Море на ладони

Это случилось по чистой случайности. Они с Куроо уже тысячу раз приходили на этот обрыв, чтобы понаблюдать за тем, как корабли, отплывая с пристани все дальше и дальше, теряются за туманным горизонтом, словно падая с края мира. Уже тысячу раз он облокачивался на этот парапет, прикуривая сигарету и затягиваясь, чтобы было удобней стоять. Уже тысячу раз он смотрел как волны под ними ударились и разбивались о скалы, и это казалось таким опасным и смертельным, что Бокуто и подумать не мог, будто бы при падении с такой высоты можно выжить. Но он выжил. Очнулся на берегу, далеко от того места, где упал, когда перегородка опасно заскрипела и проломилась от времени и его веса. Он смутно припоминал полет и удар о морскую гладь, даже то, как падал на дно. Как липкий страх парализовал все его тело, сдавив грудь и лишая возможности всплыть на поверхность. А еще он помнил касание скользких и ледяных ладоней, острую тоску и ужас в серых глазах напротив и длинный темно-синий русалочий хвост. Бокуто помнил, как его тянуло вверх, как сердце замедляло ритм, а потом темнота. И что это было уже и не разобрать. Видение из-за кислородного голодания? Или просто водолаз, что удачно проплывал в этот момент под скалой? Но разве спасший его человек оставил бы пострадавшего одного на берегу, не вызвав спасателей? Бокуто не мог шевелиться, а все тело ныло и болело — он боялся, что при ударе о воду пострадал позвоночник или что-то еще, поэтому ему было так страшно. Была ночь, вокруг ни души, лишь окружающие его скалы, и ни шанса на спасение. Куроо и спасатели нашли его, когда занимался рассвет. Бокуто весь продрог к тому моменту — на улице май, по ночам еще холодно. Его госпитализировали, и лишь оказавшись в руках врачей, Котаро позволил себе отключиться. На его счастье, все кости были целы — лишь сильный ушиб мышц, да растяжение связок — должен был поправиться за пару недель. Куроо был до усрачки взволнован, винил во всем себя и просил прощения, стоя на коленях у его постели. А Бокуто лишь громко смеялся, молил принести ему в больницу сигарет и шутил на тему симпатичных медсестер. Тецуро вроде отпустило и он начал шутить в ответ. А вот пострадавший только сейчас позволил себе в полной мере окунуться в воспоминания о своем подводном видении. Его выписали раньше на несколько дней. Первое, что сделал Бокуто — пошел к морю, чтобы… просто… понаблюдать. Он столько лет вглядывается в морскую гладь, но ни разу не видел ничего подобного. Котаро много думал о том, что случилось в тот день. Его история браузера на телефоне забита разношерстными сайтами об обитателях водных глубин, он прочел столько статей-доказательств, о существовании русалок, что и сам мог написать подобную статейку, и даже лучше тех, которые он видел. Интернет кишит фейковыми фотографиями, но даже невооруженным глазом можно понять, что все это либо фотошоп, либо игра теней и зрения. Поэтому Бокуто не знал, что и думать и единственным верным решением оставалось разобраться во всем самому без помощи интернет-советчиков. Поэтому он сейчас на том тайном пляже, где его нашли. Это место укрыто от лишних глаз скалами и единственный подход к нему — опасный спуск по пологой лестнице, выщербленной природой и временем. Здесь людей почти не бывает только по этой причине, поэтому он может не бояться, что вдруг кто-то увидит, как он разговаривает сам с собой. Бокуто всматривался вдаль, пока небо розовело, окрашивая море в красивый бронзовый цвет. Было так спокойно, чайки, крича, летали над поверхностью воды у берега, вылавливая рачков и мальков, а легкий бриз обдувал только-только начавшую обгорать кожу лица. Парень на самом деле собирался уже уйти, где-то глубоко внутри понимая, что ведет себя как идиот — он часто себя так ведет, но сейчас ему это особенно не нравится. Но впоследствии понимает, что не прогадал, оставшись подольше. В тридцати метрах от него что-то бултыхнулось. Бокуто взволнованно перевел взгляд в сторону звука, но не увидел ничего, лишь водную гладь, идущую рябью у одного из скалистых рифов. Рыба ударила хвостом? Возможно, но… — Эй, есть здесь кто? — голос