Наваждение

Уилл замечает момент, когда уютный подлокотник домашнего кресла под рукой начинает расползаться, истаивать, обнажая зачерненный хром офисной мебели. Только что он был дома, Уилл уверен в этом. Был уверен до тех пор, пока не пробили часы. После этого реальность стекла со стен, как некачественная краска. Уилл не представляет, сколько прошло времени, сколько он просидел на этом стуле, за этим столом в своем давно опустевшем кабинете, — он ведь отпустил студентов, верно? — прежде чем бой часов вырвал его из воображаемой реальности в настоящую. Задница онемела, так что, наверное, он отключался надолго. И еще Уилл не помнит, есть ли у него в доме часы с боем. У него нет никаких оснований считать, что стены, окружающие его сейчас, настоящие, даже если они кажутся твердыми, и ушибленный об одну из них кулак болит. Уилл наваливается на стену и бьет по ней уже обоими кулаками, будто хочет выбить истину. Боль отдается в запястьях, и это единственный результат. Истины нет. Нет способа определить, какой из миров его обитания подлинный. Выхода нет. Он очутился в лабиринте, и нет знака, способного указать ему путь. — Уилл? Джек Кроуфорд всегда приходит не вовремя. — Что тебе нужно? — Что с тобой? Джек разворачивает его за руку, и Уилл оказывается зажат между ним и стеной. Удобная позиция для допроса. — Все в порядке. Джек молчит. Уилл гадает, есть ли смысл и ему поступить так же. — Голова раскалывается, — находит он паллиатив, позволяющий пока не говорить о том, что раскалывается мир. — Раскалывается? — Такое ощущение, что распадается на куски. — Больно? — Нет. Страшно. Уилл мог бы сказать это и Алане, и Ганнибалу, но это были бы три разных слова. Для Аланы — «пойми меня», для Ганнибала — «объясни мне». Для Джека это «помоги мне», вдруг понимает Уилл. И больше ничего не нужно — Джек начинает действовать. Берет в теплые ладони голову Уилла — большие пальцы на щеках, указательные — на висках, будто придерживает треснувшую чашку. Подушечки легко нажимают на кожу, движутся по кругу размеренными, медленными, уверенными движениями. Плечи Уилла заметно расслабляются, будто груз свалился. — Легче? — Да. Но я все так же не уверен, что эта реальность настоящая. — Уилл не собирался говорить об этом, но теперь передумал. Рано или поздно сказать все равно пришлось бы. Он всегда полагал, что если и признается в том, что не справляется, то уж никак не Джеку, в какой бы реальности то ни было. Он не мог позволить себе выглядеть несостоятельным рядом с Джеком. Однако сейчас это не капитуляция — всего лишь констатация факта, пояснение к происходящему. Допустимый случай. Пальцы замирают на висках. — Ты должен определиться. Уилл без труда мог бы объяснить механизм влияния Джека Кроуфорда на других людей. Он знает, почему сам позволяет Джеку в определенной степени управлять своими поступками, решениями и мыслями. В конечном итоге они стремятся к одной цели. Уилл ясно видит рычаги, используемые Джеком, и мог бы противостоять ему при желании. Но это желание никогда не бывает в нем достаточно сильным, четко выраженным. Скорее вспышки недовольства, противоречия, возникающие при чрезмерном давлении и исчезающие, едва их отношения возвращаются к нормальному руслу. Джек кажется очень простым — это обманывает в первый момент. Так представляется простым камень, пока не попытаешься его расколоть. — Я знаю, — отвечает Уилл. — Я стараюсь. — Можно? — Джек снимает с него очки, заставляя вспомнить день своего первого визита, аккуратно кладет в его же карман, возвращает ладонь на место, наклоняется. Его губы прижимаются к губам Уилла, очень мягко, но без сомнений. — Это действует? — Нет. — Реальность обрушивается водопадом, он четко видит лишь лицо Джека. — Теперь остался только ты. — Плохо. — Джек убирает руки. Голова тут же плывет вместе со стенами, раскрываясь, как цветок в ускоренной съемке. — Я посоветую доктору Лектеру обратить на это внимание. Он направляется к выходу. — Джек! — окликает его Уилл. — Я справлюсь. — Я знаю, — бросает тот через плечо, на ходу. — Я тоже.