Дело рук твоих

— Какая мерзость! — Гермиона опустила газету и устало закрыла глаза, но заголовок с первой полосы «Пророка» тут же услужливо вспыхнул на изнанке век: «Равенство не на словах. Сенсационные подробности из личной жизни министерского работника». — Думаешь, Хиллиард и правда спал с... — Домовушкой? — Мэнди поправила очки в строгой черной оправе, которые носила не из-за слабого зрения, а скорее для того, чтобы придать своему круглому курносому лицу хоть сколько-нибудь серьезности. — Вряд ли. Знаю я этого Хиллиарда — по-моему, жуткий сноб и чистюля. Думаю, ребенок не его — нашел где-нибудь в Штатах. — Тогда зачем это все? — Гермиона бросила «Пророк» на стол — газета скрыла под собой записку от Рона с пометкой «Важно, ответь как можно скорее», которую она получила с полчаса назад, но так и не прочла — и постучала пальцем по первой колонке. — «Еще пять лет назад представить было невозможно, что я смогу открыто заявить о своей любви и показать миру ее дитя, не опасаясь осуждения. Новая политика министерства в моем лице получит самого преданного ревнителя, а причиной тому моя любимая дочь — Дендилион». — Ты правда не понимаешь? — Мэнди приподняла брови, отчего стала похожа на сову. — Забини, Перси Уизли, Пьюси, теперь вот Хиллиард. Гермиона насупилась: Мэнди была незаменимой помощницей, потому что видела то, чего не замечала она сама, а еще умела слушать и слышать, делать верные выводы из самых незначительных сплетен и мастерски заводила знакомства. Но при всем этом обожала набивать себе цену, и уже только за это Гермиона иногда искренне желала испытать на помощнице что-нибудь из ассортимента магазинчика Ужастиков Умников Уизли. — Давай ближе к делу. — Так ты же сама виновата! — рассмеялась Мэнди, обнажая крупные зубы. — Я? Скажешь, я заставила Хиллиарда выставить напоказ свои грешки? — Думай, Гермиона, обычно у тебя это отлично получается! — Мэнди постучала пальцем по виску, не замечая разъяренных взглядов начальницы. — Ты ведешь битву за битвой, но не замечаешь, что уже выиграла войну! Благодаря твоим законам и агитации, благодаря тем громким судебным разбирательствам у нас наконец равноправие и взаимоуважение между волшебниками и магическими расами. Общество пищит от восторга! Нет проблем с притеснением маглорожденных, гоблины стали не страшнее плюшевых мишек. Дети от любых союзов могут ходить в школу, а потом — рассчитывать на приличное место. — И? — И ушлые типы вроде Забини или Хиллиарда чуют, куда дует ветер. — Погоди, — Гермиона потерла лоб. — Забини недавно приводил на официальный вечер в Министерство вейлу. — Они любезничали и бесстыдно флиртовали, — с воодушевлением подхватила Мэнди. — И, если ты не заметила, это не вызвало скандала! Наоборот, Забини у нас теперь один из главных поборников равноправия. — Перси... Перси собирается устроить поселение для притесняемых садовых гномов, потому что, по его словам, с детства испытывал уважение к их трудолюбию. — Мэнди громко фыркнула, и Гермиона была с ней солидарна — это звучало странно, но половина Министерства обсуждала Перси и его заявление (и Гермиона не была уверена, что в негативном ключе), а сам он расхаживал по коридорам с загадочным видом человека, обладающего эксклюзивной информацией. — Ну а Пьюси всем рассказывает о своем «лучшем друге» оборотне. — Хотя я точно знаю, что они не были знакомы еще месяц назад. Ну что, чувствуешь, что происходит? — Вроде бы, — неуверенно протянула Гермиона. — Они создают репутацию! — не выдержала Мэнди. — Вроде как они такие прогрессивные, что не гнушаются общества волшебных существ. Нет ничего модней, чем заявить о своей терпимости к малым народцам! А Хиллиард пошел дальше других — сначала взял на работу в Министерство сквиба, а теперь, после принятия поправок к закону о расах, открыто заявил о том, что у него ребенок от связи с домовухой! Все это плохо пахнет, Гермиона. Я думаю, слухи не врут — Роберт в последний момент предложит свою кандидатуру в министры. — Она сощурилась. — Дело не обойдется простым назначением тебя на пост, будут выборы. — Даже если и так, — Гермиона сложила на груди руки, — кто проголосует за него после такого скандала? — Это, конечно, скандал, — с улыбкой согласилась Мэнди, — раньше о подобном даже думать боялись. Хиллиард здорово рискнул. Но эта история может принести ему очков. Как думаешь, кого скорее поддержат: того, кто заявляет о равенстве, или того, кто... — она многозначительно кашлянула, — поддерживает его на деле? — Но это дикость! Ложь! И все это понимают! — Гермиона вскочила на ноги и тут же устало рухнула обратно в кресло. — Да как это вообще возможно — с эльфом? Хиллиарду никто не поверит. Мэнди вдруг растеряла всю свою веселость. Она сдвинула брови и сказала непривычно весомо: — А вот это уже не важно — как и возможно ли. Сейчас общество не знает, как относиться к Хиллиарду, кто-то считает его чудиком и чуть ли не сумасшедшим, но основная масса скорее симпатизирует ему. Уж поверь мне, я все утро на ногах, бегаю по отделам и слушаю, о чем говорят. Еще несколько околополитических интервью в «Пророке», слезливые откровения в «Ведьмополитене», парочка колдографий, сделанных будто украдкой — и каждая домохозяйка Британии будет за него, они прожужжат уши своим мужьям, и все — Роберт в кресле министра, а ты — в пролете. Хиллиард далеко не дурак, а тот сквиб, что у него в помощниках, раньше работал с кем-то из магловских политиков. И нам стоило бы брать с них пример. — Предлагаешь переманить его на нашу сторону? Или найти себе любовника-домовика? — Гермиона нервно расхохоталась, но тут же умолкла, наткнувшись на серьезный взгляд Мэнди. — Ты с ума сошла, Мэнди! И слышать ничего такого не желаю, — Гермиона снова вскочила, толкнула стол, с которого тут же посыпались на пол свернутые трубочками пергаменты. — Иди домой, проспись! Ты явно не в себе! Мэнди медленно встала, не сводя с Гермионы взгляда, подхватила сумочку и шагнула к двери. — Сколько лет ты к этому шла? Пятнадцать? Или больше? — сказала она, выходя. — Обидно будет просрать дело всей жизни из-за глупого упрямства. — Ах упрямства?! — Тяжелая чернильница полетела в дверь, но не достигла цели, исчезнув прямо в воздухе. — Это не упрямство! Это принципы, Мэнди! — Подумай, Гермиона. Просто подумай, насколько сильно ты хочешь добиться цели. — Убирайся! Мэнди, хмыкнув, скрылась, а Гермиона сжала ладонями голову. Дико, все это было куда как дико! Когда она, исполненная прогрессивных идей и благих намерений, пришла в Министерство, она и представить себе не могла, что однажды перед ней встанет проблема, обойти которую не поможет острый ум, завидное трудолюбие, честность и упорство. Нет, мир не мог настолько сойти с ума. Гермиона упрямо сжала губы и оглядела стол. Ей нужно было что-то сделать, что-то очень важное, как-то связанное с домом, но что — вспомнить никак не получалось. Она раздраженно фыркнула и скинула со стола газету, не заметив, что вместе с ней в корзину полетела записка с пометкой «Важно, ответь как можно скорее». * * * Уже к середине дня Гермиона признала, что решение прогнать Мэнди было поспешным. Каждый, кто по той или иной надобности заглядывал в ее кабинет, не забывал спросить, читала ли она свежий выпуск «Пророка» и что думает обо всей этой истории с Хиллиардом. Будь помощница на месте, она бы сумела выпроводить болтунов так ловко, что они и сами бы не поняли, что их банально выставили вон. Даже Гарри не преминул заглянуть к ней и, по-свойски повесив на стул для посетителей алую мантию, заявил: «Если все это правда, то у Роберта стальные яйца — признаться в таком». Потом он что-то добавил про Рона, но Гермиона, совершенно выбитая из колеи его первым замечанием, уже не слушала. После всего этого меньше всего ей хотелось столкнуться с Хиллиардом. Но по закону подлости поганец словно нарочно встретился у кафетерия. Гермиона мечтала о чашке кофе, чтобы продержаться до конца дня и закончить, наконец, план встреч на грядущий месяц и набросать поправки к закону о популяциях, а Хиллиард стоял у самых дверей и посматривал на нее, не оставляя шанса проскользнуть незамеченной. Гермиона решила было обойтись без кофе, но гордость не позволила ретироваться: вокруг Роберта собралось с десяток человек от руководителей отделов до простых служащих, и еще столько же терлись вокруг, делая вид, что им было вовсе не интересно, о чем со смущенной улыбкой рассказывал Хиллиард. — Миссис Уизли, — раскинув руки, Роберт шагнул к ней, заметно сбавившей шаг, — я не знаю, читали ли вы сегодняшний «Пророк»... — Читала, мистер Хиллиард, — сдержанно улыбнулась Гермиона, оглядывая его и изумляясь тому, что кто-то в здравом уме мог поверить, что у этого здоровяка под два метра ростом и с ладонями размером с небольшую сковороду и вправду могла быть интимная связь с домовушкой — без вреда для ее здоровья. — Я хотел поблагодарить вас, — Хиллиард сжал ее плечи своими лапищами и, хитро блеснув глазами, на миг прижал обомлевшую Гермиону к себе. — Благодаря вам я могу больше не прятать свою дочь, а однажды она пойдет в Хогвартс наравне с детьми магов, маглорожденными, вейлами, полугоблинами. — Его голос постепенно креп, и к концу фразы он уже вещал на пределе мощи своих связок, а столпившиеся вокруг министерские работники благоговейно внимали, не смея даже перешептываться. — У нее будет счастливая жизнь с равными возможностями, как гражданин и как работник я сделаю все, чтобы моя малютка и другие ранее притесняемые категории граждан нашей страны никогда больше не чувствовали себя существами второго сорта. Он улыбнулся, как показалось Гермионе, хитро, похлопал ее по спине, заставив пошатнуться, и огромными шагами пошел прочь, раскланиваясь на ходу то с одним, то с другим магом. Она встряхнулась, прогоняя ощущение его рук на своем теле, и двинулась к кафетерию, но возбужденные компании, где стажеры и клерки соседствовали с важными шишками, преграждали дорогу, словно не замечая ее попыток пройти. — Я слышал, он привез ее из Америки, — громким шепотом вещал кто-то. — У них там совсем иные нравы. Она работала в закрытом клубе, и один только Мерлин знает, чем ее заставляли заниматься. А Роберт пожалел ее и забрал с собой. — А потом влюбился, — мечтательно добавил женский голосок. — Бывает же! Интересно, что он в ней нашел? — Одинаковых вкусов не бывает, дорогуша. Значит, разглядел то, чего не видишь ты. Домовики ничем не хуже нас, — резко возразил кто-то. — А где она сейчас? — Умерла в родах. Шутка ли, ребенок от мага? Я слышала, он уговаривал ее избавиться от беременности, потому что понимал, что ей не выжить, но она не захотела и, умирая, заставила его поклясться, что он не бросит их дочь. — Девочку воспитывала няня-домовушка, Роберт