дрожал от неуверенности. Парень посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что посторонних здесь все-таки нет. — Я здесь один. Хочу поблагодарить. В лицо. Если… если будет так угодно, я уйду и больше не приду. И никому не расскажу. Честно-честно. Долгие пол минуты Бокуто прислушивался к тишине и все же собирался заклеймить себя полным идиотом, но из-за рифа показалась черноволосая голова паренька — лицо с такого расстояния разглядеть было тяжело, но незнакомец не торопился подплывать ближе. Они молчат — Бокуто просто не знает, с чего начать, а тот парень, может, и говорить не умеет. Котаро не в курсе. А еще он боится спугнуть, поэтому просто смотрит и неловко улыбается, взмахивая рукой. — Привет, ты меня спас на днях, помнишь? — незнакомец по-птичьи склоняет голову то к одному плечу, то к другому, заинтересованно рассматривая человека, а потом, наконец, подплывает ближе. Над водной гладью переливами голубого, ясно-синего и фиолетового заблестел распушенный кончик хвоста. Все-таки русал. Оказавшись от человека на расстоянии пяти метров, парень кивнул. Дно в этом месте резко уходило вниз, поэтому он мог спокойно плавать, не касаясь хвостом песка. А Бокуто с этого расстояния мог вдоволь полюбоваться красивыми чертами лица русала. Ну, это же не удивительно, они, по легендам, все поголовно должны быть красавцами, но Бокуто не мог и взгляда оторвать от резко очерченных скул, волнистых волос, мокрыми прядями спадающих на лоб, красивых бледных губ и стальных миндалевидных глаз в обрамлении длинных слипшихся ресниц. Незнакомец был красив до потери пульса, и Бокуто не удивится, если в конечном итоге тот станет его очередной головной (сердечной) болью на ближайшие пару месяцев. — Эм, — единственное, что смог выговорить Котаро, после минутного молчания. — Ах, да. Спасибо. Я же за этим сюда пришел. Правда, спасибо, не знаю, чтобы было, если б я умер. Ну, типа, это был бы конец, да? — Тогда зачем вы спрыгнули? — Бокуто опять завис на целую минуту, прокручивая в голове единственную реплику, что пока что сказал его спаситель. Голос его медом разливался по ушным перепонкам, заставляя сердце сбивчиво выстукивать ритм, как за двоих. Ох, добром это не кончится. — О… я… нет, это была случайность, забор сломался, и я полетел вниз. Я, вообще-то, люблю жизнь. — Это хорошо, не подвергайте больше свою жизнь такой опасности, — наставляет русал и отводит взгляд в сторону. — Не думаю, что всегда смогу находиться с вами рядом в такие моменты. Это было так странно и не понятно. Бокуто хотел столько всего узнать, спросить, выведать, хотел коснуться, хотел подплыть ближе, хотел говорить, говорить, говорить. Но в то же время понимал, что это будет не уместно. Но попробовать же можно? — Я, кстати, Бокуто. Бокуто Котаро. А как твое имя? Русал тушуется, продолжая смотреть куда-то в сторону, и опускается в море по нос, пуская пузырьки воздуха. Это выглядит забавно, и Бокуто смеется себе в кулак. Парень в воде смотрит на него одинокими стеклянными глазами и только это заставляет его успокоиться. Котаро садится задницей на мокрый песок — мелкие волны облизывают его голые стопы, все еще обжигая холодом, но со временем ощущения сглаживаются и остается лишь приятная прохлада на коже. Бокуто ждет. Русал все еще находится в раздумьях. — У меня нет имени, — наконец произносит незнакомец, так тихо и тоскливо, что набегающая на берег рябь скрадывает эти звуки. Но человек на берегу все слышит. — Что? У всех должно быть имя, такого не может быть, — он возмущается, но это что-то детское, несерьезно, Бокуто именно так и хотел произнести, но русала это немного задевает. — Оно может и есть, но я его не помню, — парень явно раздражен, выплевывает эту фразу как что-то противное и чуждое. — То есть, ты потерял память? — Котаро подается вперед. — Как русал мог потерять память? Тебя побили? Бокуто все задает глупые вопросы, а в голове сумбур из еще более глупых: каково это — драться в воде? какое имя подойдет этому парню? как напроситься на встречу вновь, чтобы не спугнуть? — Что? — безымянный парень округляет глаза, и они по размеру не уступают