малина

лицо кусает мороз, а снежинки, будто осколки, чуть ли не под кожей ощущаются. на холме, выше заветного дома, две панельки жмутся друг к другу. за гаражами, в метрах семи, саша видит трёх парней, о чём-то спорящих. темп наращивает, когда голоса резко замолкают и весь в слух обращается, пытаясь расслышать хруст снега под чужими ногами сзади. за спиной в старом найковском рюкзаке, с затяжками и резинками вместо язычков на собачках, телипается одна тетрадь в девяносто шесть листов, ручка с маркером и упаковка чая чёрного гранулированного, с малиной. собственные пряди кучерявые под весом снежинок на глаза падают, заставляя жмуриться, на считанные секунды в темноту погружаясь. когда в домофон звонит, из динамика доносится привычное «заходи», но от одного слова внутри тепло становится, будто где-то за рёбрами включили стреляющую лампу накаливания, которая так и грозится лопнуть. на третий этаж поднимается быстро, прыгая через одну ступеньку. звонит робко, тихо. чуть нажимая на кнопку. он сам бы вошёл давно, не звонил и цирк не разыгрывал, но ему хочется. хочется, чтобы он сам открыл, чтобы смотрел как на дурачка, а потом смущённо заулыбался и обниматься полез. саше хочется, и он это получает: даня в халате махровом серо-синем стоит и смотрит недовольно. ресницы длинные запутанные, а волосы маленькими кучерями завились. ноги босые, хотя у двери в спальню стоят тапочки, у которых крутится муся. саша молчит и улыбается довольно, как сытый кот, а даня стоящий напротив наблюдает за снежинками падающими с кучерявых волос. даня молчит, молчит, пока чужая расцветающая улыбка смущать не начинает. смотрит в глаза напротив и окончательно краснеет, улыбаясь глупо и на шею сашину вешается, куда-то в куртку лицо пряча. это их локальщина ещё с первого урока. саша тогда нового учителя английского смутил до щёк цвета малины, и сам не понял, как захотел видеть это чаще. а даня терпел и на все комплименты краснел, пряча искрящиеся щёки в воротнике собственной толстовки. и даже спустя год краснел, смущался и мычал что-то о дисциплине, только теперь прятал горящие щёки у саши в ключице. а саша розовые уши целовал и носом в тёмные волосы зарывался. — я чай принёс. — с малиной? — с малиной. даня улыбается, а саша не может оторваться от искрящихся глаз напротив и смотрит, смотрит, смотрит, а потом подаётся ближе и чмокает аккуратно-нежно. даня сравнивает это с цветком вишни. у дани вселенные взрываются. у дани дыхание перехватывает, и даня думает, что за два года можно уже и привыкнуть. но не может. не может привыкнуть к кучерям. не может привыкнуть к блестящей серёжке. не может привыкнуть к сашиной привычке смущать при встрече. не может привыкнуть к поцелуям-бабочкам. не может привыкнуть, а по-честному и не хочет даже. на маленькой кухоньке пахнет малиной вперемешку с терпким запахом заварки. в бежевых кружках дымит чай тонкими струйками, а в даниной кружке всплывает целая ягодка. и даня улыбается мимолётно, сеточки у глаз распуская. а саша налюбоваться не может. всё смотрит и смотрит, пока чужие ступни под столом не зажимает собственными ногами и снова улыбается довольно. — саш. — м? — пусти. — что? — ноги… — поцелуешь — отпущу. саша видит, как в чужих глазах искорки мечутся и кружку подальше от края отодвигает. данечка снова щёки в малину красит и смотрит обиженно, как ребёнок. а у саши в груди щемит от этого взгляда, от щёк искрящихся, от реакции даниной. у саши от всего данечки в целом в груди щемит. где-то за рёбрами, будто шарик надувается, поднимает, окрыляет. и вся вселенная сашина до маленькой кухни сужается, до шоколадных глаз и ресниц спутанных. сужается, грозясь вот-вот взорваться. и взрывается. взрывается, когда даня сашиных губ своими касается. робко, аккуратно, словно до хрусталя дотронулся. и саше выть хочется, потому, что в груди скребёт тупая любовь. скребёт, и воет вместе с сашей. у дани губы болезненно мягкие. сладкие. вкуса малины. саша поцелуй углубляет, и видит как ресницы чужие трясутся, и под закрытыми веками глаза шоколадные закатываются. у саши вселенные рождаются и взрываются и сердце из груди вырывается, а даня целует самозабвенно, ближе подсаживаясь, будто дорвался.