их спрятал, а теперь решил, что пришло время вывести ее в мир. Ей вроде бы около девяти. — Какой смелый! — с придыханием заявила другая дамочка. — Поступок настоящего мужчины. С таким, наверное, ничего не страшно. — А вы слышали, что Хиллиарда убеждают заявить свою кандидатуру на выборы в министры? Его поддерживает Пьюси... — Пьюси, конечно, тот еще мудак, но в людях разбирается, этого у него не отнять... Гермиона сжала зубы. Ей нужно было срочно связаться с помощницей. Она спряталась в первой же попавшейся нише, взмахнула палочкой, вызывая Патронуса, и зло шепнула: «Мне необходим специалист по всем этим политическим штукам. Но не как у Хиллиарда, а кто-то приличный. Ищи где хочешь, чтобы завтра был». Мэнди обязательно сделает все, чтобы Гермиона убедилась в ее прозорливости и прочувствовала всю тяжесть своей ошибки, но высокомерное выражение лица мисс Броклхерст было сущим пустяком по сравнению с тем, что чертов проныра Хиллиард мог присвоить все ее труды и лавры. И как — не упорным и честным трудом, не просиживая на работе дни и ночи, как Гермиона, а благодаря хитрости самого мерзкого толка и грязному скандалу. * * * Рабочий день давно подошел к концу. Коридоры министерства опустели, а у Гермионы начиналось самое продуктивное время — никто не мешал, не отвлекал вопросами и мелкими делами. Она любила задержаться на работе, хотя неизменно ссорилась из-за этого с Роном, но и поделать ничего не могла: за час-другой, проведенный в министерстве сверх положенного, она успевала больше, чем за весь рабочий день. Встречу с «человеком не как у Хиллиарда» назначили тоже на вечер — лишние глаза и уши в таком деле были не нужны. Гермиона сверлила Мэнди разъяренным взглядом, но та не выказывала ни малейшего дискомфорта. Она весело щебетала, крутясь вокруг Грехэма Причарда, который со скучающим видом рассматривал скромное убранство Гермиониного кабинета. — Молока или сливок? Положить сахару? — Голос Мэнди источал мед. — Попробуйте печенье, такого больше нигде нет, пекут специально по заказу министерства. Грэхэм, которого Гермиона смутно помнила еще совсем ребенком, испуганным первокурсником, теперь был слегка полноватым мужчиной. Он сверкнул белоснежными зубами, наклонился к столу, и Гермиона тут же воспользовалась возможностью метнуть в помощницу еще один полный негодования взгляд и беззвучно спросить: «Слизеринец?». Мэнди так же беззвучно ответила: «Он лучший! Какая разница, где он учился?» — и пожала плечами. Гермиона хотела было сделать еще замечание, но Грэхэм выпрямился, отпил крошечный глоток из изящной кофейной чашки и откашлялся. — Позвольте мне говорить прямо, миссис Уизли. — Гермиона отметила его деловой тон, нейтральное обращение и слегка успокоилась. — Вы не в самом выгодном положении. — Что? Но ведь сегодняшнее состояние общества — целиком моя заслуга! Мэнди громко шикнула, и в любой другой день получила бы за такое поведение выговор, но Гермиона была настолько возмущена, что не придала этому значения. — Да-да, — невозмутимо продолжил Грэхэм. — Но настроения в массах таковы, что симпатии народа именно вам очень легко потерять. Посудите сами, — он вытащил из кармана черной магловской рубашки, слегка тесноватой в груди, крошечную папку, увеличил до обычных размеров и протянул Гермионе. Внутри оказались графики, таблицы, диаграммы. — По опросам населения и анализу прессы очевидно, что сегодня британцам импонируют те, кто лет двадцать назад был, мягко говоря, презираем. Даже ваш друг Поттер в последние годы сдал в популярности. А вот Билл Уизли, женатый на полувейле, достиг невиданных карьерных высот. Полугоблин стал директором Хогвартса — впервые в истории школы — по настоянию родителей студентов. Маглорожденный Деннис Криви возглавил «Пророк». И это только первые примеры, пришедшие мне в голову. — Но тот же Билл — член моей семьи, почему мое положение так плохо? — Гермиона перебирала бумаги, выхватывая знакомые имена и цифры, даты опросов и целые цитаты. — Ваш муж чистокровный, вся его семья, ваши ближайшие друзья — все чистокровные или, в лучшем случае, полукровки. У вас нет приятелей среди малых народцев, волшебных рас. Даже с Флер, супругой мистера Уизли, вы, насколько я знаю, практические не общаетесь, — Причард сложил пухлые пальцы шалашиком. — Слава Мерлину, сами вы маглорожденная, но вкупе с остальным нам это не сильно помогает. — Остальным? — Политика — довольно грязная вещь, миссис Уизли. Будьте уверены, как только дело дойдет до выборов, вам припомнят все: и насильное насаждение свободы домовым эльфам, и нападение на гоблинов в Гринготтсе, и отказ от Прорицаний в Хогвартсе, когда их вел кентавр. — Но я отказалась от Прорицаний куда раньше! — Гермиона хлопнула папкой по столу. — Что за чушь вы городите? — Это вы помните да еще горстка ваших однокурсников, — улыбнулся Грэхэм. — Но в архивах Хогвартса... — Архивы — это так скучно, миссис Уизли! А вот сенсационная статья с разоблачением, написанная талантливой рукой, — это люди любят, и чтобы не допустить таких публикаций, надо будет постараться. Причард, оттопырив мизинец, поднес чашку ко рту, его глаза внимательно следили за Гермионой. — А вы вообще во всем этом разбираетесь? Почему я должна вам верить?— устало спросила Гермиона. Ей казалось, что все пройдет просто и честно: люди посмотрят, кто из кандидатов что сделал, вспомнят заслуги и промахи и примут решение. По словам Причарда же выходило, что она сильно ошибалась. — Мистер Причард лучший, кого мы можем найти, — вскинулась Мэнди. — Он учился в Оксфорде, работал у маглов, участвовал в предвыборных компаниях их политиков, у него бесценный опыт! Она стряхнула с круглого плеча Грэхэма несуществующую пылинку, и он благосклонно кивнул. — У маглов все совсем иначе, миссис Уизли. Политика, подковерные интриги, игра на образ — все это у них возведено на совершенно другой уровень. Они не гнушаются шантажом и ложью — все ради цели. То, что будет происходить здесь — детский лепет. — Что же, вы считаете, что, раз уж у нас тут «детский лепет», я легко поступлюсь всеми принципами, стану лгать и притворяться тем, кем я не являюсь? — Гермиона откинулась в кресле и прикрыла глаза — все происходящее казалось чистым сюрреализмом, нелогичным сном, от которого не терпелось очнуться, чтобы побежать в душ и смыть даже воспоминания о нем. — Нам нужно только немного подогреть интерес к вам и забрать внимание у Хиллиарда, — невозмутимо ответил Грэхэм, и Гермиона хмыкнула. — Я подумаю, мистер Причард, — Она встала и мельком глянула на наручные часы — время ужина давно прошло, и слава Мерлину — Гермиона после всего услышанного сомневалась, что ей полезет в горло даже самый лакомый кусок. — Мне надо хорошенько подумать. * * * Долго думать не пришлось. Хиллиард, приглашенный в эфир «Первого колдорадио», после полного вздохов и милых подробностей рассказа о дочери смущаясь и кокетничая признался, что его уговаривают участвовать в выборах и он решил попробовать, потому что кто как не он сможет продолжить курс на создание равноправного общества? А уже буквально на следующий день на обсуждении очередного законопроекта, призванного улучшить жизнь волшебных рас, кто-то с задних рядов (Гермиона не рассмотрела, кто это был, но могла поклясться, что кто-то из дружков Пьюси и Хиллиарда) ехидно поинтересовался, уверена ли миссис Уизли в том, что ее предложения пойдут на пользу, если о жизни этих самых рас знает только понаслышке. Гермиона, вонзив в ладони ногти, сделала вид, что ничего не случилось, но смешки, поползшие по залу, стали для нее даже не тревожным звоночком, а воем пожарной сирены. Она уже не слушала комментариев и предложений, а размышляла только о том, что, похоже, без помощи ей не обойтись. К тому моменту, как заседание кончилось, Гермиона приняла решение: она наймет Причарда, но не позволит ему опускаться до уровня Хиллиарда — она будет следить за каждым его шагом, не позволяя чего-то противного ее убеждениям. У нее должно было получиться — в конце концов, она же как-то сумела справиться с делегацией гоблинов, а им палец в рот класть не стоило. Так что сумеет удержать в узде и одного не самого страшного слизеринца. Грэхэм немного поскалился, но быстро перешел к делу. Гермионе было предложено взять отгул. На вопрос, как это поможет в достижении их цели, он спокойно ответил, что выходной, проведенный в правильной компании, будет очень даже на руку. На следующий день Гермиона, с трудом сдерживая раздражение, рассказывала усталому и постаревшему Кингсли, что к ней приезжает знакомая-вампир и бросить ее одну в Лондоне никак не возможно. Конечно, по совету Грэхэма и Мэнди, Гермиона позаботилась, чтобы дверь в кабинет действующего министра оставалась приоткрытой, а ее голос звучал достаточно громко, дабы секретарь Кингсли, известная своей любовью к сплетням, услышала все до последнего слова. Министр досадливо морщился, потом молча подписал заявление и махнул рукой, указывая на дверь. Возможно, он просто устал, но Гермионе казалось, что Кингсли раскусил ее в тот же момент, как она придержала ногой норовящую захлопнуться дверь. Вроде ничего ужасного она не делала, тщательно избегала любых спорных фраз, которые считала бы ложью, тревожный звоночек внутри, исправно сигнализировавший ей о неправильностях мира, молчал, но отчего-то чувство гадливости не покидало до самого конца дня. Вампирша — то ли Эмилия, то ли Лилия (Гермиона не запомнила, потому что была выбита из колеи видом длинных острых клыков, находящих на покрытую темно-фиолетовой помадой нижнюю губу) оказалась субтильной бледной девицей, банально облаченной в черные одежды, и никудышной собеседницей. Она, сначала бросившись Гермионе на шею, а потом подхватив под ручку, с глупой, словно приклеенной улыбкой около часа таскала ее по Косой аллее. Они заглянули в самые разные магазинчики, где вампирша с энтузиазмом раскланивались со всеми знакомыми Гермионы и даже пообщались немного с оказавшейся у мадам Малкин (совершенно случайно, конечно же) молодой корреспонденткой «Ведьмополитена». Наконец Гермиона совсем выбилась из сил, у нее заболела голова, да так сильно, что она наотрез отказалась продолжать этот смехотворный забег по Косой аллее. Вампирша только хмыкнула и потащила ее на веранду в отреставрированное кафе Флориана Фортескью. Погода была пасмурной, дул сильный ветер, но Причард, похоже, дал девице инструкцию: их должно увидеть как можно больше народа. Нисколько не смущаясь, вампирша достала из складок мантии флягу и вылила ее содержимое в услужливо принесенный официантом пустой хрустальный кубок. Запах крови, густой, металлический, ударил Гермионе в нос — она слегка поморщилась, но это не укрылось от вампирши. — Не кривись, подружка, — оскалилась