по-совиному большим глазам Бокуто. — Я не русал. — А? Но у тебя же хвост! Как пить дать русал! — хотя ему на самом деле все равно — для Котаро любое существо, похожее на человека и имеющее при этом рыбий хвост, будет русалкой. — Нас называют сирены, господин Бокуто, — у господина Бокуто сердце пронзает надолбом: сначала от того, как его имя звучит из уст этого паренька, а потом от воспоминаний, кто такие сирены. — А, это, типа, сисястые барышни, которые красивым пением заманивают моряков на рифы, а потом едят их плоть? — Котаро сразу проводит аналогию — красивый внешней, голос, мягкий, как мед, есть хвост, рифы вокруг. Ох, кажется, его сейчас сожрут. И Бокуто не знает, за он или против. — Нет, не совсем так. Но… — парень мотает головой. — Простите, господин Бокуто, мне уже пора. Рад, что с вами все хорошо. Прощайте. Самоназванный сирена ныряет в воду резко, напоследок вильнув кончиком хвоста над поверхностью водной глади. Бокуто в догонку лишь кричит, что обязательно придет еще, хотя не понимает, нужно оно ему, или в конечном итоге эта авантюра сведет его в могилу. Помирать не хотелось. Но и не хотелось бросить все так. Это же настоящее невиданное никем доселе существо! Хотя, подумать все-таки стоило. Может, даже, завещание написать. Но никому ни слова. Он же пообещал.

~~~

У Бокуто крыша едет. Каждый раз всматриваясь в виднеющееся на горизонте море, он вспоминает своего нового безымянного знакомого и не может спокойно спать по ночам. Нет, Бокуто, конечно знал, что он влюбчивый до безумия, но не на столько же! Это явно какая-то магия, Котаро руку даст на отсечение (нет-нет, она ему еще нужна), что этот парнишка его околдовал, чтобы съесть, когда придет время. Это единственное объяснение тому, почему сирена не сожрал его тогда. Он его заговаривает и маринует, как свинью на убой, как пить дать. И то, что он хранит его секрет от Куроо, Бокуто совсем не нравится. Его бро, конечно, может принять его за поехавшего идиота, но он хотя бы поддержал бы для вида. Бутылкой дорогого виски из личной коллекции. Не то, чтобы Бокуто часто забывался в алкоголе, в компании своего лучшего друга… да, нет, часто. Почти всегда свою несчастную любовь он пытался забыть именно таким образом, да и Куроо далеко от него не отходил — по жизни неудачники. Ну, по крайней мере, хотя бы один из них, наконец, реабилитировался. Полгода назад на берегу нашли паренька — в чем мать родила, ограбленного и по башке треснутого чем-то тяжелым, да так, что память всю напрочь отшибло. Куроо подрабатывал волонтером в больнице в то время (ему этого не нужно, семья у него богатая, но старший сын решил подавать пример младшим детишкам, которые зазнались из-за денег родителей). Капельницы ставил, кормил с ложечки, разговаривал, пытаясь хоть как-то разговорить нелюдимого потерянного парня. Ну, и прикипел душой к этому блондинчику, везде с ним носился, документы восстанавливал, выложил в интернет фотографию, в надежде, что его родственники отыщутся, купил ему очки, потому что с памятью у него еще и зрение резко село. В довершение ко всему, еще и дома у себя поселил. В общем, пропал парень — сделал вывод Бокуто. Правда, Котаро так и не понял, что в нем такого особенного, но Куроо всегда нравились блонди и длинные красивые ноги от ушей, так что единственное, что его смущало — характер нового краша его бро. Ладно, с Тецуро Цукишима (единственное, что парень помнил о себе — это фамилия) общается не абы как, все-таки понимает, сколько тот для него сделал, и вроде как даже признавался в симпатии, от чего настроение Куроо взлетело до небес. Но с самим Котаро он не церемонится — своим острым языком может столько всего наговорить, что ты даже не поймешь, обидеть тебя пытались или похвалить. Приходилось нервно курить в сторонке и пытаться не загоняться по этому поводу — все-таки Тецуро его любит. Вот так вот у Куроо появились новые дела, и времени на своего лучшего друга у него теперь не хватает. Бокуто не жалуется, все-таки Куроо впервые так кем-то увлечен, и это выглядит даже серьезно, поэтому бро мешать не хочется. Он ни за что не начнет обвинять его в чем-то, ведь