Чтобы не забывать

Ничего больше нет. Никого больше нет. Флот. Анклав. Джедаи. Реваншисты. Алек. Реван. Кавар… ком в горле мешает дышать, но слез уже просто не осталось. Наверное, еще с того самого дня не осталось. А Крейя… что бы она ни сделала, Митра почему-то не может заставить себя ее ненавидеть. Наверно, это теперь ее проклятие до конца жизни — видеть, как любимые люди убивают друг друга, думает изгнанница, пока мчит по знакомым коридорам заброшенной оросительной системы. Нет… нет, она должна это остановить. И если есть шанс успеть сейчас, то она успеет. Работает в обе стороны, м? — Оставь ее в покое! — А-а, одна предательница спешит на помощь другой. Как мило, — ядовито комментирует ее появление Атрис, выпуская из хватки силовой молнии обмякшее тело Последней из служительниц, которое валится на перекрытие с глухим стуком. — Это со мной у тебя счеты, а не с ней, — отвечает Митра, решительным шагом направляясь в ее сторону. В теле эчани еще теплится искорка жизни, и у изгнанницы отлегает от сердца: не только жизнь девушки важна сейчас, но и то, что ее смерть могла бы стать… непреодолимым препятствием. — Звучит так, будто тебе не все равно. Может статься, ты все еще способна что-то чувствовать. — Да, мне не все равно. И это касается не только ее. Остановись, пожалуйста, не добавляй себе поводов для сожалений. — Не тебе это заявлять! Нет уж, она должна быть наказана за свое предательство по полной, как и тебя следовало наказать в свое время. — Предательство, говоришь? Скажи-ка мне, та, что называет себя последним джедаем, та, что считает, будто восстанавливает орден. Разве не ты предала ее первой, заставив принять этот обет, закрыв для нее пути Силы? Ты же могла ее обучать. Ты должна была ее обучать! Взять в падаваны! Так что не тебе рассуждать о предательстве, сдается мне. — Даже если так, это не я была первой в этой цепочке. Так что и не тебе об этом рассуждать. Довольно! Ты явно заждалась свей казни, — заявляет архивариус, зажигая свой светомеч. Нет, не свой… ее, Митры, меч. Глупая, глупая, глупая, глупая Атрис. Когда ты уже перестанешь быть самой себе худшим врагом? Ведь можно же было совсем по-другому. Хорошо, что архивная мышь восстановленному ветерану войны в бою все же не ровня, какие бы ситские приёмы она ни применяла сейчас. Визас была определенно сильнее, и даже безымянный убийца из числа посланных по ее голову порой мог оказаться более серьезным противником. Но задача усложняется дополнительным требованием: не убить. Только. Не. Убить. К счастью, Атрис сама не горит желанием затягивать этот фарс и поспешно ретируется в свой зал для медитаций. Опустившись на колени возле Служительницы, изгнанница проверяет ее состояние. Ну что же, жить будет. Направив в пальцы живительную энергию, Митра помогает ее состоянию стабилизироваться, а вот будить пока не станет. Есть незаконченное дело. Женщина поднимается на ноги и направляется следом за бывшей подругой. — Она сказала, что ты сюда придешь. И если думаешь, что сможешь одержать верх здесь, в этом зале, то ты сильно ошибаешься. Все, что хранится здесь, все учения о Силе и битве — в моей власти. С ними я непобедима, — зал битком набит голокронами всех мастей — темными, пульсирующими алым, зловеще шипящими. — Кто — она, Крейя? Где она? — Ушла. Она предсказала, что, сразив тебя, я обрету заключительное просветление. — Этой старухе нельзя просто так верить. Каждое ее слово — или ложь, или манипуляция, или и то и другое сразу. — А почему я должна верить тебе, например? — Потому, что она мой учитель, — ухмыляется Митра, почувствовав странный укол гордости. — Если наш с тобой бой должен стать уроком, то это урок для меня, а не для тебя. Угадай, кого из нас она ожидает с победой. Думаю, с двух раз у тебя получится. — Я в любом случае собираюсь проверить это сама. Тебе не уйти от правосудия. — Ну уж нет, лично я не стану дарить ей эту маленькую радость. Больше никто