legens never die

      По прошествии контрольной отсечки перед финишем он уже прекрасно понимал, что займёт на пьедестале своё законное и привычное первое место. Встречный ветер на обретённой скорости обыденно обдувал лицо, лыжи скользили по укатанному снегу, как и обычно. Сзади в привычной для этого этапа тишине раздавался шум приближающихся соперников, которые дышали в спину и провоцировали работать из последних сил, лишь бы всё получилось. И только сердце отчаянно сжималось под сеткой рёбер, пытаясь донести до своего хозяина, что ничего обыденного в этой гонке нет. Она была последней для него.       Мысль об уходе возникала у него уже давно, но король биатлона не мог позволить себе уйти побеждённым.       Благодарно поклонившись камере прямо перед финишной чертой, он обернулся и долгим взглядом проводил своих соперников. Йоханнес финишировал четвёртым, а это значило только одно: Большой Хрустальный глобус опять улетит в Норвегию. Мартен его снова не заслужил. Он даже не смог заставить себя парадно улыбнуться, вообще хоть как-то улыбнуться в принципе, лишь устало передёрнул плечами и сделал уже знакомые телу жесты якобы радости, вознося победно руку с лыжной палкой над головой, как того и ожидали зрители и коллеги.       Нет, он действительно был рад, можно даже сказать, что счастлив. Победа. Победа в последней гонке, решающей схватке с самим собой! Вот только отчего-то старательно приходилось сдерживать слёзы и успокаивать тремор в дрожащих руках.       Он развернулся и покровительственно обнял своих только что подъехавших соотечественников. Потрепал по волосам и радостно прошептал, что они все молодцы.       Они команда. Семья не менее значимая, чем его драгоценные маленькие девочки. Щемящее чувство гордости наполняло его каждый раз, когда младшие товарищи по его стопам поднимались на высоты общего зачёта. Их победам он радовался как своим и неудачи воспринимал, как собственные. И лучший подарок, который они могли ему преподнести сегодня, это не брызги шампанского на пустом стадионе и не тёплые слова прощания, а одна на троих победа, ведь сейчас, поднимаясь на самую высокую ступеньку, он мог быть уверен, что находится - буквально - в окружении близких ему людей. Можно считать, что ещё одна мечта его жизни сегодня сбылась.       Мартен бесконечно жал руки всё прибывающим коллегам, притворно усмехался, слушая то, что ему хотели сказать напоследок. Очень много глаз сейчас были направлены на него, чтобы запечатлеть в памяти момент ухода легенды.       Фуркад ненавидел, для него это было пыткой. Если бы можно было просто молча улизнуть, не останавливаясь и не оборачиваясь, он бы это обязательно сделал. Но как можно не чувствовать перед собой обязанности сказать хотя бы "спасибо" тем, кто поддерживал на протяжении стольких лет? Он не мог позволить себе уйти молча по-английски. Но чужие слова заставляли его сомневаться в верности собственного решения. Разум твердил, что это правильно и все точки давно расставлены, его нынешние приоритеты верны, но разве можно так просто выкинуть большую часть своей жизни?       Трогательные проводы чуть не стали проводами на тот свет, когда разгорячённые атмосферой сокомандники неаккуратно шлёпнули его на землю спиной, хотя изначально собирались просто подкидывать. Гул над головой обуславливался не приложенным о твёрдый снег затылком, что могло бы быть правдой, а всего лишь смехом людей вокруг. Пришлось незлобно криво усмехнуться, игнорируя боль, и принять помощь со стороны, чтобы его вновь подняли на ноги. Мартен пошутил по поводу их неосторожности и вокруг стало ещё более шумно.       Не так, как хотелось бы. Он и представить себе не мог, что на завершающей его карьеру гонке не будет ни единого зрителя. Обычно оживлённый стадион сейчас будто полностью вымер, но пробежавший под осиротевшими лавками ветер тихо передал их скорбное "прости-прощай".       А затем шумная пьянка, связанная с окончанием сезона, на которых он не любил бывать, но в последний раз решил, что всё-таки стоит. Он пытался потеряться в толпе, но его вечно выдёргивали, чтобы сказать то, что ещё не успели, не выдержав очередного сочувствующего взгляда в глазах визави, он незаметно вышел, притворяя за собой дверь. Мартен не хотел уходить, но и оставаться больше уже не мог, просто скатился вниз по стене прямо здесь и обессиленно выдохнул, зарываясь в кудрявые волосы пальцами.       