прекрасно понимает, что свое счастье нельзя ставить превыше счастья Тецуро. Да и Котаро уже взрослый мальчик, нужно перестать рассчитывать на других и взять все в свои руки. Поэтому Бокуто берет в руки пакет, наполненный всякими вкусняшками из магазина, и легкой походкой направляется в сторону скрытого пляжа, где совсем недавно познакомился с настоящей сиреной. В этом укромном уголке мира все так же тихо и безлюдно. Волны тихо шелестят, набегая на берег, оставляя песок влажным и холодным. Бокуто снимает обувь и носки, подкатывает джинсы до колен и зарывается голыми стопами в песок. Каждая новая волна вымывает песчинки из-под его ног, забирая их с собой в море, поэтому парень делает шаг в сторону, снова закапывая пальцы в холодную плоть побережья. Бокуто ничего не говорит, никого не зовет, просто стоит и смотрит. Если придет — значит поговорят, нет — так тому и быть, к лучшему. Но брюнет появляется спустя десять минут. К тому времени ноги Котаро уже промерзли, и он не мог нормально шевелить пальцами, поэтому отошел от воды подальше. Сирены что — хладнокровные? Или в них все-таки больше от рыб, чем от людей? Столько вопросов и ни одного ответа на них он явно не получит — ни сегодня, ни когда-либо еще. Потому что его, вероятно, сожрут. Самый красивый парень из всех, кого он когда-либо видел. Он бы запикапил так кого-нибудь таким образом, но только не сейчас. Сирена в воде (Бокуто видит, потому что море чистое и прозрачное, а незнакомец подплыл на близкое расстояние сразу же) размеренно изгибает свой красивый хвост, чтобы держаться на плаву. Он опять по-птичьи склоняет голову к плечу, и Бокуто, наконец, делает в голове пометку, на кого же похож этот парень. Ясно. У Котаро еще и на сов пунктик, а тут вылитая копия красноногой неясыти перед ним образовалась. — Ну, снова здравствуй, я же говорил, что еще приду, — Бокуто, наконец, улыбается и садится на сухой песок — подальше от линии, до куда достают волны (ну, или от сирены, он пока не решил). — Здравствуйте, господин Бокуто, — парень кивает, и на дружелюбную улыбку Котаро отзывается приподнятыми вверх уголками губ. — Простите, что тогда так внезапно ушел. — Да, ничего, — Бокуто отмахивается и залезает рукой в пакет с едой. — Слушай, я тебе поесть принес. Думаю, что это будет вкуснее человеческого мяса, и меня в частности, так что тебе не придется меня есть. Ну или кого-то еще, поэтому… Он перестает говорить, когда слышит странный всхлип со стороны паренька, но, когда поворачивает голову, видит лишь черную макушку, торчащую над водой и пузырьки воздуха, которые выпускает сирена изо рта и носа. Бокуто не в курсе, в чем дело, но на всякий случай настораживается. А парнишка поднимает голову из воды и пытается сдержать рвущуюся наружу улыбку и смех. — Господин Бокуто, сирены не едят. Ни людей, ни что-либо еще. У нас нет в этом потребностей, да и по физиологии нам такая человеческая радость не положена. Нам, в принципе, ничего человеческого не положено, — улыбка его становится печальной после этих слов, и Бокуто резко хочется извиниться, что он незамедлительно делает, встав на колени и согнувшись в три погибели. — Ничего страшного, это я ввел вас в заблуждение. Но, спасибо, мне приятно, что вы обо мне думали. — Я скорее думал о том, что сделать, чтобы ты меня не съел. Потому что ты мне вроде и нравишься, а вроде и «опасный монстр», — Котаро показывает кавычки пальцами. — Но, ладно, теперь ты мне просто нравишься и наше с тобой общение мне ничем не грозит. Сирена загадочно улыбается, скашивая покрытые поволокой грусти глаза в сторону. С его волос на лицо капает морская вода и солеными полосами скатывается по щекам к точеному подбородку, вновь возвращаясь в море. Если бы Бокуто не был таким сентиментальным, он бы не придал этому значение, но его не покидает ощущение, что вместо воды у него по щекам бегут дорожки слез. У паренька вид в принципе безобидный, даже забитый немного. Бокуто видел несколько изгоев в своей жизни, поэтому с уверенностью мог сказать, что этот затравленный взгляд принадлежит именно подобному человеку. И улыбка — натянутая, будто бы не привык