не умрет сегодня. — По-другому все-равно не будет. — Почему? Неужели ты думаешь, что тот, кто способен поглощать миры, никогда не найдет тебя или, может быть, пощадит? Он уже здесь, отсидеться не получится. Надеешься бежать от них вечно, как сбежала с Катарра? — Я не сбегала! Я сделала то, что было необходимо для того, чтобы вытащить ситов из тени, а когда это получилось, передо мной встала задача сохранить орден. То, что от него осталось. Знания, артефакты… и себя. — О, какая шикарная отмазка, надо записать! Погоди, то есть все эти смерти… просто результат твоей игры? — Я их не планировала! Невозможно оценить угрозу, когда ее не видно. Но теперь я знаю, с кем имею дело, и больше таких ошибок не допущу. И уж точно не тебе читать мне морали после того, что ты сама сотворила на Малакоре-5! Лучше бы ей было этого не говорить. То, что до этого момента ощущалось как эхо, взметается со дна потемневших глаз изгнанницы взрывной волной, и это не человек уже глядит на магистра, а сам Малакор. Рана в Силе. Бездна. Смерть. — У — меня — не — было — выбора, — цедит она сквозь зубы, с силой выплевывая каждое слово, надвигаясь на Атрис со сжатыми кулаками. — Ты же, в свою очередь, все срежиссировала с нуля и совершенно хладнокровно. Почему не предупредила джедаев о своем финте? — Они знали, на что шли! — выпаливает архивариус, нервно отгораживаясь от нее поспешно зажженным мечом. — И это та участь, которую они заслужили за свою слабость. За свое бездействие! — То есть, ты теперь просто выбрала других виноватых, да? — потрескавшиеся губы расползаются в агрессивной ухмылке. Остановившись и опустив голову, Митра запускает обе руки в волосы, и в шуме голокронов до ее визави не сразу доносятся звуки горького смеха. — Атрис, Атрис, во что мы превратилась, а? — она снова поднимает глаза, и тьма понемногу отступает от них, пасуя перед волей своего носителя, оставляя лишь такую простую и понятную человеческую тоску. — Ты вот всю свою жизнь что-то изучаешь, а так ничему в итоге и не научилась. Всю дорогу пыталась понять этот мир и орден, а сама напрочь оторвалась от их реальности. — Ну, а ты вообще ничего не пыталась понять, просто взяла и помчалась воевать, банта твердолобая! Но теперь можешь радоваться, потому что я увидела и приняла твою правду. Атрис здесь больше нет, она была такой же слабой и трусливой, как остальные предатели, но теперь все изменится. Если я уже выманивала ситов из укрытия — сначала на Катарр, потом на тебя, — то сделаю это еще раз и покончу с ними раз и навсегда. А потом восстановлю орден таким, каким он должен быть — сильным, устойчивым, готовым действовать. — На меня? Так своими… приключениями на Перагусе я тоже тебе обязана? Ну ты и затейница, однако. А этот новый орден твой — ни дать ни взять ситы получаются. — Ситы, джедаи — они все одно и то же по сути. Важно то, что все их наследие нужно сохранить и преумножить — все их учения, все знания должны стоять на страже галактики. — Знания не выигрывают войны. У тебя есть армия? — Будет. Как только я разберусь с тобой и остальными ситами. — Галлюцинационным бредом тоже войну не выиграть. Ситы уже здесь. Что ты можешь противопоставить тому, кто пожрет Телос так же, как перед этим Катарр? И почему, кстати, ты относишь к этой компании меня? — Да потому, что эти само появление этих ситов — твоих рук дело. Смерть джедаев на Катарре не была напрасной, они смогли увидеть. Мы все смогли. Что бы ни произошло тогда на Ма… в последней битве, это породило сильнейшее возмущение в Силе, круги от которого разошлись по всей галактике. Боль, смерть, агония, миллионы криков в одном. И за каждым из них, так или иначе, — ты. Ты носишь это в себе, я не знаю, как, но до сих пор носишь, значит, ты такая же, как они, значит, тебя нужно уничтожить. — Угу, беглые магистры тоже что-то такое говорили. Знаешь, даже если я и правда ответственна за этих ситов, то лучшее решение сейчас — максимально задействовать меня против них, чтобы не пострадали невинные люди. Я много что могу сделать — да я, вообще-то, уже много что сделала для защиты Республики, пока ты тут прохлаждалась. Твоя маленькая Служительница могла бы подтвердить. И все же ты продолжаешь врать себе, что, разделавшись с тем, кто действует, ты вырвешь себя из бездействия. Посмотри на меня, Атрис, я тебе не враг. Я вовсе не тот монстр, которого вы себе нарисовали. — Для меня довольно того, что смотреть на тебя… невыносимо, — дрогнувшим голосом выдавливает из себя магистр, опуская глаза. — Мне нужно перевернуть эту страницу. — Знаешь, я ведь действительно сюда не только за Крейей примчалась, не только ради твоей девочки-эчани. Но и ради тебя тоже. Потому что мне тоже нужно перевернуть страницу. Потому что я ощутила твою боль, когда слепота от собственной перестала быть помехой. Я хочу помочь тебе, Атрис, не той оболочке, что ты всю жизнь старательно выстраиваешь, а тебе самой. У меня иногда получается лечить души в последнее время… я хочу исцелить твою. — Не… не ожидала чего-то подобного от тебя, — обескураженно выдыхает Атрис, с силой, до боли в суставах скомкав в кулаке край своей мантии. — Но есть раны, которые нельзя излечить. — А есть раны, которые не излечишь, прежде не вытащив нож. Пожалуйста… это нужно сделать. Пока мы не натворили еще большей беды, — разведя в стороны открытые ладони, Митра делает шаг вперед, и этот взгляд, лучащийся состраданием, принадлежит словно кому-то другому, откуда-то с задворков позсознания, заставляет напрочь забыть о том, каким он теперь еще бывает. — Можно? — Можно — что? Зач… — бормочет окончательно потерянная Атрис, застыв на месте и беспомощно наблюдая, как изгнанница подходит вплотную и крепко сжимает ее в объятиях — такая теплая и в реальности, и в Силе, такая искренняя, что хочется умереть на месте, исчезнуть навсегда, и в то же время - чтобы этот миг длился вечно. — Что ты… — непроизвольный всхлип не дает ей закончить, и плотину прорывает. Вцепившись в помятую, пропахшую гарью робу, уткнувшись в нее носом и трясясь в беззвучных рыданиях, она снова и снова пытается взять себя в руки, но безуспешно. — Ну, ну… поплачь, позволь себе, — шепчет Митра ей в ухо, нежно похлопывая по спине. — Пусть выходит. Чтобы научиться прощать других, нужно хотя бы раз простить себя. Признать ошибки — и простить их. У нас обеих за плечами хватает поводов для сожаления, но нельзя ими жить. Давай не будем больше давить свою человечность и резать то немногое, что хорошего у нас осталось, потому что ну какие из нас теперь джедаи? Так что плачь, девочка моя, не бойся. Это поможет.       И Атрис плачет. И осознание за осознанием накатывает волной на застаревшее нагромождение внутренней лжи, разнося его по кирпичику, размывая фундамент, очищая и возвращая ясность мыслей. Голокроны ситов заходятся в яростном шипении, но эффекта производят не больше, чем хор сверчков теплой летней дантуинской ночью... Сила милосердная, как - же - она - скучала. Сложно сказать, сколько проходит времени до того момента, когда архивариус наконец позволяет окружающей реальности проникнуть в свое сознание. Услышать, как со всех сторон в уши бьет ритмичное скандирование, сочащееся ненавистью и жаждой крови. Атрис вскидывает голову и, покрепче сцепив руки, громко заявляет в пульсирующую темноту зала: — Не дождетесь.       Голоса сливаются в безумную чирикающую какофонию, заставляя Митру поморщиться от физического ощущения их первобытной ярости и бессильной злобы. — Пойдем отсюда, — хватает ее за руку магистр, и ладонь ее такая узнаваемая, узкая с тонкими пальцами и прохладная, как много лет назад. — Поговорим в другом месте.       И, уходя из злосчастного зала, перебирая в голове все то, что нужно успеть спросить и рассказать перед отлетом, теперь они обе совершенно точно осознают, почему на самом деле Атрис столько времени хранила этот световой меч.