его черты мог бы расписать на одном листе. Бобби не любит скиншип: не любит прикосновения, поцелуи и вообще находит обычные корейские проявления привязанности неудобными. Только Ханбин приручил его к себе, и то только потому, что их тактильный лидер с упорством барана пробивает любые препятствия по жизни. Бобби страшно любит свою семью и наверняка готов умереть за своих родителей, брата и племянника. С таким же безусловным покровительством он взял и Донхека под своё крыло, но вместе с этим он никогда не смог бы посмотреть на него как на объект романтического интереса. Бобби славный парень; вулкан энергии на сцене и не сходящая с харизматичного лица улыбка в общежитии. Суровый несгибаемый характер и старая потрепанная игрушка Винни Пуха, без которой он не может засыпать. Понимающий взгляд, разбросанные по гостиной носки и специально припасённая для Донхека лишняя пачка мармелада в кармане. Донхек же безнадежный романтик; младший напарник в коварных проделках, крепкие объятия и частичка тепла для тоскующих по родным семьям одногруппников. Донхек давится своими чувствами, когда Чживон рядом, и стремительно худеет, когда старается оказаться от него подальше, потому что желтым лепесткам и колючим листам все-таки нужно чем-то питаться. Это из-за Бобби Донхек полюбил мексиканскую еду, поэтому он рассеянно смеётся, когда поисковик выдаёт ему мексиканскую аргемону и с экрана на него насмешливо взирает уже привычный бутон мака. Аргемона – однолетнее растение. Но Донхек наивно надеется, что его цветы переживут хотя бы эту зиму. Зимой не хочется выходить из комнаты, но зимой начинаются очередные японские фанмитинги, и Донхек запирается у себя в номере с очередной бутылкой вина, которую ему щедро отдают устроившие очередную попойку Чжунэ и Чжинхван. Донхек старается не замечать сочувствующие задумчивые взгляды и ловко избегает настойчивых вопросов. Просто он распробовал вино и подсел на него. Вовсе не потому, что с ним легче. Вино, как говорится, хорошо идёт с одуванчиками, но Донхеку кажется, что и с маками ничего так. Вино отдает сладковато-горьким привкусом приближающейся развязки. Донхеку смертельно хочется признаться. Хочется выпалить всё накопившееся в лицо ничего не подозревающему Бобби и заставить с собой разбираться, потому что косвенно это и его вина тоже, и вообще непонятно, кто кому в итоге отомстил. Только он прекрасно понимает, что его признание ничего не изменит. Не вынудит держать его за руку, не сменит беспечное драчливое обращение на осторожную мягкую заботу – да ему того и не надо – и не заставит чужое сердце биться в новом ритме. Бобби просто не из таких, они вдвоем – уже устоявшаяся в их группе пара лучших друзей не разлей вода, и Донхек не хочет рисковать и обращать это в неловкий обмен фразами "Ты поел?" и игнорирование друг друга и несинхронизированных чувств между собой. Донхек помнит, как однажды ночью они с Бобби остались одни вдвоем в студии после записи очередной песни, и под влиянием энергетика и восхитительной читки рэпера он всё-таки выпалил «Я люблю тебя», после чего тот оглушительно рассмеялся и следующие полчаса притворялся его девушкой, найдя повод для очередной веселой трансляции. Наверное, стоило ему сказать, что это было больно. Наверное, стоило уже тогда понять, что всё безнадёжно, когда Донхеку не стало легче. Он проклинает растущие внутри цветы и неуверенно вбивает в поисковик телефона местонахождение ближайших больниц.*видео-иллюстрация* https://youtu.be/5MSRC0SsV84
Концертный зал прорезает оборвавшийся звук. Стоящий рядом Юнхен кидает на него удивленный взгляд. Донхек в шоке смотрит на Ханбина. Их лидер посылает ему успокаивающую улыбку, но его тяжелый взгляд пронзает до самых лёгких, и Донхек ежится. Скачок голоса, вызванный очередным приступом кашля, который он с трудом подавил, не объяснить случайным не дотягиванием до ноты или недостаточным количеством взятого воздуха. Ханбин догадывается, что причина в чём-то ином, в том, к чему вокалисты не готовились на репетициях, и Донхек чувствует, что ему предстоит серьезный разговор. Он случайно бросает взгляд на Бобби – и давится очередным вырывающимся из лёгких колючим листом мексиканской аргемоны. Донхек вынужден пропустить и свою следующую партию.***