улыбаться, будто бы не знает, как это правильно делать, и боится показать свои эмоции. Потому что его могут не так понять. — Ну, раз сирены не едят людей, то что они делают? — Котаро говорит тихо, на пробу, также склоняя голову к плечу, как и его собеседник. — Сирены охотятся за разбитыми сердцами, — парень мнет пальцы, будто бы пытаясь справиться с нервозностью. Ну, какой бы правда не была, она же не может быть страшнее поедания людской плоти? — Так уж было задумано нашим создателем. Наша участь — две стороны одной медали: благословение и проклятие. Парень замолкает, и Бокуто думает, что это конец его истории, поэтому канючит: — Ну-у-у-у, я плохо понимаю загадки, можно для недалеких поподробнее? — Конечно, — он смеется в кулак, и Бокуто нравится эта эмоция на его красивом лице. — Я просто думал, как это объяснить. Ну, стоит начать с того, что сирены изначально были обычными людьми, которым когда-то разбили сердце. И если человек с разбитым сердцем находится близ морской глади, он вполне может стать жертвой сирены. Вернее, это называется обменом. Сирена завлекает человека с разбитым сердцем своей песней в море, и, скрепя сделку поцелуем, обменивается участями. Человек, забывая свою прошлую жизнь, становится сиреной, а сирена обретает ноги и новую жизнь. Это неумолимый цикл. Так люди обретают возможность начать жизнь сначала — без той боли, что разбивала им сердце — это является благословением. Проклятие же заключается в том, что сирены — одинокие морские странники. Ты можешь вечность прожить в этой морской клетке, так и не обретя свободу. В одиночестве. И я даже не знаю, чего бы я хотел больше — забыть свою прошлую жизнь и стать этим, или отмотать время назад и вернуться к той боли, чем остаток вечности скитаться в одиночку в темноте и холоде морской пучины. Парнишка поник совсем и Бокуто хочет встать, подойти к нему, прикоснуться хоть как-то, чтобы он почувствовал кого-то рядом. В воде же совсем холодно, и кожа его наверно промерзла до костей. Бокуто бы растер его плечи своими большими грубыми ладонями, подул бы на оледеневшие длинные пальцы, обнял бы наконец. Потому что так он проявляет участие, потому что пареньку это нужно. А еще ему нужно имя — новое, ведь прошлую жизнь не вернуть, как бы он не хотел. — Акааши, — уверенно говорит Бокуто и, видя недоуменный взгляд сирены, добавляет: — Я буду тебя так звать. Можно? — Почему именно так? — спрашивает парень, хмуря брови. — Ну ты похож на сову, на красноногую неясыть. Я люблю сов. У меня в квартире алтарь поклонения совам стоит. Шучу. Так, всего лишь стена завешана плакатами. И игрушки везде. Ну, и я душу бы продал за живую сову в своей квартире. Но Куроо говорит, что я не справлюсь с такой ответственностью, ведь я даже с собственной жизнью справиться не могу. А Куроо — мой лучший друг. Да, после таких слов он все еще мой лучший друг, потому что пошел в жопу Куроо Тецуро, — оскорбление он кричит куда-то в небеса, в надежде, что упомянутый где-то там сейчас икнул, споткнулся, упал и разбил себе нос. Прямо перед Цукишимой. И что б тот не сдержался и заржал бы над ним, кидаясь колкостями — может так Куроо поймет, что его возлюбленный — мудак полный. Сирена смеется — уже не спрятавшись под воду, громко, запрокинув голову назад, и слезы забавы в уголках его глаз ему идут больше искусственных морских слез одиночества. Бокуто бы хотел вечно наблюдать такие эмоции на его лице, и даже не пытается подавить в себе это желание — бесполезно, проверено временем, да и не хочется. Бросить Акааши сейчас и больше никогда не контактировать с ним — в первую очередь причинить боль именно ему, а не себе. Бокуто не любит причинять боль кому-либо, будь она физической или моральной — это слишком страшно, это может сломать кому-то жизнь, а он не Бог, чтобы ломать чужие жизни. — Акааши, да? — переспрашивает сирена, будто пробуя новое имя на вкус. — Мне нравится. Спасибо, господин Бокуто, я его не забуду. Больше не забуду. И в этой фразе — все. Бокуто больше и не надо — он готов пойти ко дну уже сейчас, понимая, что дороги обратно нет. Он влюблен — влюблен по уши в чертову сирену.