та. — Согласно закону о расах, параграф три, пункт двадцать семь, никто не должен быть порицаем или осуждаем за насущные нужды и методы их справления. Она отсалютовала бокалом, сделала большой глоток и довольно причмокнула, облизнув губы. — Хочешь знать, кто со мной ею поделился? — спросила она побледневшую Гермиону, вертя в руке кубок и заставляя кровь в нем облизывать стенки. — Да не пугайся ты так! Кровь оленья. Хотя могу я попросить, по-дружески? — Вампирша перегнулась через стол и подмигнула. — Включи в свой закон еще поправочку об охоте на маглов. Люблю молоденьких парней — такой коктейль из адреналина и гормонов... М-м-м. Если бы Гермиона могла, она бы в тот же момент ушла — вампирша явно издевалась, и выслушивать ее Гермиона не желала. Лучше бы это время она посвятила работе, а не глупой, пора было признать, затее Причарда. Но ее стул был прижат спинкой к кадке с замысловатым растением, а с другой стороны мешали вытянутые ноги вампирши. На губах девицы играла хулиганская улыбка, она выглядела довольной, словно решила проверить Гермиону на прочность, и та не прошла проверку. Гермиона скрипнула зубами — нет, так легко ее не сломать! Она кривовато улыбнулась и кивнула, и вампирша с издевательской ухмылкой продолжила откровенничать. Положив ногу на ногу и то и дело прихлебывая из бокала, она рассказала в мельчайших подробностях, как выслеживает оленей, где нужно сделать надрез, чтобы кровь била хорошей струей, рассказала, что чувствует, когда кусает жертву, и посетовала на то, что лето выдалось слишком солнечным. Гермиона с трудом сдерживала тошноту, вызванную то ли головной болью, то ли металлическим запахом крови, и только мысль о Хиллиарде заставляла ее терпеть. Спустя еще час вампирша взглянула на часы и встала. — Время вышло, подружка. Мне пора. Захочешь встретиться еще раз, Причард знает, где меня найти. Условия те же. Бывай. Она ушла, а Гермиона все не могла двинуться с места и думала о том, что милое семейное кафе уже никогда не будет для нее прежним. Обещанный детям и мужу поход за фирменным парящим мороженным, который она уже переносила раз или два, стоит и вовсе отменить на время — хотя бы до тех пор, пока не поулягутся впечатления. Нет, вампиры, как и другие расы, несомненно, заслуживали всевозможных прав и — главное — счастья, но конкретно эта дамочка была совершенно ужасной особой. — Еще что-нибудь, миссис Уизли? — спросил Фабстин Фортескью, симпатичный мужчина, унаследовавший дело своего дяди и восстановивший кафе после войны. Он забрал ее чашку с нетронутым остывшим кофе, в котором совершенно осела пенка, ловко и ни капли не чураясь подхватил замаранный кровью бокал и дружелюбно улыбнулся. — Нет, Фабстин, спасибо. Я пойду — дела. Гермиона оставила деньги на столе и собралась уходить. — Должно быть, здорово дружить с такой интересной персоной, а, миссис Уизли? — окликнул ее Фабстин. — Другая жизнь, другой взгляд на мир. Я вам даже завидую! Гермиона растерянно улыбнулась. Тревожный колокольчик в груди противно тренькнул. * * * Ночью после встречи Гермиона ужасно спала: она никак не могла устроиться в постели, а когда наконец провалилась в дрему, ей стали сниться убитые олени, раненные единороги и улыбающаяся вампирша. Она облизывала окровавленные пальцы и просила позволить ей укусить Рона. Гермиона пыталась бежать, но ее ноги словно налились свинцом, вампирша кружила рядом и просила плаксиво: «Ну разреши по-дружески, что тебе стоит, один разок!» Она встала позже обычного и не успела уйти до того, как дома поднялась обычная утренняя кутерьма. Гермиона постоянно кому-то была нужна — обняться, найти потерявшийся носок, помочь причесаться, подогреть чай. На работу она опоздала, а когда наконец зашла в кабинет, там уже сидел насупившийся Причард. Мэнди бесцеремонно заняла место начальницы и листала журнал — судя по яркости красок и витавшему в воздухе аромату невыносимо сладких духов, это был свежий выпуск «Ведьмополитена», а Мэнди, как всегда, не удержалась и вскрыла вклеенный между страниц пробник очередного ультрамодного аромата для ведьм. Гермиона хмуро поздоровалась и подошла к столу. Мэнди даже не шелохнулась, так что пришлось кашлянуть. Только тогда настырная помощница подняла взгляд от журнала и, спохватившись, освободила кресло. — Какие новости? — Гермиона швырнула под стол строгий кожаный портфель и сжала пальцами виски. Она чувствовала, как снова приблизилась головная боль, и тяжелый запах духов делал только хуже. — Мэнди, проветри, будь добра. Мэнди взмахнула палочкой, и воздух тут же очистился, Гермиона даже различила нотки озона, словно где-то собиралась гроза. — У нас две новости, — деловито начал Причард. — Хорошая и плохая. — В «Ведьмополитене» напечатали заметку о тебе и Эмилии, — сказала Мэнди, подсовывая Гермионе раскрытый журнал. — Это, как я понимаю, хорошая новость? Гермиона пробежала глазами заметку размером в полполосы, отметила, что, несмотря на свое состояние, на колдографиях она вышла вполне сносно, да и Эмилия смотрелась как минимум интересно. — Да, это хорошая, — Мэнди активно закивала. — Пока тебя не было, я пробежалась по этажам, статью обсуждают, людям понравилось, что у тебя есть жизнь вне чистокровного круга. — Надеюсь, это принесет пользу. Ваша вампирша оказалась премерзким созданием. — Кхм, — Грэхэм откашлялся. — Гермиона, следи за тем, что говоришь. Вампиры — интересные и с богатым внутренним миром, гоблины — умные и заслуживающие всяческого уважения. И так далее, ясно? Одно неосторожное слово, одни чуткие уши, и все — наша затея отправится низзлу под хвост. Гермиона хмуро кивнула. Грэхэм вроде бы не заставлял ее лгать, возмущаться было нечем, но и всей правды говорить он не давал. — А плохие новости? — Хиллиард подал официальную заявку. А еще — пятая страница, — буркнула Мэнди. На пятой странице на фото во всю полосу, улыбаясь так, что казалось, будто у него вот-вот треснет лицо, громила Хиллиард подкидывал к небу крошечную девочку в милом платье. У нее были острые, но гораздо более аккуратные, чем у домовиков, ушки, большие глаза, крупнее человеческих, но не слишком огромные, кожа отливала серым, но удивительно гармонировала с яркими голубыми радужками и пепельными волосами. Стоило признать: она была чудо как хороша. И Хиллиард, похоже, намеревался использовать девочку по полной. Гермиона отстраненно подумала, есть ли у него звоночек «чести» внутри, а если есть, то различает ли Хиллиард еще его звон? Она раздраженно перелистнула несколько страниц и отбросила журнал в сторону. — Четыре разворота — и все про Хиллиарда с его якобы дочерью? А он горазд врать. — Как ты понимаешь, — Грэхэм соединил пальцы домиком, — эта статья вызвала гораздо больше шумихи, чем наша заметка. О Хиллиарде говорят все, чтобы понять это, не нужно даже бегать по этажам. — Флора Фай из отдела магического транспорта повесила вырезку из статьи у себя над столом, — скорбным голосом подтвердила Мэнди. Гермиона побарабанила по столу пальцами. — Но это же несправедливо! Хиллиард пользуется моими трудами! — наконец гневно воскликнула она. — Если бы последние семнадцать лет я не работала как проклятая, создавая законы, преследуя нарушителей, убеждая всех в том, что настало время перемен, что без них нас ждет и третья магическая... Где бы он был со своей домовушкой? Считайте, я постелила для него ковровую дорожку. Голос Гермионы сорвался, она всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Она не плакала с тех самых пор, как полгода назад Рон после очередной ссоры решил переехать в Нору. Хотя нет, все же в последний раз она плакала, когда Рон спустя две недели вернулся, — но уже от радости. Грэхэм подошел к ней, сел на краешек стола — дубовые ножки жалобно скрипнули — и похлопал по руке. — Нечестно. Ты заслуживаешь этого места. Ты — тот министр, который нам нужен. Но мы не сдаемся. Мы поборемся. Только слушайся меня, договорились? Гермиона булькнула что-то неразборчивое. — Принесу-ка я нам всем чая, — сказала Мэнди. Спустя полчаса слегка успокоившаяся Гермиона слушала новый план. — Раз электорату так нравятся семейные истории, мы дадим им такую. Если я не ошибаюсь, у Гарри Поттера есть крестник полуоборотень? — Я не буду спекулировать на Тедди! Одно дело говорить что-то о себе, но семья, друзья... Грэхэм скривился, бросил выразительный взгляд на Мэнди, и Гермионе показалось, что эти двое слишком здорово спелись за ее спиной. — Мы не будем ни на ком спекулировать. Просто вы с мужем устроите семейный ужин в саду, а кто-нибудь неизвестный совершенно случайно сделает несколько снимков и продаст их прессе. — Да, Гермиона, — подхватила Мэнди. — Такое сплошь и рядом происходит. Ну вспомни хоть скандал с колдографиями со свадьбы Малфоя и Гринграсс. Какое закрытое было мероприятие, а все равно кто-то просочился! — Хорошо бы еще там были Флер с Уильямом и их дети. Тедди и Мари-Виктуар уже взрослые, ими публику не умилить, а вот фотографии кандидата в министры с малышом... Лиэмом? — Луи, — нахмурившись, поправила Гермиона. — С малышом Луи и... — Доминик! — Гермиона с каждой фразой становилась все более раздраженной. Ее разум подсказывал, что пока Причард не предлагает ничего вопиющего — в самом деле, что такого, если в прессе проскользнет пара семейных снимков? Но колокольчик внутри монотонно звенел — Гермиона чувствовала, что все это не так безобидно, как хотелось бы. — Да-да, — частил тем временем Грэхэм, — с малышом Луи на коленях и милашкой Доминик, прижавшейся к ногам. Так и вижу: ты читаешь им книгу, мальчик открыл рот, Доминик хлопает ресничками. О, это будет прекрасно! Жаль только, в них уже слишком разбавлена кровь вейл, да и будь они помладше, было бы куда резонанснее... Но надо работать с тем, что есть... Это стало последней каплей. Гермиона встала, стукнула кулаком по столу. — Грэхэм, я против! Эти выборы и так не делают мою семейную жизнь проще. К ней подскочила Мэнди, засуетилась вокруг, подала стакан воды. — Никто ничего не узнает! Никто и ничего! Все, о чем мы говорим, останется в этой комнате. Гермиона, — она снова сунула ей под нос раскрытый на интервью с Хиллиардом журнал, — ты готова допустить, чтобы он обошел тебя с помощью вот этой девочки? Чтобы он присвоил все, что ты сделала? Ты заслуживаешь места министра! Ты, а не Хиллиард! — Это все неправильно! Так не должно быть! Использовать детей, изворачиваться. Мне это противно. Гермиона отодвинула Мэнди, встала и прислонилась лбом к окну. Оно, хоть и было фальшивым, приятно холодило кожу, за ним по ветвям тиса скакали птички, и Гермиона могла поклясться, что видела, как за сучком спрятался лукотрус. Она закрыла глаза и попыталась выгнать из головы все назойливые мысли — иногда это помогало заметить