Цветение весны

Это никогда не было простое «Ты не можешь так поступить». Хотя именно эти слова были произнесены, но исподволь — и Лань И была слишком упряма, чтобы услышать, — в них звучало другое. В конце следовало добавить не «с этой вещью». «Со мной». В то мгновение, глядя на любовь своей жизни сквозь лес, где клены роняли листья, она сумела лишь только бросить: «Посмотрим!» — и развернуться прочь. У Баошань-санжэнь доставало чести, чтобы не причинять ей вред, сколь бы грубо она ни повела себя. Она ушла в ярости, с бешено колотящимся сердцем. Единственным оставшимся звуком был треск осенних листьев; ее сердце раскололось напополам. * После столь многих месяцев вид гуциня сделался для Лань И привычнее солнца в небе. Она не сожалела о своем решении; однако, даже если она не планировала потерпеть неудачу, ей следовало учесть такую возможность. Она вздохнула, подумав: «Баошань-санжэнь всегда лучше умела составлять планы на случай непредвиденных обстоятельств». Ей не хватало сильной руки возлюбленной у себя на плече, уверенных слов над ухом. Они восхитительно гармонировали между собой, помогая друг другу расти, бросая вызов идеям и решениям, чтобы сотворить нечто большее, чем удалось бы любой из них в одиночку. Лишь холодные источники теперь слушали Лань И. Им все равно было, если она плачет. * В пещеру с источниками пробрался кролик, и Лань И не понимала, как и почему тот мог очутиться в подобном месте — до тех пор, пока не заметила записку на его обвязанной лентой шее: «Лань И, Я могу лишь надеяться, что ты в порядке, хотя мы обе знаем: за этим может скрываться множество всего. Я прошу лишь сыграть для меня песню, любовь моя, чтобы воды сказали мне, что ты еще жива. Вскоре я пришлю еще весточку. Баошань-санжэнь». И тогда, держа на руках мягкое и до боли теплое тельце кролика, Лань И разрешила себе надеяться. * Они вошли в ритм столь же долгий, как смена времен года; музыка Лань И струилась по воде, выкликая «Я тебя люблю» и «Я еще жива», а кролики Баошань-санжэнь приносили записки, полные новостей, и желаний, и немалого количества семян. Лань И сажала семена в трещины со скопившейся грязью по краям источников. Она способна была выжить без еды, воды или сна, но кролики не были совершенствующимися созданиями — хотя со временем, подумалось ей, у нее могло получиться сделать их таковыми. Так ее жизнь — не слишком хорошая — делалась по меньшей мере терпимой. * С течением лет источники стали из серых зелеными: лозы карабкались по стенам, тянулись вдоль потолка, распускались сияющими цветками. Маленькие клочки травы вырастали и умирали, и тем производили еще больше почвы, а кролики удобряли ее и ухаживали за нею. Лань И наблюдала за этим, привязывая свою душу к камням, почве, зелени, струящимся водам, и позволяла себе быть тем солнечным светом, который необходим растениям, чтобы жить. «Пусть это будет место жизни, — говорила она водам своей песней. — Пусть оно исцеляет, и омолаживает, и противостоит смертельному притяжению иньского железа». И так оно стало. * Когда многие годы спустя Вэй Усянь и Лань Ванцзи вошли в пещеру источников, Лань И пробудилась от дремоты. Она увидела двоих юношей. Один из них, полный огня и идеализма, знал, что может изменить мир, если попытается. (Ей интересно было, понимает ли он последствия подобных поступков; но она не могла предупредить его — могла лишь поведать свою собственную историю и надеяться, что он извлечет урок). Второй, стойкий и непоколебимый, был, несмотря на все их различия, собственным ее потомком. Лань И сморгнула слезы, положила руки на струны гуциня и позволила себе понадеяться, что на этот раз все обернется иначе.