Саундтрек: Lana Del Rey — Video Games
***
— Ты нашел меня.
Понимаю, что скрываться больше нет смысла и делаю шаг из-за двери, полностью проявляясь прозрачным отражением в стекле, словно сбежавший из чистилища призрак. Мой внутренний голос продолжает умолять меня делать отсюда ноги и делать как можно дальше, но я наплевал на все угрызения, выкинув последние еще у входа в отель в красивую кованую урну. Туда же отправился пакет с полицейской формой. Как и пистолет. И дело не в вампирской крови, текущей пока спокойным потоком в моих венах, проходящей сквозь каждую клеточку тела, сквозь мозг, сквозь сердце. Даже если бы душа имела место быть в теле каким-нибудь очередным бесполезным органом, все равно кровь тут не при чем. Да, у жертвы порой возникают «стокгольмские синдромы», имеющие в большинстве либо фатальный, либо летальный исходы, правда чаще всего летальный.
— Ты поиски не облегчал, — огонь на ближайших свечах всколыхнулся от моего движения. Эрик прав, пришлось поисковой собакой пол мира перерыть прежде, чем я понял, где его искать.
Голодным взглядом скольжу по аристократичной спине, скрытой черной рубашкой. Боже, от одного вида, как Эрик расстегивал ее стоя у окна (стоит отдать должное горничным — разводы на стеклах они оттирают идеально) и как выправлял концы из брюк, я чуть было не кончил прямо там, в коридоре, словно двенадцатилетний пацан, подглядевший за одноклассницами в раздевалке после особо интенсивного урока физкультуры.
— Это я знаю, — беглым взглядом он осматривает ночной двор за окном, тени от настенных светильников мягко очерчивают немного впавшие скулы. Кажется, свежая кровь уже давно не поступала в его организм. — И я хотел подумать. В одиночестве.
Ага. Одиночество — извечный нежеланный спутник вампиров, преследующий до самого конца бессмертных мук. Уж чего-чего, а этого у них в жизни предостаточно. Я знаю, что Эрик врет, также, как и знаю настоящую причину его побега.
— И как? Получилось? — что ж, сыграем по твоим правилам, Нортман.
Впервые за последние пять минут моего нахождения здесь он посмотрел на меня не через стекло. Так, Джейсон, соберись. Смотри ему прямо в глаза и не смей опускать свои моргалики ниже его носа… Но мои глаза сказали громогласное «не-а» и все же лизнули взглядом по торсу, будто художник, наносящий стремительные мазки на холст. Да… умей я рисовать хоть что-нибудь кроме снеговика, его
обнаженныйпортрет уже украшал бы стену холостяцкой квартиры.
— Я до сих пор думаю, — Эрик прерываем зрительный контакт и направляется к крохотному мини бару, где наливает себе немного виски.
— Я тоже, — от столь эротичной картины полуобнаженного вампира у меня начала потихоньку съезжать крыша, ноги сами понесли туловище прямо к нему, а рот сам стал формировать предложения. — Просто… не могу отвязаться от одной сранной мысли… Быть или не быть…
Останавливаюсь напротив него, заглядывая в самую глубь столь потрясающих, словно два кусочка чистейшего льда глаз.
— Зачем ты пришел, Джейсон? — отмечаю, с каким старательно прикрытым удовольствием Эрик проговаривает каждую букву моего имени, накладывая лед в шейкер. Ну хоть где-то школа полиции пригодилась. Кто бы мне сказал, что примитивная психология поможет «прочитать» вампира…
— Я пришёл сюда, потому что знал, что ты задашь этот ебучий вопрос, — ну вот. И Шекспира понесло. — И что будешь делать вид, будто я рехнулся, раз решил, что между нами что-то есть.
Он посмотрел куда-то в сторону, не мигая, будто обдумывал то, что сейчас вырвалось из меня.
— Что? Будешь корчить из себя одиночку? Типа «я сам по себе и мне ни хрена ни от кого не надо», как обычно. Я пришёл, потому что знал, что именно это, блять, ты и будешь изображать. Но если бы это было правдой, то тебе не пришлось бы убегать так далеко от меня, чтобы подумать.