что-то затерявшееся в круговерти размышлений. Но движение позади не давало сосредоточиться — Гермиона ясно различала шуршание мантии Мэнди, скрип ее туфель. — Я слышала, — Гермиона уловила громкий шепот помощницы, — Хиллиард, если победит, спустя год-другой собирается закрутить гайки. Он изворотливый гад, придумает что-нибудь, что всех убедит: народцы опасны и не заслуживают нынешних прав. Жаль, до выборов всего пара месяцев, при нынешнем раскладе мы проиграем, и все труды этих лет пойдут насмарку. Гермиона скрипнула зубами. Мэнди наверняка рассчитывала на то, что будет услышана. Она пыталась манипулировать Гермионой и ее чувством вины, но это не делало ее неправой. Хиллиард в самом начале реформ был на стороне протестующих. Окажись он в министерском кресле... Ее уверенность, что она сможет контролировать всю эту затею, выйти из нее незамаранной быстро улетучивалась. Но и вера в то, что победа возможна и без всяких игр, после слов Мэнди сильно пошатнулась. — Какой день лучше выбрать? Суббота подойдет? — спросила наконец Гермиона, нехотя оборачиваясь. * * * На заднем дворе было шумно. Летние каникулы только начались, и все многочисленные дети клана Уизли пришли на вечеринку. Молли после памятной ссоры Гермионы с Роном держалась с невесткой несколько холодно, но, словно пытаясь компенсировать неловкость, осыпала ласками Розу и Хьюго. Артур сильно сдал — он сидел в кресле-качалке под яблоней и дремал, и даже визг детей, носившихся друг за другом по лужайке, нисколько ему не мешал. Гарри и Джинни откровенно наслаждались происходящим, Рон, дувшийся на жену за невнимание, подкидывал детям одну сумасшедшую идею за другой, Тедди и Виктуар, склонившись над какой-то книгой и почти соприкасаясь головами, шептались. Флер учила Луи французской песенке, а Билл что-то горячо обсуждал с Перси. Все это безумие длилось уже несколько часов, а Гермиона никак не могла поймать удачный момент и хотя бы поболтать с Доминик. Она уже успела разозлиться, проклясть Причарда, Хиллиарда и Мэнди в придачу и решить не делать ровным счетом ничего. Пускай вечеринка идет своим чередом, а Грэхэму она скажет... Скажет пошевелить мозгами получше и придумать, как вернуть ей популярность без всех этих слизеринских штучек. Благотворительность, публичные лекции, интервью — сидя поодаль от остальных, Гермиона придумывала вариант за вариантом и уже практически убедила себя сама в том, что прямой и надежный путь не может не привести к цели, когда Флер вдруг громко вскрикнула: какая-то-то из безделушек Умников Уизли взорвалась в ее руке, едкая жидкость залила ее пальцы и подол нежно-голубого платья. Она сделала пару пассов палочкой, но убрать зловонную жижу не сумела. Тогда Флер огляделась, заметила Гермиону и решительно направилась к ней. — Мне нужно привести себя в порядок, Гермиона, сможешь присмотреть за Луи? Луи смотрел на Гермиону с подозрением — за свою шестилетнюю жизнь он общался с ней не больше десятка раз. Гермиона в последние годы слишком много работала и стала частенько пропускать семейные сборища в Норе. Да и наладить общение с Флер у нее так и не вышло. Гермиона рассеянно кивнула. — Все хорошо? — спросила Флер полушепотом. — Ты сегодня странная. Ну, еще более странная, чем обычно. — Все нормально, спасибо, — холодно отозвалась Гермиона, но тут же спохватилась и доверительно добавила: — Я не против побыть с Луи. Малыши такие милые, мне этого даже не хватает. — Что ж, ладно. Я отойду на пару минут, Луи, веди себя хорошо. Она ушла, и Гермиона нервно улыбнулась. Пара минут — не так много в обычное время, но когда под твоими поступками есть небезобидная подоплека, пара минут могут показаться вечностью. — Хочешь, я почитаю тебе книжку? — спросила Гермиона неестественным голосом, надеясь пережить эти минуты с минимальными потерями для своей совести, и Луи после секундной паузы деловито полез к ней на колени. — До-до, нам будут читать книжку! — позвал он сестру. Доминик радостно подбежала и села на землю рядом с Гермионой. Девочка выглядела прелестно: белокурые волосы в завитках, нарядное платьице и туфельки, украшенные ракушками. Гермиона с тоской признала, что Причард был прав: картинка и правда получится идиллическая. Она открыла книгу и принялась читать, практически не понимая смысла. Это была магловская сказка про мальчика с пальчик, Гермиона приготовила ее накануне, но слова не оставляли отпечатка в ее сознании. Она думала о том, пришел ли колдограф, видно ли ему ее с детьми, а еще — как сможет сегодня заснуть и не сошла ли она с ума, решившись на все это. Довольно скоро в сопровождении Рона вернулась Флер, но Гермиона успела дочитать сказку. За эти минуты Луи проникся к Гермионе симпатией, как умеют только маленькие дети, и затеял у ее ног шутливую возню с сестрой. Рональд, похоже, сменил гнев на милость и глуповато улыбался, и Гермиона немного резче, чем собиралась, спросила: — Что смешного? — Да ничего. Просто Флер сказала, что ты соскучилась по детям. — Он обвил руками ее талию, притянул Гермиону к себе и шепнул в волосы: — Я понимаю, у нас не все гладко в последнее время, но, может быть, стоит подумать о третьем? Помнится, Роза здорово нас сплотила. Я скучаю по тому времени, когда ты была дома. Растрепанная, в футболке, залитой молоком, а не в той строгой мантии и с таким выражением на лице, будто ты — профессор МакГонагалл, а мы — нарушители порядка. Гермиона улыбнулась было этим воспоминаниям, но привычно зацепилась за его слова, заледенела и отстранилась. — Я претендую на пост министра, ты не забыл? Все мои мысли сейчас об этом, мне не до детей! — Точно, — Рон хмыкнул и сложил руки на груди. — Не до детей, не до мужа, не до чего. Даже ответить на записку некогда. И появиться дома до того, как дети лягут спать — никак! Гермиона вспыхнула — она не реагировала бы так остро, если бы не знала, что хоть и частично, но Рон все-таки прав. Признавать свои ошибки Гермионе всегда было нелегко, и даже брак к таким обидчивым человеком, как Рон, не научил ее этому. — Я всего пару раз задержалась! Это дело всей моей жизни, если ты не понимаешь и не хочешь меня поддержать, можешь сразу уезжать в Нору, — прошипела она, с трудом не позволяя себе перейти на крик. — Ты даже не представляешь, каково мне сейчас! Рон отступил на шаг, на его лице читалась еле сдерживаемая злоба. — Поговорим о моем отъезде в Нору вечером. Сейчас у нас гости. Его вид резко остудил Гермиону. Она вспомнила, что именно с таким лицом он уже покидал однажды их дом, прикусила губу и схватила мужа за руку. — Прости, Рон, прости меня! Мне правда тяжело сейчас. Забудь все, что я сказала, хорошо? Он молчал с минуту, краска постепенно отливала от его щек. Наконец, теплые пальцы сжали в ответ ее ладонь. — Я устал, Гермиона. Мы все устали. Я не знаю, хватит ли мне сил. — Скоро это закончится, — примирительно сказала она и добавила скорее для себя, чем для Рона: — Я просто не могу отступиться. Не сейчас. * * * Все шло неплохо. Причард носился по стране как заведенный. Его усилиями в «Пророке» вышел ряд интервью, где все те истории, которыми он пугал Гермиону на их первой встрече, были подняты еще раз, но в нужном свете. «Опередить и обезвредить», — твердил Грэхэм, в очередной раз правя интервью с нынешним директором Гринготтса. Неделя, проведенная в архиве, позволила раскопать старые статьи, в которых Хиллиард фигурировал как противник реформ. Сначала в «Пророке», а потом и в изданиях поменьше вышли статьи, насквозь пропитанные недоумением: как человек, высказывавший столь резкие суждения о малых народцах, мог связаться с домовым эльфом? И если риторика «Пророка» оставалась мягкой, просто подозревающей кандидата в министры в лукавстве, то в скабрезном, но популярном у волшебников Британии «МагИнфо» Хиллиарда открыто назвали грязным извращенцем, скорее всего изнасиловавшим домовушку, а теперь пытающимся обратить результат этой истории себе на благо. Роберт на время затих, но Грэхэм был уверен: он просто собирается с мыслями и думает, как с максимальной пользой выкрутиться из щекотливой ситуации. И пока в этой гонке толерантности наступила передышка, Гермионе по плану помощника следовало поближе пообщаться со своими избирателями. Причард вместе с Мэнди развили бурную деятельность, и Гермиона только и успевала, что носиться по всевозможным встречам и благотворительным вечерам. К концу дня из-за постоянной необходимости улыбаться у нее сводило мышцы лица, а ноги, непривычные к каблукам, которые Грэхэм с Мэнди заставили ее носить, страшно болели. Но в целом все было хорошо. Ее принимали благосклонно, Гермиона выслушала много добрых слов и воспряла духом: все же Хиллиард — обычный выскочка, а британцы помнят, кто на самом деле изменил существующий порядок к лучшему, и готовы поддержать ее. А сама она не делала ничего предосудительного и ничему нечестному не попустительствовала — все статьи, инициированные Причардом, были чистой правдой. Затишье, больше напоминавшее вооруженный нейтралитет, наступило и дома. Они с Роном обсудили происходящее и в который уже раз договорились стараться ради семьи. Гермиона обещала не срывать раздражение на нем и детях и чаще бывать дома, Рон — поддерживать ее и потерпеть до конца предвыборной гонки. Между ними ощущалась напряженность, но они даже устроили пикник на берегу моря вместе с Поттерами. Гермионе пришлось долго ругаться с Причардом, чтобы освободить себе один день, но оно того стоило. Погода оказалась чудесной, дети вдоволь набегались в прибое, а настроение портил только колдограф, сновавший вокруг. Гермионе пришлось пойти на компромисс с Причардом («Небольшая заметка о буднях будущего министра, ничего больше. Народ любит видеть, что политики — тоже люди»), но друзья старались не обращать на него внимания, и только Рон выглядел так, словно с трудом держится, чтобы не сорваться. Все шло хорошо на протяжении месяца. До выборов оставалось порядка двух недель, и настроение у маленького штаба Гермионы было приподнятым. Вплоть до открытой встречи с кандидатами в министры. На огромной специально заколдованной маглоотталкивающими и маскировочными чарами (меры безопасности мало чем отличались от тех, что применяли во время подготовки к кубкам мира по квиддичу) поляне возвели трибуну и — амфитеатром — скамьи для зрителей. Каждый, кто хотел вживую посмотреть на будущего главу государства, мог свободно прийти и задать вопрос. Подобное мероприятие было для магов Британии в новинку, потому как система выборов министра в последние годы претерпела (не без участия Гермионы) серьезные изменения, так что народу собралось чуть ли не больше, чем могли вместить скамьи. На первом ряду, нарядные и торжественные, сидели практически все Уизли