За краем Вечности

      «Послезавтра, на западном мысе Исла-дель-Диабльо, ровно в полдень. И привези подсказки Розы Киджеры с Кайо дель Пасахе, иначе Воробей умрёт. И главное, если хочешь, чтобы он не пострадал — ты должна прийти одна.»       Я смяла лист в руке и до боли зажмурила глаза. Под закрытыми веками замелькали мечты, в которых я нанизывала обоих Стивенсов на саблю. Когда я заставила себя открыть глаза, два корабля, которые увезли моего капитана, уже превратились в крохотные бусинки, нанизанные на нить горизонта.       — Мистер Гиббс.       — Да?       — Не знаете, как с Уиллом связаться?       После секундного молчания старый пират покачал головой.       — Нет, мисс Оксана.       — Очень жаль. — Я в запале обернулась и с хлопком вложила смятую записку в руку старпома. — Значит, будем действовать своими силами.       Пиратский отряд в полном молчании наблюдал, как я удаляюсь — решительно и непоколебимо. И только когда привычным скрипом под ногами отозвались палубные доски, я обернулась и ударила по планширу «Жемчужины»:       — Что встали?! Все на борт! — взревела я, пугаясь своего голоса — хриплого, надрывного, срывающегося на фальцет. Приглашение к отплытию прозвучало совсем не так жизнеутверждающе, как должно было, а совсем наоборот, будто я звала их не в родную стихию, а на эшафот. Но такой напор приструнил моряков, и уже через малую долю времени все выстроились вокруг меня.       — Не слишком ли много вы на себя берете, мисси? — с вызовом фыркнул мистер Хоггарт. — Вы отдаёте приказы, не спросив, хочет ли кто из нас им подчиниться.       — Тем не менее, уже подчинились, — холодно заметила я. — А теперь слушайте! — я выхватила у Гиббса записку, взлетела на сходни капитанского мостика и вцепилась в поручни: — Слушайте все! Я не собираюсь претендовать на должность капитана! Пока Джека нет с нами, главным останется мистер Гиббс. Но записка передана именно мне! — рука взметнула в воздух мятый лист бумаги. — И именно я имею непосредственное отношение к тому, что случилось. Никто из вас не завязан прямым образом с причиной этого шантажа, и я лучше всех знаю, чего можно ожидать от нашего врага. Только я смогу договориться! Я не требую, чтобы вы пошли за мной. И если вы решитесь бросить своего капитана в беде — ваше право! Но пока его должность занимает мистер Гиббс, вы должны ему подчиняться! А я не сомневаюсь, что Гиббс — один из людей чести — не бросит Джека. Не бросит того, кому мы все обязаны жизнью. Не бросит человека, который в самых рискованных ситуациях вёл вас за собой, который отвечал за вас и готов был стоять головой за свой корабль и его команду. Команду, которая всегда была на его стороне! И если сейчас мы отвернёмся от него, мы поступим как последние свиньи! Поступим так, как никогда не поступил бы капитан Джек Воробей. — Я обвела команду уверенным, неустрашимым взглядом и зарядила кулаком по планширу. — Мы пираты, дьявол меня раздери! Мы чтим Кодекс, который гласит нам идти за своим капитаном через огонь, воду и медные трубы! И да, я знаю, что это всего лишь свод указаний, а не жёстких законов. НО! Если бы мы не чтили эти законы, то давно бы уже канули в Лету. Если мы не поможем капитану Джеку, то рано или поздно непременно потерпим поражение! Так смелей же! Помните, за что мы боремся! Джек никогда не зажимал вам долю краденой добычи — пришло время его отблагодарить. Пришло время, господа! — голос сорвался на крик. Я умолкла, тяжело дыша, и, подняв брови у переносицы, выдавила улыбку, глядя на всех этих людей — внимающих, притихших и выловила среди них воодушевлённый взгляд старпома. — Мистер Гиббс! Каковы будут ваши слова?       Гиббс помялся. Его отстранённый взгляд устремился к горизонту. Или даже за горизонт. Старпом медленно, отрешённо закивал.       — Да… — он встряхнул косматой головой, и его глаза снова загорелись азартным пламенем. — Да! Поднять якорь!       Глаза заслезились, когда я стояла над толпой людей, и когда слушала, как всё громче, то тут то там раздаётся одобрительное «Да!». Как ликованием взрывается вся «Жемчужина», и как на борт с воодушевлённым скрежетом заползает якорная цепь. Паруса хлопнули, поймав ветер, Гиббс положил руки на рукояти штурвала, и его зычный голос эхом разнёсся над кораблём, проникая во все уголки и во все отсеки:       — Ставь паруса! Курс на Исла-дель-Диабльо! На Остров Дьявола.       После торжественной речи я чувствовала себя, как выжатый лимон, будто в эту речь вложила всю себя, а поэтому, когда сбегала со сходней, и наткнулась на мистера Хоггарта, смогла лишь выдавить слабую, вымученную улыбку. Тот оценивающе оглядел меня, цыкнул и покачал головой:       — И какое же тебе дело до Кодекса и чести?       — Никакого, ровным счётом, как и вам. — Я повела плечами и зашагала прочь. Но перед тем, как скрыться в капитанской каюте, обернулась и одарила Хоггарта тяжёлым взглядом: — Но каждый поступает так, как считает нужным, и расплачивается за это сам.       Он не сдвинулся с места, пока за моей спиной не захлопнулась дверь. В капитанской каюте витала потусторонняя тишина — будто ничего не произошло. Спокойствием веяло от каждого предмета. Приятный аромат моря, крепкого алкоголя, старого дерева и пыли, летающей в тёплых оранжевых лучах, вызывал неуместные воспоминания — моё первое пробуждение в этой каюте, когда команда пиратов нашла меня на берегу моря. С того момента здесь ничего не изменилось — будто несколько минут назад мы с Джеком вели самый первый, напряжённый, местами саркастичный диалог, а я пыталась понять, какая сила переместила меня сюда. Взгляд прошёлся по комнате и задержался на койке: воображение дорисовало перепуганную русскую девицу с огромными глазами, в немом восторге таращащуюся на расположившегося напротив пирата семи морей.       Я встряхнула головой. Дать волю сентиментальности значило впасть в уныние. Когда каждая здравая мысль необходима — это подобно преступлению. Я подавила тяжёлый вздох — и приступила к своего рода каторжным работам: в художественном беспорядке капитанской каюты мне предстояло долго и жизнерадостно искать лоскуток ткани с выбитыми на ней инструкциями по выживанию и поиску Амулета на Исла-дель-Диабльо. Церемониться, пытаться не удвоить завалы хлама в этой ситуацией было никчёмной формальностью, но всё же я её соблюдала — какая-то суеверная часть мозга утверждала: «Чтобы Джек выжил, ты не должна тут ничего менять», поэтому, перерывая ящики, я старательно складывала все вещи на прежние места. К тому моменту, когда всё было тщетно перерыто вверх дном, меня обуяла бессильная злоба. Поиски затратили не меньше часа — чтобы закончиться без малейшего результата! Я рухнула на колени и разрывалась между двумя равносильными желаниями — выть, развалившись на полу или что-нибудь разбить. Желания сошлись на том, что я зарядила кулаками по половым доскам и принялась перебирать в памяти все известные нецензурные слова. Их запас уже был на исходе, когда я перевалилась на спину и уставилась в потолок — никчёмно и бездумно. Пролежав на полу в коматозном состоянии с полчаса, мне хотелось биться в агонии от бессилия, но я с мазохистским усердием продолжала не двигаться. Только когда в двери приоткрылась щель, и в неё просунулась опухшая физиономия Гиббса, я подскочила от неожиданности, как и старпом, которого сперва напугал вид лежащей без движения меня.       — Гхм… Мисс Оксана, нам нужно обсудить наши дальнейшие действия.       — Не наши, а мои, — равнодушно произнесла я, снова устраиваясь на полу. — Там же сказано, что я должна прийти одна.       — Вас могут убить, — заметил старпом.       — Я уже привыкла.       — А Амулет?       — А к чёрту его, Гиббс. Он не стоит жизни Джека.       Повисла пауза, будто старпом не мог подобрать слова.       — Если бы вы с капитаном поменялись ролями, Джек бы попытался и вас спасти, и Амулет достать.       — А я — не Джек! — я сорвалась на крик, рывком отрываясь от пола. — И я не могу думать, как он! Или у вас есть идея, как это осуществить?!       Гиббс невольно отступил.       — Мисс. Отдохните. Вы сама не своя от нервов.       — Да! Это так! Потому что я не-зна-ю! Не знаю, что мне делать! И, чёрт возьми, я устала, Гиббс! Устала бороться и жить в вечном напряжении, в вечном страхе и в вечной опасности! Я хочу простого пиратского бытия, а не этой беготни за призрачными сокровищами! Я устала бояться за жизнь любимого человека, в конце концов! — голос сорвался на дрожь, глаза стали влажными. Я сглотнула и улыбнулась, проклиная свою слабость: — Оставьте меня в покое, Гиббс…       — Мисс, а как же…       — Оставь! Меня! В покое! — в Гиббса полетела пустая бутылка — благо, он успел вынырнуть из каюты, и она со стеклянным грохотом разбилась о закрывшуюся дверь. Я замерла. Рука, швырнувшая бутыль, медленно сжалась в кулак. Всё заволокло туманом — и я плохо помнила, как одним движением опрокидываю стол, как прикладываюсь к бутылке — и не отпив даже половины, разбиваю ее о стену, как руки сгребают с полок пиратские предметы, как ноги наносят пинки стенам.       Я обессиленно рухнула на пол и взвыла как неисправная сигнализация. Пальцы заскребли по полу, будто пытаясь насборить его, как ткань. Ногти выгибались в обратную сторону до боли, которая сейчас казалась по-садистски приятной. Дальше был лишь тихий вой — будто плач потерявшегося щенка.       Наваждение сошло нескоро. Придя в себя, я просто лежала и скользила взглядом по сторонам. Разум протрезвел, когда взгляд неосознанно остановился на белом комке тряпья, валяющимся под кроватью. Из него выглядывал уголок знакомой бежевой тряпицы с расползшимися краями. Дыхание перехватило от неосознанной надежды.       Я выгребла из-под койки мятое женское бельё, в которое был завёрнут искомый лоскуток бумаги, и тело сотряс дикий, нездоровый смех. Я запрокинула голову, и сжала в кулаке тряпицу с подсказками.       — Вот, зараза такая! Даже здесь меня обставил! — подивилась я. В самом деле — ещё пару дней назад, когда я пряталась под этой койкой, подслушивая разговор Джека и Уилла, успела заметить там забытую дамскую вещицу. И даже тогда я ни за что бы не подумала, что именно в неё Джек спрячет драгоценную инструкцию Розы Киджеры! Воистину, если хочешь что-то спрятать, положи в самое нелепое место! Ведь никакой враг в жизни бы не представил себе, что в грязном белье, явно забытом здесь куртизанкой, можно спрятать те самые жизненно необходимые подсказки по выживанию на Острове Дьявола.       Настроение переменилось вмиг — былая истерика уступила место серьёзной собранности. Взгляд мельком пробежался по тексту, прежде чем рука сунула лоскуток в карман. Я решительно поднялась. Дверь выпустила меня на палубу. Брови удивлённо подпрыгнули, когда вместо тёплого заката меня встретила глубокая, бездонная ночная тьма. Теряясь в удивлённых «Сколько времени прошло?», я посеменила на мостик.       — Мистер Гиббс, простите за мой порыв.       — Ничего, бывает. — Хмыкнул старпом, крепче сжимая штурвал.       — Вот как? Хорошо. И… я готова вас выслушать.       …Спустя ночь, день и ночь, горизонт вытеснил нам навстречу длинную полоску мыса заветного острова. Я стояла на полубаке и, прикрыв глаза, пыталась по крупицам восстановить в воспоминаниях карту Острова Дьявола — и проклинала судьбу за то, что она канула в небытие. Хотя бы примерная схема острова невероятно облегчила бы участь. Внутренний голос вопреки ожиданиям рассуждал сдержанно и серьёзно, и его слова сводились к тому, что будь необходимость — я смогу отмотать время назад, но не позволю этому дню закончиться плачевно.       На плечо легла тяжёлая старпомовская рука.       — Готовы?       — Угу… — я отвлечённо закивала.       — Э-э… Ну хорошо. Скоро причалим.       Я невольно сгорбилась: до чего же сейчас нужна была поддержка Тима! Одна мысль о его тёплых ободряющих словах повергала в тоску. Гиббс не мог так же утешить и настроить на нужный лад, поэтому от дрожи в коленях уберегала только собственная концентрация на предстоящих переговорах.       — Эй! Всё в порядке?       — Да! — неуместно громко ответила я. — Просто… это очень странно. Когда я представляла себе наше прибытие на Остров Дьявола, я была уверена, что всё пройдёт пафосно и официально; представляла нашу снаряжённую экспедицию, бодро шагающую по холмам в поисках Амулета, представляла, как Джек берёт Амулет в руки и поднимает над головой, как мы ликуем и обнимаемся. И кто бы мог подумать, что финал будет таким. Всё должно быть совершенно не так…       Гиббс медленно закивал и окинул палубу рассеянным взглядом.       — Всё настолько тихо… Последний раз такое гробовое молчание я слышал здесь ещё в тот день, когда «Жемчужину» потопили во второй раз.       Я стремительно обернулась и изумлённо подняла брови.       — Расскажите.       Гиббс задумчиво хмыкнул. Усталые глаза покрыла пелена воспоминаний.       — В то время Джек затеял перевозить контрабанду. «Жемчужина» была не одна. За нами шли ещё три брига, гружёные запретным товаром. Мы были флагманом. Но про эту своеобразную экспедицию прознали мундиры… — грустная усмешка застыла в воздухе. Гиббс издал тяжёлый вздох. — О, это был страшный бой. Их было намного больше. Нас обстреливали как мишени, со всех сторон, безжалостно и жестоко. Снаряды разрывали людей на куски, из трюма рвался огонь, выжигая драгоценный товар. Видела бы ты, как Джек боролся за «Жемчужину»! Он такие манёвры вытворял! Мы продержались дольше всех. Но один на один с шестью линейными кораблями нам не тягаться даже при всей сноровке кэпа. Мачты ломались, горящие полотна парусов опускались и накрывали людей. Очень много пушечных выстрелов пришлось в правый борт, и «Жемчужину» опрокинуло. О, это было жутко. Бурлящая пенная пучина затягивала корабль, и горе тем, кто были в трюме в этот момент. Мне, Джеку и ещё нескольким парням с других кораблей удалось спастись, держась за обломки. Мундиры ушли. Так как в тот день погибло слишком много людей, на место катастрофы вскоре приплыл «собиратель душ» — «Летучий Голландец». Он и живых подобрал. Я не знаю, о чем Джек с Уиллом разговаривали, но в результате Уильям поднял «Жемчужину» со дна. Это было великолепное зрелище: она вырвалась из-под воды, вздымая громаду волн. Доски и обломки взлетали на волнах и словно прирастали к её корпусу! Позже я узнал, что Джек заключил сделку и пообещал достать Амулет. За это его корабль останется на плаву. А более того, он потребовал от Уилла воскресить умерших в тот день матросов. Что ты так смотришь? Да, многие из команды сейчас были бы мертвы, но Джек аргументировал, что если Уилл не спасёт умершую команду, то он не пойдёт за Амулетом, ведь это слишком маленькая плата за такой путь. Кстати, именно поэтому Уилл стал обрастать ракушками — тогда он не выполнил долг, и не перевёз на тот свет души умерших, а вернул их в тела. Что ж… Потом нам пришлось долго вылавливать из воды воскресших людей. Именно поэтому наша команда идёт за Джеком незнамо куда. Они благодарны за спасение.       Я изумлённо покачала головой.       — Да-а… Удивительно, конечно. Только сегодня нам вряд ли настолько же повезёт.       — Ну, это мы ещё посмотрим, — старпом подмигнул. Я вскинула голову и сжала в кармане тряпицу. — План-то у нас есть! И если что-то пойдёт не так, мы сразу… — и он ударил кулаком по ладони.       — Да… Вы правы. Спасибо, мистер Гиббс! — Я закивала и показала широкую, уверенную улыбку и незаметно для себя переняла эту же позицию: «А ведь действительно! Кто сказал, что всё кончено? Мы ещё посмотрим, кто кого!»       Я спрыгнула с полубака на сходни, а оттуда — на фальшборт, и схватилась за тросы:       — Шлюпку на воду!       Лодка — самая маленькая из арсенала «Жемчужины» доставила на берег меня и четверых моих защитников во главе с мистером Гиббсом. Утро дышало свежестью: неравномерные порывы ветра шумели во влажной листве пальм, растущих довольно редко, что в свою очередь облегчило путь. Поднималась на пригорок я одна: «группа поддержки» не могла выдать своего присутствия, а поэтому должна была идти с запозданием, чтобы если что-то пойдёт не так — воспользоваться эффектом неожиданности и спасти нас — меня и Джека. Ледяное спокойствие сдавливало грудь, и чтобы его растянуть на всю дорогу, я сосредоточенно вслушивалась в собственное надрывное пыхтение, которое сопровождало тяжёлый подъём. Поднявшись на широкую плоскую вершину холма, я сменила траекторию: насколько способна память была воспроизвести карту, Остров Дьявола представлял собой овал с двумя выгнутыми мысами, чем образовывал форму головы беса с рожками. Именно одним из таких «рожек» являлся поросший лесом холм, который далеко вдавался в море.       