Я перевел дух, поскольку воздуха уже категорически стало не хватать от постепенно накалившейся обстановки. Казалось, что атмосфера вокруг нас разразится миллионами искр статики, и мне больших усилий стоило не вздрогнуть, когда Эрик начал взбалтывать лед и мартини в этом гребаном шейкере.
— А как же… — он перелил содержимое в бокал с высокой ножкой и небрежно кинул кусочек лимона так, что пара брызг попала на футболку, протянув напиток мне. — Виолетта?
Чтобы придумать ответ по-оригинальней, пришлось выиграть немного времени, выпив залпом мартини. Да, коктейли готовит он божественно. Значит, спрашиваешь про Виолетту? Мысли роем крутились в голове, выцепляя, казалось, единственную здравую.
— Я от нее балдею, — бокал отправляется на стойку, а я наблюдаю из-под опущенных ресниц за его реакцией, которая подтвердила все мои догадки — глаза Эрика полыхнули болью, миг спустя сменившейся пустотой, вселенским разочарованием и ледяной отстраненностью. Меня охватила внутренняя эйфория: тысячелетний вампир ревнует. Меня. Ревнует. Сам. Эрик. Нортман.
Заторможенно кивнув, он направляется к выходу. Ну уж нет, не так быстро. Срываюсь с места и с силой толкаю его в спину. Конечно, что вампиру жалкие человеческие потуги. Однако, пусть я не задел физически, но я задел его гордость. А это как раз и было то самое нужное. Тормоза инстинкта самосохранения окончательно потеряли всю свою пользу, отправляясь в омут безрассудства. Пусть будет так, как будет. Эрик делает еще один шаг, разворачиваясь настолько стремительно, насколько способны эти существа.
— Но я не могу выбросить
тебя из головы, — выделяю акцентом ключевое слово, от которого в глазах появляется горькая усмешка, скрывающая недоверие и теплющийся где-то в глубине уголек надежды. — Ты, небось, часто это слышал, — отражаю его эмоцию, преумноженную легким разочарованием.
— За тысячу лет? — вампир склоняет голову, от чего ворот рубашки чуть отворачивается, обнажая кусочек кожи шеи с пульсирующей жилкой. — Только дважды это было взаимно.
Это стало точкой невозврата. Я стянул свою куртку, резким броском отправляя ее к ногам. Мне плевать на то, что бог любит троицу. Мне плевать на «now or never». Есть только «right now and right here». Прямо сейчас. Прямо здесь. За три шага преодолеваю разделяющее нас расстояние, наблюдая зарождающуюся заинтересованность, исчезающую в омуте недоверия. Пальцы сами тянутся к пряжке ремня его штанов, раскрывают с первой попытки брякающий металл. Отмечаю, как напрягаются кубики идеального пресса и одним уверенным движением выдергиваю полоску толстой кожи из петли. Вот здесь я, кажется, поторопился, поскольку мою шею тут же стальным капканом стискивает сильная рука и миг спустя мой позвонок врезается в каркас мягкого кресла, стоящего в абсолютно противоположном конце комнаты, выбивая из груди сиплый вздох. Не спасает даже гобеленовая обивка — чувствую, как пульсируют будущие места синяков. Я смотрю на своего надзирателя: приоткрытые аккуратные губы, покрасневшие от частого контакта с языком, вздымающаяся от сбитого дыхания грудная клетка, лихорадочный блеск в глазах, мелкая дрожь в кистях… С едва слышным шипением Эрик убирает свою руку и быстрым шагом направляется к кровати, сбрасывая рваными движениями рубашку. Вот он, мой шанс. Вскакиваю следом, отправляя свою футболку в том же направлении в дуэте с ремнем, догоняю и прыгаю на него со спины, утягивая на разбросанные возле камина подушки, зажимая руками между собой и полом.