и, конечно, Поттеры. Гермиона, поглядывавшая на публику из-за занавеси шатра, различила много знакомых лиц — большинству она была рада, но некоторых, например, Малфоев и Пьюси, предпочла бы не видеть вовсе. Но она не волновалась — происходящее полностью отвечало ее представлениям о честной борьбе. Никаких подкупленных вампирш, постановочных мероприятий, никакого лукавства и хитрости. Только она, ее идеи и ее избиратели. — Это, можно сказать, финальный бой, — частил ей над ухом Причард. — Выйдешь туда, обворожишь всех и поразишь своей программой. Не волнуйся, просто выбери в толпе одного человека и обращайся к нему, так получится более естественно. — Я знаю, Грэхэм, ты уже десяток раз мне это говорил, — отмахнулась от него Гермиона. — Да-да, конечно, — он умолк на секунду, но тут же снова забормотал. — И не спеши! В паузах нет ничего страшного, лучше многозначительно затянуть молчание, чем сыпать междометиями. — Я знаю речь наизусть. Все будет нормально. — Визуализируй победу, — подключилась не пойми откуда возникшая Мэнди. — Ты, считай, уже министр. Осталось закрепить успех. Вот, — она сноровисто накинула на плечи Гермионе и завязала мудреным узлом пестрый шарфик, — оживим немного твой скучный наряд. — Скучный? Гермиона попыталась сдернуть шарф, темно-синяя мантия и белая рубашка, выглядывавшая из-под нее, казалась вполне подходящим случаю костюмом, но Причард подхватил ее под локоть и потащил ближе к выходу на трибуну. — Пора, Гермиона, не подведи! И легче, легче, как будто говоришь с друзьями! Гермиона, так и не справившаяся с шарфом, вышла на ковровую дорожку, ведущую к трибуне. Ей зааплодировали, кто-то засвистел, она, кажется, даже слышала, как Рон кричал «Давай, родная!». — Финальный бой, — шепнула она и пошла к трибуне, приветливо размахивая руками. На Гермиону нацелились лучи света, защелкали рубильниками работники колдорадио, корреспонденты, для которых выделили отдельный ряд, приготовили перья. — Добрый день! — начала Гермиона чуть неуверенно. Она оглянулась назад, туда, где остался Причард. Он показал ей оттопыренный большой палец, Мэнди изобразила пальцами широкую улыбку, и Гермиона поспешила растянуть губы. — Здравствуйте! Спасибо всем, каждому, что пришли сегодня. Спасибо, что нашли время, отменили свои дела и планы. Вы все — герои, ведь вам, как и мне, не безразлична судьба магической Британии! Зрители одобрительно захлопали, и Гермиона почувствовала себя смелее. — Я начала этот путь очень и очень давно. Многие, возможно, слышали, что еще в Хогвартсе я организовала общество по борьбе с притеснением эльфов. Наверное, оно имело бы больший успех, не назови я его ГАВНЭ и не действуй столь бесцеремонно. Зал грохнул, а Причард, уже перебравшийся в первый ряд в компанию Уизли, одобрительно похлопал. Это он настоял на включении этой шутки в текст. И, Гермиона теперь это видела, не зря — она буквально чувствовала, как расслабились на скамьях люди, как она вдруг стала для них почти своей. — Да, это было фиаско. ГАВНЭ осталось в прошлом, но не идея бороться. Потому что вскоре я сама оказалась на месте малых народцев. Маглорожденная девочка в волшебном мире, где к власти снова пришел Волдеморт. Признаюсь, я чувствовала себя так, словно виновата в своем рождении, что мне, не такой, неправильной, нет места среди волшебников. Мое место у их ног. Так считал Волдеморт, так считала Долорес Амбридж. По рядам пронесся шепоток — Амбридж, ее комиссии, высказывания и методы хорошо помнили, а от имени Волдеморта мало кого не бросало в дрожь — до сих пор. Гермиона сжала ладонь в кулак, и тишина вновь повисла над поляной. — Но так не считаю я. И вся моя жизнь во время войны и после победы была посвящена тому, чтобы притесняемые слои волшебного мира обрели наконец чувство уверенности в своих правах. В своей исключительности и необходимости миру. Маглорожденные, эльфы, кентавры, гоблины, вампиры, оборотни, дети от смешанных союзов — все они прекрасны, и все мы можем сосуществовать в гармонии, если наконец искореним предрассудки, если выступим все вместе и потрудимся на общее благо. Мои взгляды никогда не менялись, — этот выпад в сторону Хиллиарда тоже написал Причард, — и, вы можете быть уверены, не изменятся впредь. Она слегка склонила голову, а зрители свистели, хлопали и одобрительно кричали. Грэхэм вскочил с места и аплодировал так, словно поставил целью отбить себе ладони. Окрыленная успехом, Гермиона спустилась с трибуны, прошлась вдоль скамей, пожимая руки, отвечая на вопросы и, наконец, увлекаемая Причардом, оказалась в шатре, где после публичных выступлений должна была состояться встреча с прессой. — Ты блистала! Ты всех поразила! — восторгался Причард, нарезая круги вокруг фуршетного стола. — И шарфик! Он очень тебе шел, — добавила Мэнди, подавая раскрасневшейся Гермионе запотевший стакан воды. — Теперь пообщаться с журналистами. Будь осторожна в формулировках, помни, что эти стервятники обожают вырывать фразы из контекста. Гермиона кивнула, приложила стакан к пылающему лбу. Все наконец-то шло к концу. Еще две недели приклеенных улыбок, визитов вежливости, и все — свобода. Она наконец-то сможет работать, а не думать об имидже, сможет снова сблизиться с мужем. Она улыбнулась, вспомнив вдруг, как прошлой ночью он, волновавшийся ничуть не меньше самой Гермионы, предложил сделать ей расслабляющий массаж, а потом, увлекшись, подарил гораздо больше приятных ощущений, чем планировал. Она уже и не помнила, когда до этого они занимались сексом — из обиженных супругов выходили плохие любовники. В шатер вдруг ворвались громкие одобрительные крики. — Что это там? — спросила Гермиона, убирая стакан от лица. Причард растерянно пожал плечами. — Хиллиард выступает. Что он там сказал такого, ума не приложу. Гермиона подошла ко входу, отдернула тяжелую ткань, Мэнди высунулась вслед за ней, Грэхэм встал позади. Отсюда открывался замечательный вид на трибуну. — Ну конечно, — зло выплюнула Гермиона, — он пришел с ней. Позер! На плечах у Хиллиарда сидела, болтая ножками в крошечных сандаликах, та самая девчушка с фотографий. Только вживую она выглядела еще более обворожительно. Причард, должно быть, подумал о том же, потому что буркнул еле различимо: — Да она накрашена! Я даже отсюда вижу румяна и тушь для ресниц. Гермиона шикнула — Хиллиард говорил, и зал реагировать чуть ли не более бурно, чем на ее собственную речь. — Да, все мы делаем ошибки, тут миссис Уизли права. Здорово, когда они такие небольшие, как неправильно выбранное название для клуба. Я сделал в жизни много ошибок, большинство из них я и сам себе не могу простить. — Хиллиард сделал патетическую паузу, прочистил горло, словно справляясь с эмоциями. — И тем больше сил нужно на признание своей неправоты, чем более страшные вещи ты делал и говорил. Я осознал все, и я верю, что знаю, куда нужно двигаться, чтобы наше разнообразное общество стало однородным, чтобы каждый его член чувствовал себя в безопасности. Я, в отличие от многих, — Гермиона поморщилась, благодаря Причарду она теперь отлично разбирала, когда шпилька предназначалась ей, — лично заинтересован в этом и знаю о проблемах полукровок куда больше других. Раздались бурные аплодисменты, Хиллиард покивал, Дендилион на его плечах приветливо улыбалась аккуратным ротиком. — А еще я рос в традиционной волшебной семье. Я впитал ее традиции и знаю, как сохранить лучшее от нашего мироустройства и что добавить, чтобы сделать его еще лучше. Моя цель — не позволить искоренить самобытность волшебного мира, но создать в этом котле такое зелье, которое будет способно вернуть Британии былое величие. Я — лучший кандидат, потому что, — он положил свою огромную лапищу на колено девочки, — я — представитель нового мира, корнями в прошлом, всей своей сущностью — в будущем. В ее будущем. — Паскуда, — выругалась Мэнди, но ее голос легко потонул в восхищенном реве трибун. — Хиллиард все делает верно, — как-то тоскливо и нервно заметил Причард. — У него хорошие карты. Он решил сыграть не только на моде на толерантность, но и на страхе более взрослого населения лишиться привычного мира. Боюсь, что после этого выступления за него проголосуют все чистокровки-консерваторы. — Ты говоришь так, словно до этого выступления они собирались голосовать за меня. — Гермиона опустила полог и отступила вглубь шатра — Хиллиард бодрым шагом шел к ним. — И то верно, — Причард приободрился и снова затараторил: — Веди себя с ним дружелюбно. Я бы с удовольствием проклял его на непрекращающийся понос, но проявить агрессию — значит признать слабость. Гермиона даже не успела ответить — Хиллиард уже ворвался в шатер, за ним шумной гурьбой спешили корреспонденты. — Гермиона, мое почтение! — его раскатистый голос наполнил шатер. Он ссадил с плеч девочку (она звонко рассмеялась и присела в книксене). — Позволь представить тебе мою дочь, Дендилион. Ты, наверное, о ней уже слышала. Он улыбнулся приторно и с издевкой, и Гермиона поспешила отдать долг. — Очень приятно, юная леди, — она слегка пожала крохотную ручку. — Роберт, она, должно быть, вся в мать? Никак не могу найти отцовских черт. Улыбка Хиллиарда слегка померкла. — Дендилион пока еще маленькая, думаю, с возрастом она станет более похожей на меня. А вот характер у нее мой уже совершенно точно! Она, как и я, не привыкла сдаваться и знает, чего заслуживает. Он бесцеремонно похлопал Гермиону по плечу и обернулся к входившим в шатер журналистам. — Миссис Уизли, — подскочил к Гермионе щуплый мужичок с зажатым под мышкой колдоаппаратом, — скажите, не мешает ли ваша неосведомленность о жизни малых народцев создавать направленные на их защиту законы? Гермиона внутренне застонала, но позволила себе лишь вежливо улыбнуться. * * * Иногда Гермионе казалось, что мир вокруг работал словно зеркало, отражая то, что было у нее внутри. После выступления перед избирателями в ее душе царила неразбериха, и погода установилась такая же: не то лето, не то середина осени. Было прохладно, горизонт затягивало туманом. Потом марево резко рассеивалось, выглядывало солнце, и воздух стремительно нагревался, но только для того, чтобы к вечеру на небе собрались грозовые тучи. До выборов оставалось десять дней. Хиллиард разгуливал по министерству с видом триумфатора, по этажам поползли слухи, что Гермионе после его победы предложат место в отделе регуляции численности популяции магических существ. Коллеги смотрели на нее немного сочувственно, а кто-то — откровенно злорадно. Как сказала Мэнди, подслушавшая довольно громкий спор в кафетерии, не всем Гермиона нравилась. Чистокровки считали ее выскочкой, которая стремится перелопатить весь устоявшийся порядок и навести настоящий хаос, но пока у власти был Кингсли, своим авторитетом