Равномерная, насыщенная растительность и истошный визг какой-то птахи сопровождали меня до самой окраины мыса. Там, на самом кончике «рога» меня встретила поляна. Трава, не защищённая от выжигающего солнца, приобрела желтоватый оттенок и хрустела под ногами, как свежие чипсы. Здесь холм имел пологие склоны и плавными равномерными берегами опускался к морю. Усталый от солнца взгляд сразу же обострился, едва в поле зрения попали два мутнеющих в жарком мареве силуэта. «Августиниус» и «Неудержимый» остановились по другую сторону мыса от «Жемчужины». Я закусила губу и скосила глаза по другую сторону: наше судно стояло в укромной природной бухте. Рука невольно сжала эфес сабли: «Чёрная Жемчужина» расположилась слишком отдалённо, и, если понадобится глобальная помощь, на неё можно и не рассчитывать: там даже не заметят.       Что-то постороннее мелькнуло на стороне вражеских кораблей. Интуиция пустила сердце галопом. Взгляд обратился туда, неохотно сполз по склону холма, прошёл по нескольким морским ярдам и остановился на лодках, отплывающих к берегу. Две шлюпки грузно переваливались через гребни волн, будто с трудом тащили на своём борту множество тёмных фигурок людей. Я невольно сжала кулаки: «Значит, Стивенс сказал: «Приди одна», а сам потащил за собой половину команды? Не очень-то благородно, на переговоры с одной-единственной женщиной вести целое войско! Выходит, он трус, который боится засады». Но что-то в этом напрягло: не значит ли столь большая численность его отряда, что он вздумал искать Амулет прямо сейчас? Я невольно дрогнула: провожатой становиться решительно не хотелось.       Вскоре на вершину холма стали подниматься люди. Солдаты шагали ровным, выверенным строем, а среди них выделялись две фигуры: холёные, в сверкающих сапфирово-синих мундирах. Узнать их было немудрено: Кристиан и Фридрих Стивенсы шагали во главе отряда, и едва заметили меня, бодро засеменили в мою сторону. Стоило им подойти ближе, Кристиан удивлённо поднял брови и сложил руки за спину:       — Полагаю, первым делом должен сказать, насколько я рад встрече, но кое-что меня удивляет, и это требует задать вопрос. Мисс Оксана, зачем вам факел средь бела дня?       Я удобнее перехватила потеющей ладонью факел, который зажгла, пока отряд поднимался на холм.       — Не переживайте, мистер Стивенс, ни вас, ни вашего племянника я не сожгу, — я натужно улыбнулась, и сдержанно кивнула молчаливому Фридриху. — Кхм… К делу. Я хочу увидеть Воробья. Удостовериться, что он жив.       Стивенс ухмыльнулся по-крысиному противно.       — Как забавно. А я в первую очередь требую, чтобы вы мне показали, что лоскут с подсказками Киджеры у вас.       Я невольно ощутила, как подрагивают колени, а спина покрывается испариной. Рука опустилась в карман, леденеющие пальцы нащупали тряпицу.       — Хорошо, — злобно выплюнула я, извлекая на свет подсказки. Стивенс, как одержимый, рванулся к ним с лихорадочным жаром в глазах. Но не успел он протянуть загребущие руки, я уже занесла лоскуток над факелом. Кристиан будто на невидимую стену наткнулся: тотчас остановился и примиряюще поднял руки. — Значит так, господин Стивенс. Я кое-что перепутала, и нечаянно постирала тряпицу в масле, а не в воде. Если она упадёт в огонь, от неё в два счёта останется лишь пепел. Если вы сделаете глупость, я без раздумий разожму руку. Можете провести логическую цепочку?       Стивенс издал тяжёлый вздох и поднял уголки губ в такой натянутой улыбке, что вокруг глаз появились морщинки.       — Как же неразумно вы себя ведёте. На вид: совсем взрослая, умная и серьёзная дама. А на деле совершаете такие по-детски глупые поступки. Неужели вы действительно готовы отрезать пути к такой великой цели ради спасения какого-то малахольного пирата?       — Где Воробей? — чётко выговаривая слова, с расстановкой повторила я.       Не отворачиваясь, Стивенс тронул за плечо своего племянника, что до сих пор невесомо присутствовал рядом с ним. Тот спешно засеменил к солдатам. Мимо них он немного спустился с холма и махнул рукой, после чего оттуда нарочито медленно вышли ещё два солдата. Я ощутила, как рука над факелом начинает трястись. Между ними шагал пленник. Его запястья были крепко перетянуты верёвкой, а походка прихрамывала: простреленная нога давала о себе знать. Его сверкающий взгляд с профессиональной скоростью бегал по окрестностям, подмечал малейшие детали, но запнулся об меня и задержался. Я приветственно склонила голову с лёгкой улыбкой, хотя внутри всё взорвалось фейерверком облегчения: кажется, он невредим. Джек удостоил меня едва заметным приветственным кивком и недовольно зарычал, когда его дёрнули, заставляя стоять смирно. Солдаты с пленником остановились в отдалении от нас, а Стивенс, лениво пронаблюдав за процессией, снова повернулся ко мне.       — Как видите, он жив и невредим.       — Отпустите его. Пусть он уйдёт.       Стивенс выразительно покосился на тряпицу.       — У меня нет гарантий. Сначала выбросьте факел.       Я почувствовала приближение паники. Этот поворот не входил в план, и, если повиноваться приказу, всё будет зависеть только от Стивенса. Тело пробил озноб. Умоляющий взгляд обратился к Джеку. Воробей не двигался и молчал, и даже взгляд был простым, прямым, ничего не подсказывающим. Искать поддержки у команды пиратов, засевших в засаде где-то неподалёку, бесполезно: по сравнению с огромным отрядом Стивенса, Гиббс и несколько матросов никчёмны, как деревянная сабля против атомной бомбы. Остаётся надеяться только на себя и на то, что Кристиан сдержит слово. Я резко и шумно выдохнула, обернулась к морю и швырнула факел. Он прочертил в воздухе огненную дугу и булькнул в волну.       Я уныло глядела ему вслед, накапливая в глубине души новых сил для борьбы — неважно, моральной или физической. Но внезапно за запястье схватили. Не успела я возмущённо пискнуть и обернуться, как тряпица выскользнула сквозь пальцы.       Стивенс довольно потряс отнятым лоскутком, но не успела я нащупать пистолет на поясе, он заломил мне руку. Ещё миг — и я оказалась в руках солдат. Они вцепились в плечи, где-то в стороне в предвкушении звякнула цепь кандалов. Я взревела и зарядила пяткой назад, замахала локтями, заехала кому-то под глаз, но касание пистолета у виска и характерный щелчок привели в чувство. Пришлось успокоиться и опасливо поднять руки.       — Спасибо, что отдала, — Стивенс издевательски помахал у меня перед лицом тряпицей. — Вот так бы и сразу.       — Всё, подсказки у вас, дайте нам с Джеком уйти. Вы сказали, что отпустите, — прошипела я, стараясь примириться с яростью, и всё ещё питая надежду на мирное разрешение переговоров.       — Конечно, отпущу! — Стивенс снова заложил руки за спину, что уже перешло в его любимый жест, и медленно приблизившись, склонился ко мне. — Мисс Оксана, вы считаете меня извергом, но это не так. Я всего лишь политик. Стратег. Конечно, я вас отпущу. — Он прошёл к пленному Джеку, и остаток фразы выдохнул ему в лицо: — Только после того, как достанем Амулет.       Джек насмешливо фыркнул.       У меня внутри всё похолодело. Увы, но мимолётная мысль «Не стать бы провожатой», была отгадкой к плану Стивенса. И Джек, который проделал такой долгий путь, чтобы найти дорогу на этот остров, стал главным козырем, так как он показал, что способен пройти через всё ради цели, а с таким чертовски изобретательным попутчиком сильно увеличиваются шансы довести дело до конца.       — Чёрт… — чётко и громко выговорила я, будто нарекая этим именем Стивенса. Джек же выдавил лёгкую и независимую улыбочку, а также повёл плечами, будто бы намекая прилипшим к нему солдатам, что их хватка ему не в радость:       — Так и знал, что этим кончится.       — А теперь, капитан Воробей, будьте так любезны, сообщите нам, куда держать путь, — намеренно скомкано выговорив его имя, Стивенс с наигранно учтивым видом протянул Джеку лоскуток с подсказками.       Воробей встряхнул связанными кистями рук в молчаливом намёке, что верёвки мешают ему взять тряпицу. Скрепя сердце, Стивенс кивнул своему племяннику — и тот чиркнул по ним кинжалом. Путы опали, и пока Джек возился с лоскутком, Стивенс наблюдал за мной, снисходительно покачивая головой. Под его взглядом я чувствовала себя совершенно голой и беззащитной, и спустя минуту не выдержала: смело подняла голову и вперила ему в лицо прямой взгляд:       — Вы дыру во мне прожжёте.       — Я всего лишь гадаю, что мне сделать с вами, если вы или Воробей вздумаете сбежать, либо же заведёте нас в западню. — Кристиан Стивенс выпрямился передо мной, и его холодные шершавые пальцы осторожно приподняли моё лицо за подбородок: — Я надеюсь, тряпица настоящая?       Я настойчивым движением убрала его руку, стойко выдерживая тяжёлый упрекающий взгляд.       — Разумеется.       Тем временем Джек под надзором Фридриха Стивенса окончил изучать инструкцию, и с его стороны доносилась возня, будто кэп пытался привлечь внимание Стивенса, который усердно игнорировал его.       — Кхе-кхе… — Только когда из-за спины Кристиана донеслось вежливое покашливание, тот страдальчески возвёл очи к небу и повернулся. Джек приподнял ус в самодовольной ухмылке, защёлкнул крышку компаса и взмахнул тряпицей, как веером: — У нас есть курс! К северо-западу от нас. Надо пройти к основанию мыса и ещё с милю продвинуться вглубь острова.       Стивенс сурово возвысился над капитаном:       — Назови конкретный ориентир.       — Там есть скалы, образующие полукруг. У их подножия озеро, — последовало в ответ раздражённо, будто кэпу чертовски надоел весь этот цирк.       Обменявшись тяжёлыми, пропитанными ненавистью взглядами, мы двинулись в путь. Я старалась сократить дистанцию с Джеком, идти ближе к нему, но каждое моё движение повторял пистолет в руке Стивенса-младшего. Этот факт угнетал и невольно приводил к мысли: «сбежать не получится». Сложно сохранять спокойствие, когда каждый твой шаг контролируют.       Сквозь плотную завесу лиан и равномерный частокол деревьев пробираться пришлось невыносимо долго. От сочной насыщенной зелени вскоре начало рябить в глазах, а широкие мясистые листья так и норовили встретиться на пути у моего лица, будто пощёчину дать хотели. Но такие природные «пощёчины» помогали сохранять хладнокровие. Правда и вынуждали быть вдвойне настороже: ведь если отвлечься на коварное полчище листьев, под ногу обязательно подвернётся каверзная коряга, а падая, я запросто смогу стать неким «спусковым крючком» для рефлекса Фридриха Стивенса. Заядлый пьяница с по закону трясущимися руками может совершенно случайно от неожиданности сделать выстрел. Поэтому я чувствовала себя раненым кузнечиком, прыгающим по минному полю среди голодных птиц. Впрочем, и птицы, и кузнечики тоже встречались на пути: первые аккомпанировали нашу дорогу мелодичными криками, а вторые временами бились прямо в лицо, будто с ума сошли.       Наконец, в этом увлекательном квесте наступил перерыв: заросли мягких ветвей, переплетённых коричневыми лианами, не без труда раздвинулись руками Стивенса, и в лицо дыхнуло свежестью прозрачного горного воздуха. Перед нами земля резко обрывалась: внизу глубокого обрыва сапфировым блеском отдавало озеро — большое и почти идеально круглое, будто нарисованное ребёнком. «Привал», — сообщили впереди, и я с восторженным «Ах!» растянулась на земле. С двух сторон озеро окружала цельная скала — она образовывала почти идеальную параболу, и будто обнимала, прикрывала собой озеро от ветров. Я невольно подивилась: такое чудо природной архитектуры в другое время могло бы стать магнитом для туристов и предметом восторгания учёных. Удивительно, однако.       — И куда дальше?       Джек растянул тряпицу таким резким движением, что она хлопнула на воздухе.       — Мм… — Воробей недоверчиво прищурился и перевернул инструкцию. — Скажем так… Мы-ы… опоздали. — И он одним движением смял лоскуток, а после развёл руками.       Брови Стивенса возмущённо сползлись к переносице.       — Что-о? Дай сюда! — он выхватил у пирата лоскуток, на что тот дёрнулся и брезгливо потряс рукой.       Пока Стивенс возмущённо вертел тряпицу, Джек закатил глаза и подавил тяжёлый вздох:       — Суть в том, что это нечто вроде природной карты, — И он указал на озеро. — В дни солнцестояния последний луч солнца, проходя через горный разлом, пересекает эту каменную… параболу точно посередине, а перед тем, как исчезнуть, освещает место, где находится Амулет. Увы, летнее солнцестояние было уже несколько дней назад.       — Какое сегодня число?       Я припомнила позавчерашнее празднество моего дня рождения и, не задумываясь, ответила:       — Выходит, двадцать седьмое июня.       — Значит, мы опоздали на пять дней. Это не столь важно. Сейчас всё равно самые длинные дни в году. Останемся здесь до вечера, а потом будет видно, — заключил Стивенс.       Далее отряд разбил нечто наподобие лагеря: двое матросов натаскали из чащи фруктов, и когда день стал сдавать позиции, затеплился маленький костёр. Джек занял себе место, облокотившись на согнутую пальму у самого обрыва. Обрадовавшись, что мне выпала возможность на время избавиться от наблюдения пистолета Фридриха, я поспешила к капитану:       — Я подсяду? — и не дожидаясь ответа, привалилась к пальме рядом с капитаном.       — Разве я могу сказать «нет»? — с улыбкой в голосе Джек повернулся ко мне.       Я придвинулась к нему и еле сдержалась, чтобы не обнять его, но вместо этого просто поковырялась носком сапога в земле и опустила взгляд:       — У тебя есть план?       — Спорный вопрос. У меня почти никогда нет плана. В основном я импровизирую. Нужен только…       — …Благоприятный момент… — одновременно закончили мы. Я словила на себе вопрошающий взгляд Джека и не смогла сдержать улыбки.       — Этим ты руководствовалась, когда пришла добровольно отдавать Стивенсу инструкцию Розы безо всякого плана?       — Благодарность засчитана, — усмехнулась я. — Кстати, как ты? — и указала взглядом на ещё не затянувшуюся рану.       Джек качнул ногой, перетянутой белой окровавленной тканью.       — Нормально. Пуля не задела кость. А на корабле этого парня в парике, — Джек кивнул на Стивенса, о чём-то спорящего с племянником, — был пленный судовой лекарь. Вот он и помог, вынул пулю и перевязал.       — Хорошо, — у меня с души свалился ещё один камешек.       — Подъём! Сворачиваем это лежбище и скоро выдвигаемся в путь, — раздражённый взбалмошный голос Стивенса пронёсся над лагерем и отразился эхом где-то меж скалистых склонов. Я с кряхтением приняла вертикальное положение и похрустела затёкшей спиной.       День гас. Огромный солнечный диск опускался за чёрные танцующие верхушки леса, вспарывая небо кровавым закатом. Облака, как порванная вата, замерли вокруг. Заря поднималась всё выше, будто пыталась вытеснить их с неба. Ветер гудел в скалах, будто затянул прощальную песню. Я не сдержала мрачную усмешку: надеюсь, эта песнь не станет нашим реквиемом. Промозглые порывы ударили в лицо свежим холодом. Солнце гасло. Тень поползла по горным склонам, и полоса света на скалах стала сужаться, поднимаясь всё выше, пока гигантская скала-парабола не осталась освещена только по плоской равномерной верхушке. Тогда — мы все подались вперёд — на миг всё затихло, будто природа Исла-дель-Диабльо подготовилась к тому, чтобы приоткрыть нам свою тайну. И последний луч света сошёл с блестящей тёмно-синей вершины каменной параболы — и скользнул на шершавый горный пик, украшенный зеленью, подсвеченной золотом заката. От этого захватило дух, а слова Джека эхом пронеслись в голове, будто он снова повторил их: «…последний луч солнца, проходя через горный разлом, пересекает каменную параболу точно посередине, а перед тем, как исчезнуть, освещает место, где находится Амулет.» Это было настолько сокровенно — видеть то место, к которому мы стремились столько времени, в считанной полумили от нас.       — А теперь вперё-ё-ёд, — деловито сообщил Стивенс, подбоченясь и подхватив с земли кожаную сумку.       В лесу темнело с каждой минутой, поэтому двигаться к горному пику пришлось с увеличенной скоростью. Тени сгустились, чем усугубили препятствия на пути. Когда мы обошли каменную котловину по кругу, оказалось, что высшая точка гор, на которую указало заходящее солнце, намного ближе, чем кажется, и склоны поднимаются не очень высоко. Это обстоятельство помогло нам добраться на вершину до наступления полной темноты.       В лиловых сумерках разреженный горный воздух отяжелел и стал более весомым. Даже пальмы будто бы склонились под его тяжестью. Джек шарил в кустах, Стивенсы отдалились к противоположному склону холма, а я продвинулась вглубь леса. Что конкретно искать никто не знал, но я не сомневалась, что Амулет не может просто так висеть на ветке под табличкой «Поздравляем с завершением пути!». Естественно, с каждым из нас увязалось по паре солдат, обязанных следить за тем, чтобы мы с Джеком не сбежали, а со Стивенсами не приключилось худого. Но не успела я выйти на опушку меж тонкими искривлёнными деревцами, возбуждённый крик потревожил засевших в кронах птиц:       — Э-ге-гей! Все сюда!       