Теперь он один и никто не мог уже помешать ему выпустить наружу то, что рвалось оттуда весь день. Сердце просто вынь и положи на алтарь собственной жертвы. Это не могло не приносить боль, однако показывать её другим было бы глупо, ведь он сам принял это судьбоносное решение. Слёзы горячими каплями выкатились из глаз, пробегая вниз и оставляя за собой солёные дорожки, во рту моментально стало горько и образовался ком, мешающий нормально дышать. До этого момента он словно сам себя заставлял держаться в тумане неведения, в котором даже собственных рук не разглядишь, не то что дальше, осознанно держал себя в состоянии недопонимания ситуации, будто бы это всего лишь кошмар. Но больше так было нельзя. Морок ушёл, оставляя спортсмена с осознанием ситуации один на один.       Мигнула тусклая лампочка в коридоре отеля, из-за не полностью закрытой двери по-прежнему раздавался приглушённый весёлый гул, в общем, всё как и раньше. Но на секунды тишина разверзлась, и по ковру в его сторону прошуршали мягкие шаги, а затем чья-то тёплая рука коснулась его, невесомо проходясь по кудрям волос и судорожно сжимающимся пальцам. Фуркад подавил тихий всхлип, не решаясь взглянуть вверх. Кто-то осторожно сел рядом на пол, не опуская руки и еле слышно произнёс:       — Дурак ты, Марти.       — На себя посмотри.       Спортсмен улыбнулся ласковому прозвищу и знакомому полупьяному голосу, вытирая остатки слёз рукавом рубашки и наконец поднимая голову. Несмотря на лёгкое удивление появлением именно этого человека, он был рад приятной компании. В глазах собеседника отчётливо виднелось его собственное растрёпанное отражение и неизмеримое количество эмоций. Симпатия, вина, доверие, негодование, привязанность, досада, трепет, отчаяние, тревога... Он смотрел с сожалением. С сожалением о том, что не успел ещё многого сказать и что слишком много лишнего наговорил в прошлом. О том, что был слишком мягок, когда нужно было настоять на своём, и что был слишком настойчив, когда нужно было просто понять и поддержать. Но Мартен не мог винить его за это и просто удовлетворённо улыбнулся, бодая головой в широкую грудь внезапного собеседника. Да, когда-то в прошлом у них, как и у всех людей бывали разногласия, очень громкие со всеми своими вытекающими и мимолётным естественным, но необходимым как воздух примирением. Раскаяния в глазах напротив ему было более чем достаточно.       — Этот год был тяжёлым. Столько всего произошло, а мы так нормально и не поговорили.       — По разные стороны баррикад достаточно сложно вести переговоры, не находишь?       — Это верно.       Мартен горестно усмехнулся.       — Так ты поговорить пришёл?       — Нет, попрощаться.       И его небритой щеки легко коснулись чужие пальцы, а после на губы легла приятная тяжесть чужих сухих и тёплых. У обоих остался еле заметный привкус недавно выпитого алкоголя.       — Давно хотел это сделать. А теперь, прощай, живая легенда.       Мартен, пошатнувшись, встал в полный рост, смотря на уже бывшего соперника свысока. На губах теперь играла счастливая улыбка, а в глазах прежнее сожаление и нерешительность смешались с концентрированной дозой необъяснимой радости до сладостной дрожи в мышцах.       — Легенды никогда не умирают. Просто ты помни меня, когда я исчезну из поля зрения.       А затем одними губами произнёс на своём родном языке, чтобы его с большей вероятностью не поняли:       — Je t'aime.       Развернулся и наконец-то ушёл, как и мечтал. Не оборачиваясь, молча. Ведь если ты от кого-то уходишь, очень сложно оборачиваться назад, иначе есть шанс увидеть то, что заставит тебя остаться… Он совершенно не представлял, как сможет пережить это, ведь сегодня отпускал не просто прежнюю жизнь, а часть своей души.       Дойдя нетвёрдой походкой до своего номера, он достал из кармана ключ-карту и завалился внутрь, второй раз за день устало привалившись к стене. Он снова плакал, но теперь без той горечи и тошнотворного ощущения кома в горле. Это была светлая печаль осознания. Его действительно не забудут. Он стал частью чего-то большего.       И всё это большее шептало в унисон своё беззвучное: "Прощай, мы тебя не забудем".