пресекавший любые разговоры о статусе крови, они помалкивали. Теперь же, когда кресло министра уже практически поменяло хозяина, они почувствовали себя гораздо свободнее. — По сути, — говорил Причард, — и у тебя, и у Хиллиарда есть избиратели, которые проголосуют именно за вас и не поменяют мнения. За тебя — маглорожденные и разумные существа, за него — чистокровки и консервативные полукровки. Мы боремся за голоса полукровок, которые еще не определились. И нам надо развернуть их в свою сторону. — Даже не начинай, Грэхэм. Если ты не придумал ничего умнее романа с гоблином, то молчи. — Ты только подумай! — Нет, это ты подумай! Кто в это поверит? И как это отразится на моей семье? — устало возражала Гермиона. Эта идея, которую Причард продвигал вместе с Мэнди после выступления, казалась настолько нелепой, что Гермиона даже не воспринимала предложение всерьез. Но Причард не отступал. — Мы все объясним Рону, он поймет, а что думают остальные — разве это важно, когда на кону такое? — Ты совсем не знаешь Рона, а вот я знаю прекрасно. Это не вариант, думай дальше. Причард замолкал ненадолго, но его сменяла Мэнди, и осада начиналась заново. — Хиллиарду вот не жмет признавать связь с домовушкой ради победы. А тебя даже признавать не просят — мы просто нагоним тумана. — У Хиллиарда нет мужа с болезненным чувством собственного достоинства и несовершеннолетних детей. — А еще у него нет мозоли на заднице от семнадцати лет работы! — Ложь — это не выход. Гермиона даже не злилась. Она глядела на помощницу равнодушно и продолжала твердить свое. Мэнди же надувалась обиженно, но вскоре возвращалась с Причардом, и они принимались нудеть уже вдвоем. — Я кучу времени потратил на то, чтобы собрать информацию. Все не так уж и плохо, нам нужно перетянуть на свою сторону всего чуть-чуть сомневающихся, и победа будет за нами! Но их не привлечь просто так, нужна сенсация, нужен шок! — Может, просто дадим интервью «Пророку», я еще раз расскажу о своей программе. Люди же не дураки, они могут анализировать... — Дураки, Гермиона, дураки! Мэнди распахивала дверь, демонстрируя стайку девушек, которые щебетали, рассматривая «Ведьмин досуг» с очередной статьей о Хиллиарде. На этот раз он рассказывал о тяжелой жизни его покойной возлюбленной домовушки в Штатах. — Ты видишь? Вот, что нужно народу, они готовы проголосовать за того, кто кажется интереснее, а не умнее. — Тогда у нас проблемы, — вздыхала Гермиона. — Просто поговори с Роном. Прощупай его, а дальше решим, что делать, ладно? — Причард участливо хлопал ее ладонью по плечу и снова убегал куда-то вместе с Мэнди. — Прощупать... — Гермиона представляла, как вытянется лицо мужа, когда она скажет о предложении Причарда, и ее разбирал истерический смех. — Просто прощупать! Обещай! Ну же, Гермиона! Ты что, сдалась? Так давай просто снимем твою кандидатуру! — кипятился Грэхэм. — Ладно, я прощупаю, — сдалась в конце концов Гермиона и снова нервно хихикнула. Откладывать больше не осталось возможности, Гермиона взяла выходной. Конечно, можно было обойтись и без этого, но она до сих пор не знала, что сказать Рону, и собиралась потратить весь день на размышления. Гермиона не ждала одобрения от мужа, потому что не одобряла затеи сама и вообще не собиралась в ней участвовать. А чего хотела и зачем собиралась рассказывать — она и сама не знала. Поддержки, может быть, свежего взгляда на всю эту ситуацию или подтверждения тому, что она, отказываясь от последнего шанса, поступает верно. В конце концов, вся ее работа вела к этому — к креслу министра, а маячивший провал казался сродни катастрофы. Гермионе нужен был кто-то, кому она доверяла, кто-то, кто нашел бы слова и поддержал ее. Мог ли Рон стать этим человеком — она сомневалась. Они были знакомы очень давно, и Гермиона могла с легкостью предсказать, что он, даже не услышав, что она и сама против, в первую очередь обратит внимание на то, как все это отразится на нем, а про ее чувства и не вспомнит. В ее голове все смешалось, а желание, чтобы все наконец прекратилось, стало даже сильнее желания победить. Причард с Мэнди обещали проследить за текущими делами и проводили ее, словно тяжелобольного на прием ко врачу. Гермиона и сама чувствовала себя так, будто вот-вот должна была решиться ее судьба. Дома накопилось множество дел. Дети, гостившие у бабушки, уехали, оставив в комнатах подобие разгромленной цунами деревни, и Гермиона потратила половину дня на уборку и сортировку вещей. Но рутинная работа, которая вводила ее в состояние, подобное трансу, на этот раз не помогла: мысли роились в голове, и любое решение, за которое Гермиона хваталась, тут же обрастало тысячей страхов. Не говорить ничего, решительно отказаться от сомнительного предприятия и вместе с ним — шанса на победу, зато сохранить душевное спокойствие и мир в семье? Это казалось правильным, но смириться было сложно. Мэнди как всегда попала в точку: Гермиона уже потратила семнадцать лет, чтобы оказаться на пути к креслу министра, с трудом сохранила отношения с мужем, и отступить за шаг до цели казалось предательством по отношению к себе самой. Как после проигрыша она сможет оставаться в министерстве? Как возможно будет стерпеть самодовольство Хиллиарда и его команды? Конечно, она всегда могла уйти, посвятить себя семье. И стать курицей наседкой, у которой все мысли — о детях и муже? Рон был бы рад, да и Молли не раз намекала на это. Но такая жизнь казалась Гермионе хуже тюрьмы. Или сказать Рону хотя бы для того, чтобы посмотреть на его реакцию? Это значило бы, что она продолжает бороться, не опускает руки. Но Рон никогда не воспримет что-то подобное спокойно. Что уж там говорить, от одной мысли, что ради победы нужно сделать вид, что у нее какие-то романтические отношения на стороне, с гоблином или вампиром, Гермиону словно сковывало льдом. Это было предательством и себя, своих принципов, и семьи. Пускай Причард утверждал, что провернет все таким образом, что даже такая брюзга, как Ронова тетушка Мюриэль, не посмеет обвинить Гермиону хоть в чем-то, думать обо всем этом было страшно, а колокольчик чести внутри заходился тревожным трезвоном. Гермионе казалось, что она в патовой ситуации, и Рон, мастерски разбиравшийся в шахматах, мог помочь, если бы захотел, конечно. Ближе к вечеру Гермиона принялась за ужин — ей до сих пор не удавалось стряпать так, как делала это Молли, но все же Рон любил, когда она готовила, а не захватывала еду из ресторанчика по дороге с работы. Гермиона продолжала терзаться и действовала на автомате, а когда очнулась, то поняла, что приготовила любимые блюда Рона: жареного цыпленка с острым соусом, печеный картофель и салат с каперсами. Было ли это бессознательной попыткой умаслить его перед трудным разговором? Гермиона выругалась и откупорила первую попавшуюся под руку бутылку вина. Рон задерживался. Магазин работал до семи, а часы, строгие лаконичные магловские часы, висевшие над входом в кухню так, чтобы Гермиона со своего места за столом всегда могла без труда следить за ходом стрелок, уже показывали практически восемь. Наконец хлопнула дверь. Гермиона, хоть и ждала этого звука весь последний час, подскочила на стуле. Она задела бокал локтем, и он полетел на пол. «Плохой знак», — подумала Гермиона и тут же зло одернула себя. Она не верила в знаки и в предсказания, ей комфортнее было жить в мире, где разбитый бокал оставался просто разбитым бокалом. Она движением палочки собрала осколки и отлевитировала их в помойное ведро, не подумав даже починить с помощью простого «Репаро». Рон как раз заглянул на кухню. — Ты дома? — спросил он удивленно. — Сюрприз! Я взяла выходной. Рон потянул носом. — Ужин? — Он огляделся и прищурился. — Есть повод? — Повод? Нет-нет, никакого повода, — Гермиона натужно захихикала. Рон смерил ее долгим нечитаемым взглядом, потом кивнул на бутылку вина. — Только не говори, что я забыл о какой-нибудь дате. Это вино мы собирались открыть на годовщину. — Ох, Рон! А я и не заметила, — Гермиона опустилась на стул и принялась сокрушенно вертеть в руках бутылку. — Брось ты, — улыбнулся он, перекинул мантию через спинку стула и уселся за стол. — Это всего лишь вино. На годовщину купим другое. Цыпленок? Гермиона кивнула. — Мой любимый! Давай есть, я голоден, как оборотень! Они мило поужинали, быстро прикончили бутылку вина и открыли новую. Гермиона немного успокоилась, правда решения так и не приняла, но вечер еще не кончался, у нее оставалось немного времени. Рон тем временем захмелел: кровь прилила к его шее и щекам, веснушки стали ярче, а движения — развязнее. — Не могу поверить, что уже скоро выборы, — начал он, облокачиваясь на стол. — Кажется, все это длится целую вечность! Но мой голос за Гермиону Уизли, самую сексуальную женщину в политике всех времен! Гермиона хихикнула, но внутренне напряглась — болтовня ни о чем была безопасной территорией, а выбранная Роном тема неизбежно приведет их к разговору, которого она так боялась. — Ты же знаешь, как мы все гордимся тобой? — продолжал Рон. — Я, и дети, и Гарри с Джинни, и мама... Я знаю, она в последнее время не очень ласкова с тобой. Но ты же понимаешь, она всю жизнь посвятила семье, ей не понятно, как может женщина столько времени уделять работе. — Я понимаю, Рон, спасибо. Мне очень важна твоя поддержка. — Гермиона провела пальцами по его руке, стараясь не думать о том, что ссора, после которой Молли охладела к ней, началась за этим самым столом примерно в это же время. — Как бы там ни было, ты молодец, да, — выпалил Рон и уставился на Гермиону, словно ожидая ее реакции. — Я слышал, у Хиллиарда неплохие шансы. Та его речь... Нет, ты, конечно, была на высоте, но он... Черт, он просто мастер слова. Девчонки в магазине только и болтают о том, что Хиллиард и красавчик, и говорит здраво. Он помолчал, пригубил вина, Гермиона не двигалась. Она смотрела в стол и теребила край салфетки. — Ты молодец, — еще раз сказал Рон, — и сделала все возможное для победы. Но если... если Хиллиард вдруг... Как думаешь, может, это знак? — Я не верю в знаки, — отстраненно заметила Гермиона. — Да-да, я в курсе. Знаки и предсказания имеют силу, только если в них кто-то верит. Но все же. — Он лихо разлил остатки вина по бокалам, подвинул Гермионе ее порцию. — Думаешь, ты сможешь работать в министерстве, когда... если проиграешь? Когда-то Гермиона вычитала совет: если вы вступили в конфликт и чувствуете, что можете сорваться, считайте красные флаги. Когда их наберется столько, сколько вы уже не в силах вынести — уходите. С тех пор Гермиона, ссорясь с Роном, считала «чертей», те моменты и фразы, после которых ей хотелось послать мужа к черту. Обычно она впадала в ярость ближе к десятку и старалась прекратить разговор