Я почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом от предчувствия: ничто не может пройти гладко. И сгорая от волнения, рысцой побежала на зов, не сомневаясь: они что-то нашли. И оказалась права: стоило спуститься чуть ниже по склону, как меж деревьями проступил силуэт каменного строения. Джек, взъерошенный как кот, которого напугали пылесосом, одиноко стоял перед дверьми небольшой часовни, увитой плющом и позеленённой покрывалом из мха. Из кустов послышалось суматошное шуршание, и на свет заходящего солнца вывалились Стивенсы в обществе солдат, придерживаясь за шляпы и очищая офицерские мундиры от приставучих веток и листьев. При виде часовни все впали в лёгкую оторопь на доли секунды. Я обвела строение настороженным взглядом, и спину закололо иголочками плохого предчувствия.       Часовенка — совсем крохотная — имела преклонный возраст, и из неё уже сыпался песок вперемешку с кирпичами и древесиной: местами обвалившаяся крыша и замшелые стены, изъеденные коррозией, вне сомнения, не видели человеческого присутствия не первый век.       — Если Амулет и правда на этом острове, то кроме как здесь нигде находиться не может.       Я ответила молчаливым согласием.       Пришлось приложить немалое усилие, чтобы освободить вход в часовню от преграды в виде плотного зелёного вьюна. А пока мужчины отдирали его от двери, я нервно грызла ногти. Когда поросль отодралась от каменной стены, дверь, в отличие от неё, совершенно не стала сопротивляться нашему вторжению. Стоило пары толчков — и она звучно хлопнулась на пол. Из темноты прохода повеяло замогильным холодом. Внутри было темно и сыро, как в склепе. Нас с Джеком вежливо «попросили» стать первопроходцами «ненавязчивым» толчком пистолета в спину. Подозрительный запах чего-то гниющего ударил в нос так, что в глазах помутнело. Сзади в руках Стивенсов полыхнули фонари.       — Спасибо! — послышалось рядом. Я скользнула мрачным взглядом по Джеку, невозмутимо выхватившему фонарь из рук незадачливого Фридриха Стивенса, и цыкнула языком. Внутри часовни оказалось совершенно пусто. На холодных кирпичах застыли капельки природного конденсата, а на каждой из четырёх арочных стен изображалась одна из стихий: на восточной синела облупленная краска, которая складывалась в изображение морских волн, напротив неё проглядывалось выцветшее изображение пламени, на южной стене вырисовывались облака на синем небе, а напротив — земляные холмы. Но было здесь и ещё что-то, что неумолимо привлекало внимание. Посередине каждой стены из-под слоя краски выступала маленькая золотая фигурка местного божка с обезьяньей мордой, изображение которого глядело на нас ещё с карты, найденной некогда на Пуэрто Плата. Но одна из фигурок — а именно та, которая была на «земляной» стене — была перевёрнута вверх ногами. Отчасти интуиция, отчасти запах гнили, чувствующийся именно в том направлении — убедили меня приблизиться. Пока Стивенсы и солдаты уныло пинали куски обвалившейся крыши и подсвечивали фонарями на расписные стены, мы с Джеком синхронно — будто он тоже что-то почувствовал — подошли к стене с перевёрнутой фигуркой.       Перевёрнутый божок вызывал ощущение чего-то неправильного, недоделанного, будто внутренний перфекционист словил занозу. Более того, неприятная вонь у этой стены усиливалась, что наводило на справедливые предположения.       Ладонь прошлась по холодной золотой выпуклой фигурке, а взгляд обратился к Джеку. Тот глядел на меня, сблизив брови и, уловив в моём взоре немой вопрос, поспешил растянуть лоскуток с инструкцией. Бледные буквы на ткани гласили, очевидно, цитату из какого-то древнего манускрипта:       «Стихии вмиг круговорот       Всю землю вниз перевернёт.       И чтоб восстановить баланс       Ты спросишь у страниц:       Где златом тайна отдаёт,       Где Амулет тебя зовёт,       Перевернёшь весь мир, и лаз       Сквозь стены поведёт вас вниз.»       Лёгкая, как полёт мотылька, мысль, коснулась разума ненавязчиво: и я увидела в капитанских глазах, что мы с Джеком поняли всё одновременно. Поняли и не усомнились: неужели всё может быть так просто?       Ладонь до сих пор лежала на золотой фигурке. Один поворот: как будто ключ в замочной скважине провернула. Фигурка приняла вертикальное положение. Воображение уже нарисовало картинку, как часовня содрогается землетрясением, со стен летит вековая пыль, и кирпичи разъезжаются, открывая потайной ход. Но всё случилось издевательски просто: стоило слегка надавить, как стена чуть углубилась, и появилась характерная щель: это оказалась дверь. Дверь, сливающаяся с разрисованной стеной, а фигурка божка — всего лишь дверная ручка.       За моим плечом вырос Стивенс, не успели мы с Джеком обменяться торжествующими ухмылками.       — Догадливые, однако, — хмыкнул он. Меня бесцеремонно оттеснили. Стивенс толкнул дверь. Её пронзительный скрип резанул слух, но потом резко оборвался — дверь на что-то наткнулась. Дрожащий фонарный свет упал на иссохшую почерневшую мумию: мёртвый человек лежал у самого прохода, протянув руку к двери.       — Оу… — я зажала нос — именно этот недоразложившийся труп создавал в воздухе такое стойкое амбре.       — Бедняга, — скорее следуя формальности, цыкнул Джек.       Стивенс толкнул дверь так, что она смела труп в сторону, открывая тёмный тоннель. Путь уходил вниз: узкий проход, звенящий капелью, был похож на горло какого-то монстра, что нас всех поглотил. Поэтому шли мы с осторожностью лис, пробравшихся в курятник — и ощущения были такими же: будто мы здесь совершенно чужеродны, и любое опрометчивое движение может всполошить хозяев этого места. И тогда пиши пропало.       — А ведь кто-то бросил его здесь, — шепнула я, когда труп остался далеко позади. — Кто-то, выходя отсюда, запер дверь, специально чтобы он не успел выбраться. Ведь кто-то повернул дверную ручку с той стороны.       — Согласен. И этот кто-то, что немаловероятно, забрал Амулет.       Несколько возмущённых вопрошающих взглядов вперились в Джека. Тот с видом рассерженного учителя пояснил:       — Сами посудите, это очень удобно: забрать Амулет и бросить своего собрата погибать, чтобы тот не претендовал на него.       — Звучит как угроза, — холодно заметил Фридрих.       — Скорее, как факт, — вступилась я. — Поэтому у нас есть ещё один шанс отказаться от этого риска и не идти за Амулетом, которого там наверняка уже нет, — и выразительно покосилась вперёд.       Спустя минуту молчания Стивенс отрицательно мотнул головой:       — Идём.       С тяжёлым вздохом мы продолжили путь. Наше крайне натянутое положение привело к тому, что нам с Джеком пришлось выступать в роли «пушечного мяса», которое специально ведут впереди себя в качестве своеобразного щита. Первопроходцами были именно мы, а Стивенсы бесстрашно прятались за нашими спинами. Принимать удар на себя было даже унизительно, и про себя я решила, что как только начнётся участок пути с ловушками, характерными для таких пещер, я всенепременно спихну в неё Стивенса.       Но вопреки изощрённым планам возмездия, вместо участка с испытаниями из темноты молчаливо выплыла развилка: одна дорога вела прямо, а другая резко поворачивала влево.       — Во-от, начинается, — мрачно хмыкнула я. — В одном из этих тоннелей обязательно запрятаны смертоносные западни, и по закону жанра главные герои свернут именно туда.       Стивенс покрутил головой и с рассерженным сопением сложил руки на груди:       — Куда дальше?       В тишине снова хлопнула разворачиваемая тряпица.       — Направо, — Джек кивнул в сторону ближнего коридора и сложил лоскуток. — Здесь написано, что Амулет всегда прав.       Мы беспрекословно повиновались подсказкам Розы Киджеры и свернули в правый тоннель.       Скоро в нос забрался запах земляной сырости, вызывая ассоциацию с кладбищем. Под ногами захрустели щепки, крошки осыпающейся земли сообщили, что каменный участок пути остался позади, и теперь мы, подобно кротам, шагали по вырытой в земле гигантской норе. Огни фонарей растворялись во тьме, и по коже бежали мурашки от холодного страха: что же скрывает эта темнота? Резкий бездонный обрыв или гигантское подземное озеро? Горы сокровищ или горы человеческих костей? Стайки летучих мышей или прототип дьявола, в честь которого назван остров? А может быть, рукотворную глубокую шахту с множеством лестниц и подъёмников, как в «Сокровище нации»?       