Я понятия не имел, как Нортман отреагирует на столь дерзкое обращение. Мое воображение услужливо подбрасывало различные версии, начиная от полного обескровливания до банального сворачивания шеи. Но я никак не ожидал, что от Эрика будет исходить волна обречения, смешанная с чувством полной беспомощности. В легкой эйфории мягко кладу ладонь на напряженное плечо, чуть сжимая в своеобразном успокаивающем жесте, наклоняясь носом к затылку, ближе к границе волос и нежной кожи. Он нервно вытягивает вперед правую руку напротив лица, и в это время я целую его в чувствительное место за самым краем уха. Казалось, недоуменное хлопанье чертовски красивых ресниц вампира звучало в комнате громом посреди белого дня. Решив проверить свою теорию я еще раз целую его в, только уже на несколько сантиметров ниже, в шею, и… о, боги… он приподнимается на локтях, подставляясь под поцелуи, все еще сохраняя обреченность, постепенно сменяющуюся трещащими по швам растерянностью и непониманием, как такое вообще возможно и действительно ли от поцелуев может быть так хорошо. Еще один окончательно рассыпал в прах все ненужные эмоции: Эрик прикрыл глаза и выгнулся дугой, подставляя под мое дыхание спину, параллельно оборачиваясь ко мне лицом. Я поднялся выше, дразняще касаясь губами скулы, и тут же почувствовал пятерню в своих волосах — он сам сжал их у основания и подтянул ближе к себе, впиваясь жаждущим поцелуем, проглатывая свой собственный облегченный всхлип. Поборов собственное эго, я убрал с его предплечий руки и чуть отстранился, предоставляя ему сделать выбор. То, чего хотел, я получил, однако брать это силой не входило в мои планы. Но, вопреки моим бОльшим ожиданиям, Эрик не отодвинулся ни на миллиметр. Наоборот, он повернулся корпусом и обхватил ладонью мою шею подтягиваясь выше, спускаясь пальцами на грудь. Я помог ему полностью развернуться, тут же целуя в приоткрытые губы, буквально высасывая рваные выдохи. Кто бы мне сказал, что Эрик Нортман может быть таким неуверенным в постели — невесомые прикосновения, страх вытянуть клыки и ранить меня, также, как и сжать сильнее, чем нужно… Я то понимал — он не хотел сделать больно. Но я же тоже не пальцем деланный. И тут до меня дошло, что мы оба еще не сказали ни слова за последние минут десять.
— Не бойся, — от моего едва слышного шепота Эрик подлетел так, будто его посадили на раскаленные угли, а ледяные омуты потемнели. Я мысленно отвесил себе подзатыльник. — Не бойся сделать мне больно.
Мда, толку от моих слов было не больше, чем от настоящей крови.
— Помнишь, ты сказал мне… — придется действительно вспоминать уроки психологии, потому что глаза Эрика стали влажными, а с уголков скатились кровавые дорожки. — Если я буду мечтать о тебе, то мечтать о хорошем. Помнишь? Так вот: я мечтал. Об этом всем. Только вот этого, — провожу большими пальцами по щекам, оставляя за ними следы алых разводов. — Там не было. Ты спросил про Виолетту? Она мне никто. И я не балдею от нее. Виолетта была всего лишь отдушиной от тебя, потому что ты застрял у меня вот здесь, — я взял его ладонь в свою и прижал прямо к сердцу. — Засел занозой без права изъятия и я не мог ничего с этим поделать. И если ради твоей жизни пришлось бы пожертвовать ею, я бы это сделал.
Я достал из кармана небольшой перочинный нож и резко делаю небольшой надрез на шее прежде, чем Эрик успевает что-либо предпринять. Вампирская сущность моментально проявляет себя: слышу знакомый хруст челюстной кости, и в свете камина уже бликуют клыки, а в глазах вспыхивает первозданная страсть. Еще одна теория Пэм подтвердилась — вампиры особо чутко реагируют на кровь тех, кого желают. Как бы своего рода афродизиак. Осознание возвращается Нортману немного раньше, чем ожидалось, но я был к этому готов. Слегка приобняв шею притягиваю его ближе, к самой ране, игнорируя постепенно ослабевающее сопротивление. И когда до раны остаются считанные сантиметры, Эрик отпускает себя — молниеносно впивается в место пореза, прокусывая кожу клыками. Я тихо вздрагиваю на чистых рефлексах, но не более, наслаждаясь запретным удовольствием, граничащим с наркотической эйфорией и легким оттенком боли. Чувствуя, что он уже выпил достаточно, чуть сжимаю его волосы на затылке и с усилием отстраняюсь. Эрик с протяжным шипением отрывается от меня, демонстрируя окровавленные губы из-под которых выглядывают клыки. Возбуждение тугим узлом скручивает низ живота, но я стараюсь держать себя в руках. Наклоняюсь и целую его, различая на языке вкус виски и мартини с металлическим привкусом моей крови. Рука вампира спускается вниз, цепляясь пальцами за пряжку ремня, расстегивая ширинку. Я перехватываю запястье и мягко толкаю его, опрокидывая спиной на подушки, нависая над ним, наклоняясь к самому уху. Мой голос наполнен желанием…
— Сегодня я веду в этой игре, папочка, — обжигаю кожу жарким дыханием. — Подними руки.
