Болван и дурак напыщённый

Джен всегда плакал в одном и том же месте: там, где его никто не увидит – в глубокой нише одной из стен старого школьного лестничного прохода, который однажды был закрыт на ремонт и не открылся до сих пор. Значит, им никто не воспользуется: никто не зайдёт, никто не услышит всхлипывания, никто не залезет в нишу, никто не увидит плачущего мальчика, никто не станет допытываться, утешать или смеяться. Значит, можно плакать так, как угодно душе – рыдать навзрыд, размазывать слёзы по щекам, прятать лицо в колени, одними губами шептать имя обидчика, желая ему всего наихудшего. Всё равно он не узнает, всё равно ничего не сделает. − Ненавижу, ненавижу! – всхлипывая, от чего слова произносились на вдохе и практически не были слышны, бесконечно повторял мальчик. – Болван, дурак напыщенный… И короткая гневная тирада прервалась приступом плача ещё более безудержного. Ну, конечно же, как он мог? Как этот смазливый, самовлюблённый и аморальный мальчишка посмел сказать про него, Джен, такое? Особенно при всех тех, которые и так уже не обращают на Джен никакого внимания, пророча славу ряду других жанров, список которых, конечно, возглавляет он – Слэш. Слэш, что болван и дурак напыщенный. − Неправ, неправ он! – прошептал маленький жанр, вытерев нос кулачком. Разумеется – неправ. Разве про хороших мальчиков так говорят? − Кто неправ? В чём? – раздалось где-то рядом с укрытием Джена, из-за чего жанр был вынужден вжаться в стену ниши, ведь голос был знакомым и с его обладателем встречаться ему абсолютно не хотелось. А зачем? Ради того, чтобы увидеть гримасу отвращения и презрения на и без того ненавистном лице? Ради того, чтобы расстроиться ещё больше? Нет уж! − Джен, вылазь из своей раковины. Я знаю, что ты здесь! – голос обидчика уже звучал над ухом мальчика, что означало только одно – Слэш просунул голову в нишу, Слэш его нашёл, Слэш всё знает. − А вот и не вылезу! – упрямо ответил Джен, да и настолько упрямо, что, если бы ему позволяло пространство укрытия, обязательно бы топнул ножкой. − Ах, как я мог забыть! − притворно-обиженно воскликнул Слэш. – Джен же не любит реветь на людях, Джен не любит, когда видят его ревущим. Неудивительно, что ты не… − Замолчи! – прервал его мальчик и вылез из ниши, не забыв «нечаянно» пнуть заглянувший туда жанр. Аморальный мальчик ахнул от приступа минутной боли, однако тут же взял себя в руки, чтобы, не касаясь места ушиба, гордо вскинуть голову, глядя оппоненту в глаза, и произнести властно: − Замолчал. Ну и? Как-либо разговаривать с обидчиком без укрытия оказалось гораздо сложнее, чем предполагал Джен: губы и пальцы, с потрохами выдавая волнение хозяина, чуть подрагивали, сердце от страха билось, так сильно ударяясь об рёбра, что, казалось, на коже останутся синяки. А ведь волноваться нельзя, категорически запрещено! Из-за волнения не получится с ним разобраться, снять его с пьедестала, и тогда он унизит, растопчет, уничтожит. Поэтому и нельзя-то. Нельзя. − А что «и»? – начал мальчик, совладав со страхом. – Мало днём меня унизил? Решил добить? Даже выследил меня, небось. Похвально! Только что же ты не на людях унижать пришёл, прилюдно же интереснее! Обиженный жанр с вызовом вгляделся в лицо стоящего напротив Слэша, ожидая увидеть хоть одну эмоцию, и плевать какую – хоть презрение, хоть уныние. А Слэш, как в насмешку, никак не реагировал, только голову склонил на бок и сощурил в две узкие щели глаза. − Неужели тебя так задело то, что я сказал, а, Джен? – устало растягивая слова, ответил жанр. – Но ты сам виноват, что никогда не будешь нравиться девочкам… «Дежавю, − подумал Джен, услышав и разобрав его слова. – У меня дежавю. Он снова…» И мальчику опять захотелось спрятаться в нишу и заплакать, нет, взвыть в голос. Но сил хватило только опустить глаза в пол. − Но вот почему ты хочешь нравиться девочкам? – продолжил Слэш свой монолог. – Можно ведь нравиться ещё и мальчикам, например. Маленький жанр удивлённо взглянул на мальчишку. А он всё так же устало продолжал: − Да, ты гораздо больше нравишься мальчикам. Особенно мне. Глаза Джена, чуть влажные от подступивших было слёз, широко распахнулись от удивления. Каждая конечность детского тела вдруг стала тяжёлой, свинцовой, и шевеление ими стоило огромных усилий. Что он только что сказал? О чём он толкует? − Что… ты?.. – начал было мальчик, но был прерван нарочито весёлым голосом Слэша: − А чего ты ждал от меня? Я же Слэш – болван и дурак напыщенный.