Нога обо что-то запнулась. Пещера растворила мой крик в своих гулких сводах. Я махнула руками в тщетной попытке ухватиться за воздух и кувыркнулась вниз. Вместо земляного пола пещеры меня встретила пустота. Холодный воздух просвистел в ушах вместе с каменной осыпью — тело мешком рухнуло на гладкую поверхность и покатилось вниз, как по горке. От собственного визга заложило уши, кожу на руках и подбородке обожгло — я стремительно съезжала по покатому обрыву, считая собой все выступы и неровности. Из тьмы навстречу стремительно вынырнула какая-то преграда — я только и успела закрыть лицо руками — тело наткнулось на крупный камень, и, показалось, даже подлетело вверх, будто бревно. Теперь я катилась по склону боком, будто опрокинутая бочка. Впереди чернота сгущалась. Что-то заставило действовать, возможно, страх высоты. Я перевернулась на спину, в лицо ударили комья земли, залепляя глаза, рот и нос. По груди, горлу и лицу заскребли корни, свисающие с потолка длинными лапами. Повинуясь ощущениям, а не зрению, я зашарила руками и ногами вокруг себя, затормозила так, что ещё чуть-чуть, и искры бы полетели. Вытянутые вперёд ноги ударились о преграды так резко, что боль обожгла суставы. Колени, повинуясь инерции, безвольно согнулись, но падение прекратилось. Пару секунд, полулёжа в кромешной тьме на склоне каменной горки, я слушала, как шуршит каменная крошка. Её резко обрывающийся шум навёл внутренний голос на мысль, жуткую, будто электричеством прошибающую: «Прямо перед тобой обрыв».       Сердце билось в районе горла, будто птица в клетке. Несколько секунд я прислушивалась к собственным ощущением: к саднящей ободранной коже, к синякам и ноющим внутренним органам — пока позади меня не возник источник стремительно приближающегося света, рокот камней и поистине шокированный вопль, нарастающий как лавина:       — …а-а а-А А-А-А!!!       Не успело в мыслях пронестись перепуганное «Нет!», как в спину ударило чужое тело, сбивая меня, как кеглю в боулинге. Опора исчезла. Мандраж свободного падения пробил на доли секунды — пока мне навстречу не вынырнула деревянная дощатая площадка. Удар об неё вышиб воздух из тела, как из резиновой игрушки. Вокруг подлетели облака вековой пыли. В глазах помутнело — пока площадку не встряхнуло от падения ещё нескольких тел, сразу после чего прямо рядом моим лицом разбился стеклянный фонарь Стивенса. Огонь мгновенно впился в дерево.       Вопль ужаса и рваный кашель смешались в одно целое, я дёрнулась прочь от огня. Но рука не нащупала опоры за спиной. Тело занесло назад, и я суматошно замахала руками, возвращая равновесие. Перепуганный до смерти взгляд метнулся за плечо. Огонь подсветил картину, от которой воздух встал поперёк горла. Я, Джек, Стивенсы и несколько солдат находились на маленькой деревянной площадке, дряхлой и пыльной. А вокруг чернела бездна. Площадка находилась посреди обрыва.       Пещерная тишина поглотила испуганный вопль. Взгляд со скоростью ракеты промчался по округе, успевая заметить лестницу, ведущую от площадки куда-то вверх, а также короткий мостик, примыкающий к каменной стене. В ней чернела огромная пасть пещеры. Зов инстинктов побудил меня подскочить, как ошпаренную, в два прыжка преодолеть мостик и влететь в пещеру. За спиной послышалась беготня и надрывное пыхтение — и остальные, едва ли не сбивая меня с ног, ворвались в пещерную темноту за мной. Теперь можно было отдышаться, упасть на колени и затравленно оглядывать место, в которое мы так феерично свалились. Благо, горящая площадка подсветила округу. Гудящий огонь разбросал дрожащие тени по стенам: мы находились в огромном каменном колодце — круглом, без дна и потолка. Стены были испещрены провалами, чёрными норами пещер; и аналитическое мышление позволило даже примерно определить, из какой норы мы вывалились. Она располагалась чуть выше, и никаких мостиков к ней не вело. Грустная усмешка разбавила напряжённое молчание: почему-то это даже не удивило.       Внезапно снизошло понимание: «Да это же жерло вулкана!» Выходит, высшая точка гор была самым настоящим потухшим вулканом, и пещеры привели нас в его сердце: в жерло, в котором много сотен лет назад полыхала лава, которая теперь оставила от себя лишь бездонную пропасть.       Посреди бездонного котлована с потолка спускалась лестница — вполне себе комфортабельная, с перилами и не слишком крутыми ступенями — именно она вела к площадке, которая сейчас догорала. Будучи привыкшей к тому, что всё идёт «наперекосяк», я лишь уныло вздохнула: выходит, единственный путь, который ведёт хоть куда-то, теперь отрезан. Однако, эта мысль была сразу же опровергнута: мостик, по которому мы перешли с площадки в пещеру, оказался вовсе не мостиком, а чем-то вроде подъёмника: от его углов в невидимую высоту тянулись толстенные канаты, а пятый канат, за который положено тянуть, чтобы поднять этот своеобразный лифт, висел безжизненным хвостиком совсем рядом. Боевой дух снова дал о себе знать: «Ещё не всё потеряно!» как вдруг захрустело дерево, горящая конструкция жалобно взвыла, и со смачным грохотом пылающая площадка отломилась от лестницы — и беззвучно растворилась в глубине. Мы синхронно подались вперёд, свесились с обрыва: горящие доски превратились в маленький огонёк непостижимо далеко — а потом раздался звонкий удар, который разнёсся эхом по котловану — и горящая площадка разломилась на множество досок в непостижимой глубине дна.       Потрясённое молчание продлилось не меньше минуты, пока мы не стали отходить от впечатлений и вспоминать о насущных проблемах: раз источник света канул в небытие, мы снова не могли видеть ничего в пределах единственного фонаря, который уцелел, и теперь покачивался в руках Джека. Воробей шастал за моей спиной, оглядывал стены и чем-то шуршал. Наконец, с его стороны прилетело радостное «У!», что побудило меня обернуться к пирату:       — Что нашёл?       Вместо ответа Воробей вытащил из фонаря большую догорающую свечу — и в горизонтальном положении положил её на выступ в стене. Не успели Стивенсы открыть рот, чтобы осведомиться о причине этого действия, как полыхнула полоса огня. Пламя вспыхнуло от свечи и пронеслось в темноту пещеры, удлиняясь с каждой секундой. Я не сдержала восторженного «Вау!» и вскочила на ноги:       — Это же… горючая смесь, нечто вроде масла! Так раньше делали, чтобы люстры зажигать!       Джек одобрительно кивнул. Я мысленно возблагодарила древних строителей, которые позаботились об освещении и щедро налили масла в желоб в каменной стене, который, уверена, сами и выдолбили. Тем временем полоса огня прошла до конца стены, обогнула каменную тумбу, стоящую в дальнем конце пещеры, и вернулась к нам по другой стене. Теперь пламя освещало пещеру по всему периметру, и стало возможным оглядеть её. Стивенсы за моим плечом неслышно поднялись, поражённые до глубины души — это выдавала их красноречивая оторопь.       Пещера представляла собой прямоугольную комнату — вне сомнений, рукотворную, так как настолько ровные стены не могли быть созданы природой. Но вопреки моим представлениям о хранилищах важных артефактов, здесь не было ни грамма сокровищ. К слову, пещера была абсолютно пуста. Голые стены без рисунков выглядели, как опустевшая квартира после переезда хозяев — будто вместе с ними и со всей мебелью это место покинула душа. За отсутствием какого-либо «интерьера» всё внимание сфокусировалось на одном-единственном предмете: в нескольких метрах от нас, у дальней стены возвышалась каменная тумба — гладкая, идеально ровная. На её вершине, как настоящий король этого места, стоял огромный кубок. Именно он взял на себя должность главного украшения места, и его роскошные, расписные золотые стенки могли заменить самые удивительные произведения искусства.       — М-м… это немного не то, что мы ожидали.       — Возможно, Амулет там, в этом… бокале? — предположил Фридрих. Он обменялся с Кристианом подозрительными взглядами, которые после обратились к нам с Джеком.       — Меня напрягает это молчание, — Джек отступил и вопросительно выгнул бровь.       — Поэтому именно вам, дорогие мои, выпадет честь первыми пройти к этой чаше, — Стивенс расплылся в фальшивой улыбке и развёл руками. По щелчку его пальцев солдаты вскинули пистолеты. Я нервно сглотнула, стараясь скрыть дрожь в коленках. Стоит ли говорить, что по закону жанра во всех пещерах устраивают испытания — стоит сделать шаг — и мы будем утыканы стрелами, как подушечка для булавок. Конечно, Стивенс хочет это проверить!       