до того, как приблизится к опасной черте. Она не подала вида, что заметила оговорку мужа, но «черта» посчитала. Похоже, даже Рон не верил в нее. — Может, тебе стоит на время сделать перерыв? Побыть дома, с детьми, компенсировать... — он осекся. — Компенсировать что? — спросила Гермиона холодно и засчитала еще одного «черта». — Ну... — По лицу Рона казалось, что он был готов проглотить свой язык, но сказанного не воротишь, и он пошел ва-банк: — В последние годы ты была не сказать чтобы идеальной женой и матерью. Гермиона мысленно добавила третьего «черта» в список и сложила руки на груди, а Рон заметно напрягся — это был первый признак того, что его жена злится. — Подумай, Гермиона, это отличная идея! Побудешь дома, пока Роза не пойдет в школу, потом начнешь приглядывать себе новое занятие, а когда в Хогвартс уедет Хьюго, займешься чем-нибудь по душе. Дети будут так рады, я буду рад! — Значит, ты уже списал меня со счетов? — Гермиона встала, практически отшвырнув стул. — Что? Нет, конечно. Я говорю чисто умозрительно! Но ведь ты уже сделала все, что могла... — Чисто умозрительно? Ну, давай поговорим умозрительно, Рональд. — Она наклонилась к столу, оперлась ладонями о столешницу, не замечая, что угодила мизинцем в упавшую с тарелки каплю соуса. — Что, если я сделала не все ради победы? Что если Причард уверен, что знает, как привлечь избирателей и побить Хиллиарда его же методами на его поле? — Но это же здорово, крошка! — Рон выдавил улыбку, но она быстро сползла с его лица. — Его методами? Он что, найдет тебе внебрачного ребенка от эльфа-домовика? — Не совсем. Он просто предлагает запустить в прессу романтическую историю о гоблине или еще ком-то, в меня влюбленном. Сделать пару колдографий... — Чтобы все думали, что у тебя интрижка с гоблином? — Рон еще больше покраснел, его пальцы мелко задрожали. — Что за дичь? Не бывать этому! Я не желаю, чтобы хоть одна живая душа считала, что моя жена наставляет мне рога с гоблином! — Значит, если бы речь шла не о гоблине, ты бы не возражал? — нехорошо прищурилась Гермиона. — Я семнадцать лет положила на то, чтобы магические расы не считали хуже нас, а мой муж, оказывается, мыслит подобными категориями! Рон тоже встал — его стул опрокинулся на пол. — Хоть гоблин, хоть сам Мерлин! Я не желаю, чтобы мое имя трепали в каждом закутке Косой аллеи! Чтобы говорили, что Рон Уизли настолько никчемен, что жена променяла его на какого-то... — О, снова твое чувство ущемленного достоинства! Признай, Рон, ты просто на самом деле хочешь, чтобы я проиграла. Пусть я буду несчастной, пусть дело всей моей жизни полетит к черту, зато я перестану затмевать тебя и превращусь в примерную жену, как твоя мамочка! Рон подскочил к Гермионе, и ей показалось, что он хотел схватить ее за грудки, но он только раздувал щеки и сжимал кулаки. — Моя мама счастлива, хоть и не построила карьеры. Для нее главное — семья. — А для меня, Рон? Тебе все равно, что важно для меня? — Гермиона топнула. — У маглов женщины давно работают наравне с мужчинами и играют в игры пожестче наших! Я не твоя мама! — И очень жаль! — выкрикнул он ей в лицо. — Была бы ты хоть на сотую долю похожа на нее, мы бы сейчас здесь не стояли, обсуждая то, насколько тебе плевать на нашу семью! Он ловил ртом воздух, а Гермиона чувствовала, словно у нее из-под ног выбили землю. Сколько «чертей» набралось в ее списке? Десять или больше? Она сбилась со счета. — Ты сама-то, — прошипел наконец Рон, — сама-то думаешь, что это нормально? — Маглы ради своих интересов и не на такое идут, — уклончиво ответила Гермиона. Она, конечно, не считала такую аферу нормальной, но признавать правоту Рона, который так легко решил, будто она уже согласна пойти на скандал вопреки всему, который в очередной раз продемонстрировал свое недоверие, не хотела — из принципа. Во всяком случае до тех пор, пока он не сбавит тон. — Значит, ради карьеры ты готова выставить меня идиотом. Ты согласна, чтобы твоих детей обзывали в школе гоблинскими выродками? — Их никто не будет обзывать! Наше общество куда толерантнее того, что было двадцать лет назад. И все знают, что они — твои дети. Гермиона отвернулась, чтобы не видеть по-детски обиженного лица мужа, но слух услужливо помогал ей правильно интерпретировать его пыхтение и бормотание. — Знаешь, все те годы, что мы женаты, я борюсь с ощущением, что совершенно тебе не нужен, а вся наша семейная жизнь — одна большая уступка, которую ты сделала, чтобы я не мешался под ногами, — устало сказал Рон. — А я все эти годы борюсь с ощущением, что не оправдываю твоих ожиданий. Гермиона с трудом держалась, чтобы не заплакать. — Если ты пойдешь на это, то на самом деле не оправдаешь ожиданий. Я не ожидал от тебя такого, Гермиона. Считай, на этом наш брак закончится. Он встал, шаркая прошел в коридор, поднялся по лестнице — третья снизу ступенька жалостно скрипнула, затем хлопнула дверь, и все смолкло. Теперь Гермионе не нужно было сдерживаться — она села на пол, опершись спиной о кухонную тумбу, и разрыдалась. Если бы Рон верил в нее хоть чуточку, если бы он разделял ее интересы, если бы не подозревал постоянно в попытке ущемить его достоинство, он бы дослушал и узнал, что она не собирается следовать совету Грэхэма, а просто ищет у него сочувствия, поддержки. Но его эго, как всегда, затмило собой разум, Рон решил, что его хотят унизить, а Гермиона не смогла сдержаться. Она многому научилась за годы их брака: сносно готовить, слушать с заинтересованным видом неинтересные рассказы, мастерски отвлекать раскапризничавшихся детей. Но вот принимать собственного мужа с его недостатками и не реагировать на его слова так, словно она все еще неуверенная в себе школьница, — эти умения к ней так и не пришли. * * * Все утро до начала благотворительного приема, завершающего предвыборного гонку и открывающего «неделю тишины», Гермиона ловко бегала от Причарда и Мэнди. Они, как ни старались, не смогли найти ее ни в кабинете, ни в кафетерии, ни в людных коридорах министерства. Гермиона пряталась у Луны, в отделе по учету редких и вымирающих видов волшебных существ, а туда редко кто заходил по собственной воле — некоторых своих подопечных Луна со свойственной ей непосредственностью держала прямо в кабинете. Стоит ли говорить, что гвалт и запах у нее в отделе стояли непередаваемые. Луна болтала что-то фантастическое о волшебных свойствах слез нунду, а Гермиона слушала и расслаблялась. Постепенно проходила головная боль — она не спала всю ночь, прислушиваясь к шорохам дома в надежде заметить, если в комнате для гостей раздадутся шаги Рона, и к утру чувствовала себя совершенно разбитой. Она окончательно поняла, что проигрыш в выборах переживет, а вот крах семьи — вряд ли. На любых весах предательство себя и семьи перевешивало предательство честолюбия. Решение всегда было с ней, с самого начала она знала, как следует поступать, ее просто сбили с пути все эти игры, все непривычные и шокирующие поступки окружающих. Покинуть свое укрытие Гермиона решилась только непосредственно перед приемом. Зато вышла она оттуда с гордо поднятой головой и твердым намерением не предавать себя. А как там пойдет с Роном... это покажет время. Главное, что она останется честна перед самой собой. Она переоделась прямо в туалете, поправила прическу и побежала в Атриум, откуда перенеслась в сад дома Кингсли, где уже накрыли столы и расставили стулья. Но стоило Гермионе сделать шаг, как на нее буквально налетел Причард. — Целое утро! Я искал тебя по всему министерству целое утро! Что за ребячество, Гермиона? Мы не обговорили детали нашего плана, а Мэнди подготовила платье... — Никакого нашего плана нет, — отрезала Гермиона. — Я не собираюсь участвовать в этом. К тому же у нее еще был шанс одержать победу — Причард всегда говорил, что разрыв между ней и Хиллиардом небольшой, а у всех опросов есть погрешность. Так может быть, погрешность была в ее пользу? — Ты проиграешь, если откажешься! — взвизгнул Грэхэм. — Значит, проиграю. Я постараюсь сделать это с достоинством, — Гермиона стряхнула его руку со своего плеча и решительным шагом направилась к Шеклболту. — Кингсли, твой сад просто не узнать! Стараясь держать лицо, она раскланивалась с гостями, перекинулась парой дежурных фраз с Хиллиардом, ни разу не позволив улыбке потухнуть, и не замечала, как за ее спиной Причард с Мэнди, склонившись друг к другу и взявшись за руки, что-то горячо обсуждают. После обязательных речей начался фуршет. На прием были приглашены представители разных народов: здесь были вампиры и оборотни, кентавры и вейлы и, конечно же, гоблины. Последних Гермиона, переходившая от одной компании к другой для вежливой беседы, на всякий случай избегала. Она планировала поговорить еще с парой-тройкой гостей, а затем, сославшись на семейные дела, отправиться домой, чтобы помириться с Роном и предложить ему пройти терапию у магловского семейного психолога. Гермиона вежливо кивала и вставляла какие-то незначительные фразы в беседу Дэнниса Криви и полуоборотня, который предлагал создать воскресное приложение к «Пророку» о жизни вне магического общества, но сама была вся в мыслях о муже. Она подбирала аргументы и обтекаемые фразы, чтобы не обидеть Рона еще больше, но и не унизиться самой, придумывала, что бы он мог ответить на это, и снова парировала. Занятая своими размышлениями, Гермиона не заметила, как к ней приблизился молодой кентавр. — Миссис Уизли, приветствую, мое имя — Голат, мы с вами встречались однажды. Могу я украсть вас на пару слов? Гермиона не разбиралась в лошадях и их мастях, и единственное, что она могла сказать об этом кентавре, — он был довольно красив. Лошадиное тело с тонкими, но сильными ногами было покрыто золотистой шкурой, волосы на голове доходили до мощных загорелых плеч и тоже отливали золотом. Прямой нос, чуть пухлые губы, твердый подбородок и высокий лоб — если бы такой кентавр вел прорицания в Хогвартсе в ее время, равнодушных к этой дисциплине девочек в замке бы просто не осталось. Они отошли чуть в сторону, тихо беседуя об отношении кентавров к переменам, о необходимости обучения жеребят и их интеграции в магическое общество. А когда незаметно для Гермионы завернули за угол дома, Голат внезапно опустился на колени и обхватил ее могучими руками. — Гермиона, ты жестока! Ты избегаешь меня, и я понимаю почему. Но ведь я страдаю! — Что вы... Голат, что вы себе позволяете? — Она попыталась освободиться, но тягаться с взрослым кентавром было пустой затеей. — Ты замужем, Гермиона, — голосил кентавр во всю мощь легких, — мы не можем быть вместе, так подари мне хотя бы один поцелуй! На прощание! — Уберите руки! Отпустите меня! — зашипела Гермиона. Ее накрыло липкой волной паники, но