В ответ Эрик запрокидывает голову и прикрывает глаза, но просьбу выполняет. Я вытягиваю из своих джинс уже расстегнутый ремень и оплетаю кисти, фиксируя их над головой к ввинченной в пол ножке кровати. Из горла снова вырывается довольное шипение, клыки, казалось, стали еще длиннее. Мы оба знаем — Эрику не составит особого труда избавиться от путов, если он захочет, но в этом и вся суть — он не хочет. Смазано целую в скулу и спускаюсь вниз, по шее, ключицам, груди, задерживаюсь на сосках, уделяя особое внимание каждому, целую каждый кубик пресса. С брюками вопросов не возникло — ремень благополучно остался в другом конце комнаты. Я был немного удивлен, когда не обнаружил даже намека на белье. Признаюсь, минеты я никогда никому не делал, имел только огромный запас теории. До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю четкие инструкции Пэм с подробнейшими рисунками. В те неловкие минуты я чувствовал себя последним извращенцем, сидя с бывшей девушкой своего любовника, рассматривая изображения достоинства с пометками где, что и как. Но это того стоило — за пять минут Эрик выгибался в таких дугах, которым позавидовали бы самые заправские акробаты. И это являлось результатом нашего только первого раза. С подготовкой проблем тоже не возникло спасибо Памеле, разве что я сам чуть не кончил от такого зрелища. Пусть вампиры и сильные существа, а Нортман и подавно, я не хотел причинять ему излишнюю боль, которой он в последнее время натерпелся больше всех. Конечно, когда я скинул с себя джинсы и начал входить в податливое тело, на всю комнату раздалось на этот раз болезненное шипение. Ремень угрожающе затрещал и я еле успел прижать его руки к полу. Наплевав на клыки, прикусил губу, отвлекая от неприятных ощущений поцелуем. Почувствовав кровь Эрик более менее успокоился, и я толкнулся, входя на всю длину. Болезненное шипение сменилось на стон, полный удовольствия. После пары пробных движений весь дискомфорт уступил место всепоглощающему пьянящему кайфу, накрывшему нас двоих с головой через несколько минут. Тяжело дыша, я упал на Эрика, уткнувшись носом в точеный изгиб бледной шеи. Сам Нортман был вымотан не меньше — дышал так, как будто несколько раз совершал марш броски на ту сторону Атланты и обратно. Не знал, что у вампиров бывает одышка.
— Раз…развяжи…руки, — Эрик начал нетерпеливо ерзать, дергая за ремень. Охренеть, на сколько я его оттр… отлюбил, короче.
— Поклянись, что не сбежишь, — я дотянулся до пояса, но расстегивать не спешил.
Единственное, о чем я позабыл, так это о том, что Эрик не обладал терпением. Поэтому мне не пришлось удивляться, когда раздался треск кожи, а спустя миг мы лежали на кровати. Точнее, лежал я, а на мне восседал Нортман, обнажив клыки, приготовившись к укусу.
— Теперь ты никуда от меня не денешься, — с этими словами он вцепился в мою шею, высасывая все, что составляло мою суть.
Последнее, что помню, так это как я в полуобморочном состоянии присосался к запястью Эрика, слизывая капли крови, текущие из двух аккуратных точек на его коже, и безумную жажду остаться с Эриком Нортманом на целую вечность…
А утром я с матом отшатнулся от зеркала, когда из моей челюсти выросли два клыка, на которые с вожделением смотрел один наглый голый вампир, нежащийся в лучах солнца среди перьев из разодратых клыками в порыве страсти подушек …