Вино в бутылке плещется на самом дне, и у Донхека нет даже сил оторвать голову от кровати. Накрахмаленная отельная подушка кое-как глотает в себя его исступленные порывы кашля, но перерывов недостаточно даже для того, чтобы выйти из номера. Как жаль, что вино не может потопить его чувства. Как жаль, что у него есть только один выход. Дверь тихо пикает и открывается. Донхек внутренне сжимается, готовясь услышать строгий голос Ханбина, желающего докопаться до сути его сегодняшнего провального выступления. Вместо этого он чувствует, как его сверху придавливает чьим-то телом – не падают, как раньше, а мягко – и в очередной раз задыхается то ли от чужого веса, то ли от своих чувств. – Что с тобой? Бобби не выдерживает. Он вынимает из его руки бутылку вина, допивает (и наверняка морщится, предпочитая больше пиво) и ложится обратно на его спину, осторожно похлопывая по плечу. – Ты сбежал сразу же после концерта, бледный как смерть. Меня Ханбин прислал, они из-за тебя с Юнхеном места себе не находят. Ты со своей диетой перебарщиваешь уже. Чжинхван ведь тебя насильно в последнее время кормит, разве нет? Донхек молчит, закрыв глаза, и тщетно надеется, что Бобби уйдет, и уйдут все его настойчивые неловкие вопросы, и уйдёт его тепло, потому что еще немного – и он потеряет контроль. – Донхёк-а? Ну что такое? Хёну-то можешь рассказать. Чжунэ, вон, жалуется, что ты все его запасы алкоголя подчистил. Я бы на твоем месте не спешил умирать, он тебя за такое и с того света достанет! Это действительно так, и невольно Донхек хрипло смеётся, отчего обрадованный Бобби расслабляется и утыкается ему носом в шею. – Ты пахнешь мёдом, – бормочет он, вдруг улыбаясь. – Как мой любимый Винни Пух. От такого в груди Донхёка сжимается сердце, и его сотрясает очередной приступ, который не получается сдержать, даже закусив зубами подушку. Потому что отчаянно хочется дышать. Бобби в панике скатывается с него и хватает его за волосы, запрокидывая голову и давая доступ к воздуху, и Донхёк сопротивляется изо всех сил, потому что цветы настойчиво лезут, царапая горло и губы, мятыми комками падают на белоснежное покрывало, и в этом нет совершенно ничего романтичного. Маки – не цветы любви. И у Донхека тоже никаких шансов.***
Бобби осторожно стирает большими пальцами выступившие в уголках глаз Донхека слезы и боится что-то сказать, потому что понимает – дело серьезное, а он совсем не эксперт в людях. – Ты идиот, – хрипло шепчет он, притягивая исхудавшего парня к себе и поглаживая по спутанным волосам. – Мучаешь себя, значит? Почему нам не рассказал? Бобби давно заметил, что с младшим что-то не так, но он из тех, кто всегда рассказывает всё другим, и если держит что-то в себе - это не выцепишь даже клещами. Поэтому он ждал, и вот. Приехали. Донхек делает судорожный вдох, всё еще не оправившись от интенсивного кашля, и мотает головой. Бобби вливает в него пять глотков воды из бутылки на тумбочке, и тому, кажется, легче. – Всё порядок, – отвечает Донхек, пряча взгляд. – Я уже решил. Я пойду ко врачу. Только... только менеджеру надо сказать. Пусть вырежут. Простите за сегодня, я не знал. Не знал, что не вытяну. Надеялся, что справлюсь. Бобби даёт ему лёгкий подзатыльник, но не может сердиться. Не тогда, когда ему страшно за Донхека. – Ну ты даешь... Ханахаки? Каким образом ты заимел невзаимную любовь? Разве ты не мастер флиртовать у нас в Айкон? Я-то думал, ты у нас обольститель всех сердец, а ты даже признаться кому-то не можешь, – шутит Бобби, стараясь развеять обречённый вид Донхёка и выяснить, в чём дело. От его слов Донхек хмыкает и закрывает глаза, подтягивая к себе колени и обнимая их руками. Несколько желтых лепестков скатываются на пол. – Я-то могу признаться, – наконец говорит он. – Только с адресатом не повезло. Он идиот и всё превращает в шутку. Бобби остолбенел. От него не укрылся тонкий язвительный подтекст. – Хочешь сказать... – Ничего не хочу. Отвали, а? – Как ты с хёном разговариваешь? "Отвали"... Их диалог звучит привычно и естественно, но теперь никто из них не знает, что