вместе с тем тянуло расхохотаться в лицо кентавру — так фальшиво выглядели его признания. Похоже, план Причарда реализовывался и без ее согласия, и самым важным теперь было улизнуть, пока не набежали репортеры. Она могла бы закричать, но это было бы равносильно тому, чтобы самой пригласить стервятников на пир. — Я отпущу, отпущу, как только открою тебе свою душу, о Гермиона! С тех самых пор, как ты появилась в лесу с вопросами о нашей жизни, я не мог забыть о тебе. Ты была такой внимательной, такой чуткой! Я никогда не встречал волшебников лучше тебя. И женщин красивее! — Да-да, послушайте, Голат, я знаю, кто вас послал, но я не давала согласия, так что отпустите, — сказала Гермиона, стараясь сохранять спокойствие. Она попыталась дотянуться до палочки, чтобы аппарировать из его объятий, но ее руки оказались прижаты к телу так крепко, что было не вырваться. Время стремительно уходило. Сколько еще секунд у нее оставалось? Десять? Пять? — Сколько он вам пообещал? Я заплачу вдвое больше, я дам вам рекомендации, что угодно, только отпустите! У меня муж, семья... Кентавр ослепительно улыбнулся. — То, что мне пообещали, ты мне дать не в силах. Он подмигнул и только крепче вцепился в ее талию. От него пахло смесью мужского пота и лошадиного навоза, запах был настолько крепким, что Гермиону замутило. Она попыталась аппарировать без палочки, но не смогла даже немного повернуться в его руках. — Ты ясно дала понять тогда, что верна мужу, но мое сердце рвется на части, когда я думаю, что никогда не смогу быть подле тебя. Давай убежим, Гермиона! Поселимся в лесу или отправимся в Грецию, на мою родину? — вдохновенно вещал кентавр, не обращая ни малейшего внимания на попытки Гермионы освободиться. — Я наблюдал за звездами, они говорят, что у нас есть шанс. Гермиона прекратила попытки вырваться — вместо этого попыталась врезать кентавру каблуком. Впрочем, он ловко поджимал мускулистые ноги. — Слушай, ты, влюбленный, убирайся отсюда, иначе я покажу тебе, чему меня научили друзья-авроры! Голат медленно поднялся на ноги, бросил короткий взгляд через ее плечо, нервно дернул хвостом. Гермиона удивилась — она не ожидала, что он послушается, но выхватила палочку и удовлетворенно улыбнулась. — Это Причард, да, Причард послал тебя? — спросила она. Голат опустил голову, сжал губы, а потом сказал твердо и громко: — Я буду надеяться, Гермиона, что однажды ты передумаешь. Он сорвался с места и поскакал прочь, взрывая копытами идеальную лужайку Кингсли. Гермиона одернула мантию, поправила выбившийся из прически локон. — Сумасшедший, — буркнула она, поворачиваясь к саду. Из-за угла дома выглядывало с десяток человек, и как минимум один из них сжимал колдокамеру, вокруг которой завивался сизый дымок, не оставлявший сомнений: сенсации быть. * * * Год спустя Роза нетерпеливо топталась на месте и то и дело поправляла новенькую форму. — Милая, по-моему, они вон там, — сказала Гермиона, стараясь скрыть сквозившую в голосе усталость. Все ее попытки договориться с гоблинами о правах на изделия их работы пока что заходили в тупик, зато требовали небывалой концентрации. Она аппарировала на вокзал буквально из-за стола переговоров. Подул ветерок, туман немного рассеялся, и они ясно разглядели, что к ним бежит вприпрыжку Альбус Поттер, а за ним следует вся его семья. Роза лучезарно улыбнулась, Гарри протянул Рону руку для приветствия. — Ну что, припарковался нормально? — спросил Рон Гарри. — Я — да. Гермиона не могла поверить, что я сдам на магловские права. Она думала, что мне придется применить Конфундус к инструктору. — Неправда, — сказала Гермиона. Она была уверена, что ни Гарри, ни Джинни, ни дети не заметили в этой фразе Рона ничего странного. Но она отлично различила привычные нотки обиды и недоверия. — Я в тебе нисколько не сомневалась. Рон дернул плечом и поманил Гарри к вагону, чтобы поднять чемодан и сову Альбуса. Они о чем-то шептались и смеялись, словно сами были школьниками, Рон улыбался открыто и солнечно. Гермиона ревниво следила за мужем — он не улыбался ей больше года. — Нет, Хаффлпафф тоже хорошо, папа говорит, там рядом кухня, — тараторил Хьюго. — Правда, мама, папа же не врет? — Родители никогда не врут детям, — ответила Гермиона. Рон с Гарри вернулись как раз вовремя, чтобы услышать эту фразу. Рон вскинул бровь, Гермиона поджала губы. — О чем спор? — поинтересовался Гарри. — О факультетах, — пискнула Лили, хватая отца за руку. — Если ты попадешь не в Гриффиндор, мы лишим тебя наследства, — сказал Рон. — Так что делай свой свободный выбор. — Рон! — возмутилась Гермиона. Лили и Хьюго засмеялись, а Альбус и Роза сохраняли торжественную серьезность. — Он просто шутит, — хором сказали Гермиона и Джинни, но Рон уже не слушал. Он кивнул на три фигуры ярдах в пятидесяти от них. — Смотри, Гарри, кто там стоит! Малфои! А это, стало быть, маленький Скорпиус, — полушепотом сказал Рон. — Ты должна одерживать над ним верх на каждом экзамене, Роза. Слава богу, умом ты пошла в маму! Он взглянул на нее, и Гермиона прочла в этом взгляде куда больше, чем хотела. — Рон, прошу тебя, — сказала она, стараясь сохранить полушутливый тон. — Дети еще и в школу-то не пошли, а ты уже натравливаешь их друг на друга! — Ты права, дорогая, — ответил Рон, не глядя на нее больше. — Но ты все-таки не дружи с ним очень-то, Роза. Дедушка Уизли не простит тебе, если ты выйдешь замуж за чистокровку! К ним вернулся Джеймс, он говорил что-то о Тедди, но Гермиона не слушала. Она воскрешала в памяти все те моменты, когда Рон называл ее дорогой. Их набралось не так уж и много: он завел эту привычку уже после того, как ее избрали министром. До того он звал ее милой на людях, пушистиком в моменты дурачества и карамелькой за закрытыми дверями. «Дорогая» звучало холодно-отстраненно, но, опять же, вряд ли кто-то, кроме нее, заметил это. Гарри достал старые часы — еще те, что подарили ему Уизли на совершеннолетие. — Почти одиннадцать. Вам пора заходить в вагон. — Роза, детка! — позвала Гермиона, и дочь тут же оказалась в ее объятиях. — Милая, я буду так сильно по тебе скучать! — И я буду скучать, мама, — сказала Роза, а потом склонилась к ее уху. — Не грусти, однажды папа поймет, что ты не виновата. — Милая, откуда... — Дети видят гораздо больше, чем думают взрослые. Роза сложила руки на груди, и Гермиона отчетливо увидела в дочери лучшую версию себя. — Я надеюсь, детка. Вот только прошел уже год. — Папа всегда долго дуется, ты же сама говорила. — Она оглянулась, увидела, что школьники повалили в вагон, и заторопилась. — Я напишу сразу после распределения! Она чмокнула Гермиону в щеку, подбежала к Рону, повисла у него на шее и что-то строго сказала — Рон ухмыльнулся. Раздался предупреждающий гудок, и Роза запрыгнула в вагон. Захлопали двери, родители толпой устремились к детям с прощальными поцелуями и последними наставлениями. Роза вместе с Альбусом изо всех сил махала в окно, пока поезд набирал ход. Наконец Хогвартс-экспресс скрылся из виду. Гарри и Джинни стояли обнявшись, Лили теребила край материнской мантии. Гермиона бросила на Рона осторожный взгляд. — Что сказала тебе Роза? — спросила она вполголоса. — Чтобы прекращал валять дурака и забыл обо всем, — ответил Рон, щурясь. Он стоял, засунув руки в карманы, покачивался с пятки на носок и выглядел таким родным, таким лукавым, что Гермиона осмелилась задать еще один вопрос: — И что ты думаешь о ее словах? Рон снова хмыкнул, перевел на нее взгляд, и Гермиона поняла: то, что она приняла за лукавство, было скорее презрением. — Сложновато забыть, что твоя жена предпочла тебе карьеру, унизив на всю страну. Я не могу спокойно говорить с людьми, зная, что про себя они думают — вот этому парню жена наставила рога с лошадью. — Рон, — простонала Гермиона, — я же объясняла, что не хотела этого! Меня подставили Причард и Мэнди! Я дала все возможные объяснения прессе! Я открыто заявила, что все это — провокация. — И тем не менее ты так и не уволила этих двоих, а половина страны уверена, что дыма без огня не бывает. — Они подвели меня, но лучше них никто не знает своего дела, — попыталась оправдаться Гермиона. — Но мне все равно, кто и что думает! — Она попыталась взять Рона за руку, но он отступил. — Главное, что я знаю — это ложь. Неужели тебе этого мало? Неужели ты настолько не доверяешь мне? Рон молчал. — Чего ты хочешь от меня? — спросила Гермиона горько. — Уйди с поста, — ответил он так быстро, словно давно ждал возможности сказать это. — Откажись от кресла министра, милая, давай уедем из Британии куда подальше и начнем все заново. — Рон, — Гермиона прижала пальцы к губам — она догадывалась, что он мог попросить чего-то подобного, — я шла к этому чуть ли не всю жизнь, бросить все сейчас... — Тогда я хочу развода. Понимаю, это ударит по твоей карьере, а раз уж из-за нее все и рушится, жаль будет испортить еще и ее. Поэтому я тебя не тороплю. Все останется так, как мы договорились. Будем жить в одном доме, появляться на семейных ужинах и по возможности делать вид, что у нас все нормально, — он кивнул, как будто сам себя убеждая в правильности сказанных слов. — Но через год я хотел бы быть свободным человеком. А причину придумай такую, какая тебя устроит. — Не делай этого, Рон, все еще можно починить! — Гермиона схватила его за рукав, но Рон дернул рукой, и ткань выскользнула из ее пальцев. Он шагнул к Гарри и позвал его преувеличенно громко и жизнерадостно: — Эй, дружище! Хватит там стоять, как каменный истукан. Найдется время отпраздновать поступление детишек в школу? Гарри улыбнулся. — Думаю, Аврорат легко обойдется без меня еще часок. — Тогда вперед, я покажу вам одно новенькое местечко! Как там готовят... Пальчики оближешь. Он хлопнул Гарри по плечу, и они, смеясь, пошли к барьеру. Джинни сделала пару шагов вслед за ними, потом обернулась на застывшую в нерешительности Гермиону. — Гермиона, ты с нами? — спросила она, с трудом удерживая нетерпеливо подпрыгивающую на месте Лили. Гермиона робко посмотрела на Рона, который как раз остановился, чтобы подождать сестру, словно спрашивая, не передумал ли он, не даст ли он ей шанс? — Госпоже министру нужно на работу. Гоблины не Аврорат — ждать не будут, — ответил Рон за Гермиону. — Верно ведь, дорогая? Она закусила губу, чтобы не разреветься. Кто-то толкнул ее под руку и извинился писклявым голосом — Гермиона увидела колоритную пару: низенькую женщину и сурового вида гоблина. Малыш с зеленоватой кожей и большими ушами, крупным носом и хитрыми темными глазками цеплялся за материнскую юбку и трещал без умолку про Хогвартс. Гермиона улыбнулась сквозь все же прорвавшиеся слезы — это было делом ее рук. Как и закаменевшая спина Рона, только что скрывшаяся за барьером.