Я опустила взгляд на руку Джека: в случае чего, я хотя бы знаю, за что хвататься. Мы пересеклись взглядами — будто таким образом могли передать друг другу невысказанные слова, скрытые чувства и сделать всё то, что должны были намного раньше, но по собственной глупости не успели. Этот затяжной взгляд вызывал воспоминания — такие неуместные, такие ненужные, но такие ценные. Что ж, ради некоторых моментов, ради нескольких поцелуев, ради улыбок и неловких объятий, я готова была бы пройти этот путь ещё раз, с самого начала. Путь огромный, тяжёлый, временами мучительный… Море загадок, море замыслов древних умов, в которых пришлось разобраться. Море соблазна, в которое я так и не успела окунуться.       Мы сделали шаг. Потом второй, третий. Считанные ярды до цели мы преодолевали бок о бок, шагая в ногу, даже не сговариваясь. Сердце замерло в груди, я затаила дыхание — и последние метры до чаши мы преодолели чуть ли не бегом. Облегчение окатило душу умиротворяющей, тёплой волной, и я наконец-то смогла сделать глубокий вдох.       Позади загремел топот — Стивенсы и солдаты, убедившись, что бояться тут нечего, сломя голову кинулись по нашим следам. Нас обступила толпа, и множество голов склонилось над чашей. Я закусила губу до боли, опуская трепетный взгляд внутрь кубка.       Там мутнела странная жидкость. Внутри неё, на дне, искажённый водой, блестел золотой медальон. Руки невольно сжались в кулаки от эмоционального взрыва: наконец-то он был перед нами — тот самый Амулет, который всё это время был призрачной, неясной целью, к которой мы шли долгие месяцы.       Ликующий Фридрих Стивенс встрепенулся, задрал рукав и запустил руку в чашу по самый локоть. Его ободранные пальцы подхватили цепочку Амулета и дёрнули вверх. Но не успел медальон оказаться на поверхности, как Фридрих выронил его и издал дикий вопль. Он шарахнулся, выдернул руку из чаши, затряс ей и заметался как загнанный в клетку зверь. От его крика зазвенело в ушах, эхо зловеще отзеркалило вопль. Стивенс-младший упал и стал валяться на полу, держась за руку. Взгляд на секунду выхватил что-то чёрное, появившееся на его запястье. Обезумевшие глаза Фридриха обратились к Кристиану — но тот попятился, сдвинул брови и вместо того, чтобы кинуться к племяннику, пытаться чем-то помочь — только отошёл от чаши и перекрестился. В молчаливой оторопи мы ждали — хоть чего-то. Хотя последствия этих судорог были и так предсказуемы.       Крик Фридриха Стивенса пошёл на убыль, взгляд подёрнулся пеленой — но он продолжал валяться, зажав руку между коленок, будто от невыносимой боли, и тихо выл. В последний раз он перевернулся на бок и затих, а неживые остекленелые глаза уставились в темноту вечным взглядом.       Я невольно передёрнула плечами и перекрестилась. Мы все будто дожидались его смерти — и только тогда рискнули подойти ближе. От представшего зрелища холодные мурашки пробежали по спине: та рука погибшего, которой он полез за Амулетом, распухла до невероятных размеров, по ней вздулась паутинка чёрных вен. Они тянулись от запястья выше под одежду, переходили на шею и заканчивались на лице.       — Так и думал, — изрёк Воробей, и сплюнул в сторону чаши. — Отрава.       Несмотря на то, что Фридрих уже не двигался, чёрные вены продолжали расползаться по его телу, что выглядело жутко, и я поспешила отвернуться.       — Помилует Господь твою душу, — без капли сожаления хмыкнул Кристиан Стивенс. — Итак, — он повернулся на каблуках так резво, будто вовсе не его племянник только что погиб страшной смертью: — Если нет добровольцев, готовых достать для меня Амулет, я сам их назначу.       — Он же отравлен! — взревела я, расталкивая солдат. — Ты готов убивать людей ради какой-то железяки?! Где твоя совесть, Стивенс?!       — На острове, вместе с кладом закопал, — язвительно выплюнул он. — А теперь слушай! — его рука схватила меня за горло и сжала, заставляя запрокинуть голову назад: — Слушай, дрянь! Чтобы ты знала, мне плевать на вас. Ваши жизни не стоят ни песо! К слову, отравлен не Амулет, а жидкость, в которой он консервировался все эти годы. Поэтому если понадобится, я обмакну тебя лицом в эту отраву, а когда ты сдохнешь, твоей же рукой подцеплю Амулет, сучка!       Я смачно плюнула ему в рожу — со всей ненавистью и презрением, что накопилась за всё это время. Близость к искомой цели всегда обнажает истинную сущность людей. Стивенс же, который всегда вёл себя излишне высокомерно и официально, на деле оказался полнейшей дрянью, по которой плачет сам сатана в аду.       В живот упёрлось холодное лезвие клинка. Я замерла, чувствуя, как напряжены мышцы Стивенса — он еле сдерживал себя, чтобы не вонзить кинжал. Я нервно сглотнула, представляя, как клинок с чавканьем входит в тело.       — Довольно!       Взгляд обернулся к Джеку. Воробей стоял перед нами, требовательно вытянув руку. Стивенс снисходительно изогнул бровь:       — Захотел на её место?       — Я достану тебе Амулет. Но для начала дай сюда кинжал. Дай! — Джек выхватил клинок из протянувшейся в сомнении руки Стивенса.       Кристиан неуверенно убрал руку с моего горла. Я осела, взрываясь кашлем и хватаясь за шею, с наслаждением чувствуя, как кровь отливает от головы.       Джек прошёл мимо Стивенса, пронзая его ледяным взглядом, будто волк, нарезающий круги перед броском на дичь. Я сделала шаг к нему, но кэп выставил руку в останавливающем жесте.       — Джек… — шепнула я и мелко замотала головой. — Не надо, Джек…       Воробей послал мне чёткий, решительный взгляд — уверенный, будто говорящий «У меня всё под контролем». Его губы беззвучно прошептали:       — «Отойди мне за спину».       Я повиновалась, и чувствуя, как всё внутри холодеет, перекочевала на другую сторону пещеры. Воробей обернулся к чаше и сделал уверенный шаг. И когда он завис над убийственной жидкостью с кинжалом в руках, я поняла — как и он — единственный верный выход из ситуации. Я видела, как побелела от напряжения его рука — он строил стратегию, рассчитывал, как поступать дальше.       — Давай, кэп, — неслышно шепнула я, растягивая ободряющую измученную улыбку, которую он всё равно не увидел.       Джек запустил кинжал в мутную жидкость. Лезвие подцепило цепь Амулета, осторожно потянуло вверх. И когда медальон показался над поверхностью, а со стороны Стивенса мелькнуло движение, капитанская рука вцепилась в основание чаши. Джек мгновенно развернулся и опрокинул чашу в сторону Стивенса. Жидкость выплеснулась мощным потоком, но на её пути, будто щит, возник солдат, которого Стивенс схватил за грудки и в последнюю секунду дёрнул к себе, скрываясь за его мощной фигурой.       Мутная отрава с характерным плеском ударилась о спину красного мундира, затрагивая шею и голову. Одного касания жидкости было достаточно, и под сводами пещеры громыхнуло два крика: один — умирающего солдата, который принял на себя удар, предназначенный его хозяину. Другой — Стивенса, пропитанный гневом и слепой яростью:       — А-а! Так и знал! Решил меня убить!       Стивенс кинулся к Воробью. Джек сорвал с лезвия Амулет и рванулся навстречу с неприкрытым намерением всадить клинок в горло тирана. Я будто с цепи сорвалась: рука подцепила холодную рукоять солдатской рапиры, она с визгом покинула его ножны, и я бросилась на помощь капитану. Но его смёл на пол резкий мощный удар приклада, а после ему в сердце взглянул пистолет. Джек, распластавшийся на полу, поднял руки. Я замерла: в одну секунду мы снова оказались в проигрышной позиции. Мощная, всепоглощающая, выедающая разум ярость диктовала действовать: нанести контрольный удар рапирой, снести голову с плеч Стивенса, но умирающий внутренний голос, который ещё не до конца поддался слепой ненависти, активно нашёптывал, что ещё один шаг — и пуля пробьёт череп. Или мой, или ещё хуже — Джека.       — Недоумок! Ха, какой же ты глупец! Ты решил, что наши силы равны?       — Нет, конечно! Мы далеко не такие слабаки, как ты, смекаешь? — язвительно прошипел Воробей, за что получил сапогом под рёбра. Я рванулась к Джеку, но в спину ощутимо ткнулось дуло пистолета. Воробей согнулся, издал непонятный охающий звук и сжал зубы: — И да. У тебя парик съехал набок.       Сапоги Стивенса по очереди принялись врезаться в его тело со всего маху, со всей силой, на которую он был способен. Я брыкалась, рвалась к Джеку, но локоть солдата сдавил моё горло. Я ахнула и вцепилась в его руку, но в ответ меня лишь приподняли над землёй, как тряпичную куклу. Джек корчился, слепо пытался нанести ответные удары, но они лишь забавляли Стивенса. У меня заслезились глаза — от боли и ярости, которая складывалась в бессилие. Наконец, Стивенс нанёс последний удар и злобно полюбовался, как Джек сплёвывает кровь.       — А теперь Амулет. — Он вытянул руку к Воробью. Ожидание его не прельщало, поэтому он припечатал Джека носком сапога в скулу: — Дал сюда, живо!       Воробей нырнул в карман и подцепил золотую цепь.       — Подавись! — злобно рявкнул он и зашвырнул медальон в лицо врага.       Довольная усмешка Стивенса резанула по ушам. Он полюбовался на Амулет, как на трофей, законно добытый им — и запустил его в карман.       — Уходим, — он щёлкнул пальцами.       Хватка на моём горле ослабла, колени подогнулись, и я упала, судорожно глотая воздух. Молчаливые фигуры солдат бессердечно проплыли мимо. Я тут же подскочила с колен и бросилась к Джеку. Воробей, откашливая кровь, приподнялся на локте.       — Джекки! Давай же, вставай! — залепетала я, помогая ему подняться. Его рука оттеснила меня, мол, всё в порядке, но я наплевала на его жажду сохранить репутацию — и подхватила капитана под руку. На мне самой живого места не осталось после катания по подземным горкам, но ему было намного хуже. Встал на ноги он неуверенно, с большим усердием — и сразу же наши взгляды обратились к подъёмнику, на котором уже собрались Стивенсы и солдаты. Отсветы огня дрожали на их фигурах прощально, и в то же время торжествующе, будто говорили нам: «Вы проиграли»!       — Эй, нет-нет! Стойте! — мы, спотыкаясь и хромая, поддерживая друг друга, бросились к выходу из пещеры. Но двое солдат уже потянули канат, и подъёмник поехал вверх.       — Прошу, не бросайте нас! — пропищала я безысходно, измученно — будто утопающий пытался ухватиться за соломинку. Солдаты перестали тянуть канат, когда Стивенс показал им останавливающий жест. Он в прямом смысле свысока взглянул на нас:       — Зачем мне это?       — Стивенс, мы же тут умрём с голоду! — я всплеснула руками.       — Если тебе кажется, что ты выглядишь крутым, когда обрекаешь людей на медленную мучительную смерть, то ты сильно ошибаешься, — фыркнул Воробей.       — Ра-азве? — пропел он, складывая руки на груди. — Ох, вы меня убедили. Медленная и мучительная смерть — это совсем не то, что вы заслуживаете. — Я в сомнении нахмурилась и склонила голову на бок, лихорадочно разыскивая подвох в его словах. Стивенс обнажил зубы в хищном оскале: — Потому что это не даст мне гарантий того, что вы и правда сдохнете.       Понимание уложилось в доли секунды. Но за них ни я, ни Джек не успели ничего сделать. Громыхнул выстрел — весомо, гулко. Эхо отразило грохот и свист пули где-то меж пещерных стен — и затихло в глубинах бездны. Ступор пронзил меня как холодный железный прут, сковал тело судорогой исступления. Несколько секунд растворились в вечности. Взгляд, спотыкаясь, метнулся к Джеку. Воробей качнулся, теряя равновесие; поднёс руку к груди. Его пальцы осторожно коснулись тёмного блестящего пятна, которое впитывалось в рубашку и расползалось, поглощая сантиметры белой ткани. Он отвёл ладонь и удивлённо поглядел на кровь на собственных пальцах. Тёмная капля упала на сапог. Его глаза, блестящие, чёрные как никогда прежде, поднялись ко мне — вопрошающе и непонимающе. Я не могла сделать вдох, двинуться, что-то сказать. Только бессмысленным неживым истуканом наблюдала, как под ускоряющийся бит моего сердца он падает, будто подкошенный — не испугавшись, не закричав, не успев понять, что к чему.       Мне будто пощёчину влепили.       Я не слышала собственного крика, но чувствовала, как горло раздирает от отчаянного, пронзительного «Джек!!!» Не помнила, как бегу. Не помнила, как падаю на колени, раздирая их до крови.       — Дже-е-ек! — пробилось сквозь пелену предательского ужаса — душераздирающе, безнадёжно и отчаянно. Дрожащие руки рванули мокрую ткань его рубашки, обнажая рану. Кровь. Она была повсюду. На нём, на моих руках, перед глазами. Она сливалась в одно вязкое и липкое месиво, поэтому я не понимала, где рана — и наивно шарила руками по его груди, пытаясь перекрыть дыру от пули. Над ухом заскрипело — подъёмник снова пополз вверх, оставляя нас.       Я кричала, мешала горячую кровь с собственными слезами, пыталась сохранить жизнь, хотя внутренний голос звучал убийственно и рассудительно: «Всё бесполезно».       Капитанские глаза шастали по потолку затравленно, непонимающе, пока не наткнулись на меня. Джек моргнул, фокусируя взгляд. Пересохшие бледные губы на выдохе шепнули:       — Оксана…       — Джек! — всхлипнула я — беспомощно и как никогда безнадёжно. Осторожно, будто прикасаясь к святыне, я приподняла его голову и положила её к себе на колени. Джек содрогнулся, скривился и с видным трудом просипел:       — Забавно… как всё кончилось.       — Нет! Ничего не кончилось! — взвыла я. — Ты не умрёшь! НИ-ЗА-ЧТО! Слышишь меня?!       Джек качнул головой, прикрывая глаза. На его губах проступила слабая, призрачная улыбка. Кровь пульсирующими толчками пошла сильнее, собираясь в расщелинах и неровностях на каменном полу.       — Но это ничего… Ничего… Лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть, — произнёс он. Слова эхом отозвались то ли в скалах, то ли в моей голове. Меня сотрясло судорогой, наружу вырвался тихий вой. Чёрные глаза снова открылись: —…Ты красивая…       Я закусила губу до крови — ещё чуть-чуть и прокусила бы насквозь. Вцепилась в его руку — ощутить тепло его тела, почувствовать, что он ещё рядом, было более необходимо, чем кислород. Вот как… раньше, в прочих ситуациях, он хватался за жизнь, был готов пойти на всё что угодно, чтобы остаться в живых. Да что там! Это был самый жизнелюбивый и жизнерадостный человек из всех, что я знаю! А сейчас он так быстро и легко смирился со своей участью… Глас рассудка резонно и безжалостно добавил: «Потому что он понимает, что всё кончено. И не питает глупых надежд».       — Нет! Ты не прав! Ты не должен сдаваться, Джекки! Ты должен бороться! Ты же сильный! Ты самый сильный человек из всех, кого я знаю! Ты… ты слишком легко и быстро оставил мысли о «Жемчужине»! О далёких берегах! О том, что ты ещё можешь сделать! О том, сколько дорог ещё можешь пройти! Обо… мне… — всхлипы и слёзы душили, когтями впивались в грудную клетку, разрывали меня на части.       Его тело сотрясла судорога, отчего под моей рукой выступила новая порция крови, каждая капля которой была драгоценнее всех сокровищ на свете. Его лицо исказила боль — предсмертная, невыносимая. Хотя уверена, её невозможно сравнить с моей.       — Оксана, это всё неправильно, поэтому… ох! — Джек согнулся, зрачки расширились, а дыхание сделалось частым-частым. В уголке его губ появилась струйка крови. Видеть его таким… видеть моего капитана — сильного, смелого, неугомонного — умирающим… это была самая сильная боль, которую только видело человечество. Какая только существует на свете. Я должна была держаться ради него — сдерживать вопли, утирать слёзы, с достоинством поддерживать его, но это стало последней каплей.       — Нет! Нет, НЕТ!!! Всё не должно быть так! Всё не может быть ТАК! Почему ты, а не я?! Почему мой Джекки, а не я?! А-а-а!!!       Грудь сотрясли рыдания. Я уронила голову, касаясь лбом его банданы — влажной, покрывшейся потом. Я не смогу жить без него! Я не буду жить без него!       Время бессовестно замедлило бег. Тишина угнетала. И я (знаю, это совершенно неправильно!) — в глубине души уже ждала решающего момента, чтобы облегчить его боль, чтобы всё… закончилось.       Джек дрогнул. Я заставила себя открыть глаза, мутные от слёз и кровавого тумана.       Воробей коснулся моей руки обессиленно, ослаблено и выдавил вымученную улыбку. Последние слова прозвучали на последнем выдохе:       — Прости меня.       Чёрные глаза угасли и уставились в бездонную высоту. Его ладонь сползла по моей руке и безжизненно откинулась на пол.       Я захлебнулась в рыданиях, ничего не понимая, ничего не видя. Ничего не чувствуя, кроме бездушной, невыносимой боли, выжигающей разум, разъедающей глаза слезами, душащей ледяными пальцами, одним метким ударом разрушающей весь внутренний мир до основания. Я взвыла, как раненый зверь — до боли, до разрыва связок. Это было единственное, что осталось во мне — крик умирающей души.       Его прощальные слова — просьба о прощении — стоили дороже всей земли, потому что были последними. И эти единственные слова вобрали в себя извинение за всё: за все обиды, все необдуманные поступки, все резкие слова. А я не могла их принять, не имела право — потому что знала: о прощении молить должна я. О прощении, которого не получу.