делать дальше. После тяжелой тишины Донхек встряхивается и глубоко вздыхает, чуть не поперхнувшись снова. – Забей, Бобби. Я уже сказал, что всё решил. – Не смей идти в больницу, – неожиданно жёстко говорит Бобби, схватив его за запястье. – Вот ещё, превратят тебя в бесчувственного зомби. Что мы без тебя будем делать? – Мы? – искоса глядит на него Донхек, не делая попыток вырвать руку. – То есть, лично ты с этим вполне себе смиришься, а вот энергию группы я не смею нарушать? Бобби стонет, ударив себя кулаком по лбу. – Ты же знаешь, я не про это. Я про... Ну... – Он сдается и вскакивает на ноги, наставив указательный палец на Донхека. – Короче, не ходи. Я найду способ. Подожди. И не запирайся от Юнхена, тот уже час мается, что ты не ужинал. С этими словами он выскакивает из номера, хлопнув дверью, и Донхек обессиленно сползает обратно под одеяло, с ненавистью стряхивая цветки и листья на пол. Сейчас его кружащуюся от мыслей голову спасёт только крепкий сон. Ты пахнешь мёдом. Подожди. Я найду способ, сказал Бобби. Почему от его тлеющей надежды так же сложно избавиться, как и от этих чертовых маков?!***
Донхек ожидает расспросов, выговора, разговоров по душам – чего угодно, но не обычного спокойного завтрака в кафе отеля с зевками и перебросами шуток. Он даже успевает расслабиться и осторожно начать есть рис с овощами, пока в зал не влетает и не падает на соседний стул Бобби. – Короче! Тут написано, что проще всего вылечиться, если на твою любовь ответят. Технически, платоническая любовь ведь тоже любовь? Может, если я просто посильнее постараюсь, оно сработает? Если скажу, что люблю тебя, бро? Ой, без бро. Что думаешь? Донхек роняет палочки, в шоке глядя на Бобби, сующего ему под нос свой телефон. Над столом нависает гробовая тишина. – Какого чёрта? – с изумлением переводит взгляд с одного парня на другого Ханбин. Чжунэ пихает в бок Чжинхвана, и тот кивает в ответ, ухмыляясь. Чану смотрит на Бобби и крутит пальцем у виска. У Юнхена расширяются глаза, и он с удивлением выпаливает: – Донхёк? В Бобби? Серьезно? Донхек вспыхивает и пытается закрыть ладонями краснеющие уши, попутно отталкивая Бобби от себя. Он и представить себе не мог, что тот в порывах спасти его способен на такое. Бестактный идиот. – Ты знал, Юнхен? - Ханбин до сих пор не сводит с них взгляд, словно решая, утешать их или четвертовать. - Да, я вчера увидел лепестки, когда приносил ему еду в номер. – Юнхен кивает. – Но я и подумать не мог... – Я тоже, – восклицает Бобби, и Донхек не удерживается и отвешивает ему крепкий подзатыльник. – Терпеть тебя не могу! Блин, хён! Не подходи ко мне, и... и засунь своего "бро" себе в задницу! Он вскакивает, со скрипом отдвигая стул, и быстрым шагом уходит прочь, как можно дальше от своей несуразной влюбленности и его непредсказуемого поведения. – Эй, ты же обещал меня преследовать до Северного полюса! – кричит ему Бобби. – Даже если в США уеду? Куда сбегаешь?! – Господи, Бобби, уймись, – шикает на него Ханбин, с тревогой глядя вслед стремглав ушедшему Донхеку. – Поверить не могу, что ты сейчас вытворил. – Покажи ему свою коллекцию романтических фильмов, – советует Чжинхван. – Некоторые люди просто слишком тугодумны для правильных действий. Чжунэ фыркает и делает вид, что не замечает мимолетно кинутого на него взгляда. Юнхен качает головой. В наступившей тишине ЧанУ вдруг смеётся, и все недоуменно на него смотрят. Тот пожимает плечами. – "Засунь своего бро себе в задницу"... Это было двусмысленно.***
Настроение Донхека ничуть не исправляется даже по приезде в Корею. Он сидит в студии в три часа ночи и пытается выплеснуть свои эмоции в наброски песен. Пока есть еще, что выплескивать. Менеджер сказал ему, что приём у врача назначен на понедельник. После него назначат операцию по удалению цветов из лёгких. В течение недели Донхёк избавится от своих медовых маков, как и от любых чувств в сторону Бобби. Это нарушит энергию группы, но лучше уж так, чем если бы их осталось шестеро, без него. Донхек делает глубокий вдох и удаляет последний кат с аудиодорожки, намереваясь перезаписать строчку заново. Дверь за ним неслышно отворяется. Донхек вкладывает в очередную попытку все свои эмоции, и даже колючие цветы не смеют прервать его пение. Спустя двадцать минут он стягивает с себя наушники и кидает их на стол. Оборачивается и вздрагивает, видя лежащего на диване Бобби, который подпер голову кулаком и задумчиво смотрит на него, не отрывая взгляд. Удивительно, на этот раз не производя лишнего шума и даже без привычного телефона с включенной трансляцией, чтобы застать его врасплох. – Ну и зачем ты на меня так пялишься? – неловко шутит Донхек, барабаня пальцами по столу. – Смотрю, – честно говорит Бобби. – Заново. Какой ты. Видя, что Донхек непонимающе склоняет голову, он усмехается и поясняет: – Ты дружелюбный. Смешной, со мной всегда на одной волне. Романтичный и заботливый до ужаса. Пахнешь всегда чем-то сладким. Глаза у тебя красивые и смех цепляющий. Я смотрю так, как будто тебя не знаю. Вдруг я что-то пропустил за все эти годы. Оказывается, в тебя много за что можно влюбиться. Донхек чувствует, как у него снова горят уши и щеки. Он нервно теребит футболку в районе сердца, чувствуя, как вздрагивают внутри лепестки аргемон. – Брось ты... Я же сказал, не стоит. – Почему нет? – Бобби возникает рядом как только он отводит взгляд, и нависает над ним, обдавая теплом и терпким ароматом шампуня. Донхек сглатывает и с силой давит на закрытые веки запястьями, пытаясь не фокусироваться на его близости. – Потому что я не могу заставить тебя ответить мне взаимностью, – глухо шепчет он, против своей воли придвигаясь ближе. – Сам знаю, что глупо попался. – Эх ты, – Бобби вздыхает и треплет его волосы. – Прости, что я такую сцену устроил в отеле в Японии. Тоже не сообразил, каково тебе. Но я ведь не шутил, когда сказал, что правда могу попробовать. Я долго думал и наблюдал – мне кажется, это не сложно. – Что, думаешь, это так же просто, как взять и назвать себя моей девушкой? – язвительно укалывает Донхек, поднимая на него глаза. Браслеты на резко опущенных руках бряцают по столу, и Бобби морщится. – Ну прости! Признаю же, идиот, еще какой. – он складывает ладони вместе и умоляюще смотрит на Донхека. – Ты отомстил мне, всё, твоя победа. Предлагаю новый старт. С меня буррито в качестве извинений. – Два буррито, – поколебавшись, выносит вердикт Донхек. – Одно в качестве извинения, а второе – в качестве ухаживания. – Какой неисправимый романтик, – фыркает Бобби с облегчением, широко улыбаясь. Непривычным осторожным тёплым жестом гладит его по плечу, и Донхек благодарен ему за то, что страх неминуемого будущего понемногу начинает отступать.***
Они проводят вместе все оставшиеся выходные, привыкая к прежним занятиям с новообразовавшейся неловкостью. В понедельник Донхёк всё-таки приходит ко врачу, и после рентгена тот ему сообщает, что разросшиеся цветы в его лёгких показывают признаки увядания. В три часа ночи Донхек врывается в комнату к спящему Бобби, без предупреждения падает на него сверху, отдёргивает одеяло и целует. Изумленный Бобби спросонья только открывает и закрывает рот, видя перед собой страшно довольного ухмыляющегося Донхека с нацеленным на него телефоном. – Ты чего?! – наконец выдав, он пытается выпутаться из-под одеяла, и Донхек со смехом скатывается ему под бок. – Я всё-таки подумал, что глупо упускать такую шикарную идею для мести. Теперь мы точно квиты. – Вот ты... – беззлобно огрызается Бобби, усмехаясь и сгребая его одной рукой к себе. Он кивает на телефон: – Трансляция? Донхек мотает головой. – За такую трансляцию нас бы прибили, ты чего. Это я для себя, на память. – Ааа. – Не дослушав, Бобби придвигается и перебивает его поцелуем – на этот раз более вдумчивым и долгим. Иронично, но с каждой секундой Донхек чувствует, что ему всё легче дышать. Чуть позже Бобби вспоминает о чём-то и рыщет рукой под одеялом. Донхек непонимающе отодвигается и смеётся, когда тот торжественно достает из недр кровати своего потрепанного плюшевого Винни-Пуха. Бобби кладет его рядом с Донхеком и прижимает обоих к себе, выдыхая: – Идеально. Спокойной ночи. Донхёк улыбается и крепко обнимает Бобби в ответ. Из них явно в итоге вышла дурацкая парочка, но это ничего. И в маках, оказывается, есть своя романтика.