Арсений больше не обнимается

Антону кажется, что Попов перебарщивает. Арсений всегда казался ему не от мира сего: с кашей в голове, своеобразным юмором, этими разноцветными носками и вечно распирающей его энергией. А еще скачущим настроением, которое просто невозможно было предугадать. Иногда Попов сидел до четырех утра в баре, обижаясь на хотящих спать и быстро ретирующихся друзей, ведь завтра концерт и всем нужно выспаться. А иногда прощался самый первый и, закрываясь в номере, не появлялся до самого утра. Попов был интересным. С этим тяжело было спорить. Он был начитанным, иногда даже чересчур умным и занудным, но периодически он рассказывал о том, о чем Антон никогда бы и не услышал. Его так хотелось слушать. Юмор Арсения, хоть и был для многих очень непонятным, стал родным, и Шастун стал постепенно замечать, что как Арсений его рассмешить еще никто не мог. Он всегда поддерживал его перед концертами, когда руки Антона начинали трястись, а сам он наяривал круги по комнате от волнения. Он всегда обнимал его при любом удобном случае, и Антон не отталкивал его. Ведь Арсения хотелось обнимать постоянно. Антон не может вспомнить, как стало привычным встречать Арсения в аэропорту перед концертами. Он не помнит, как поехал с ним на одну из его сумасшедших фотосессий, гадая, в чем на этот раз будет купаться Попов — в озере или в грязи. Он сбился со счету, пытаясь вспомнить, сколько раз он оставался с ним так до четырех утра, когда все остальные уходили спать. Легче было посчитать, сколько не оставался. Антон только помнил, что когда он расстался с Кузнецовой, всю ночь они провели с только прилетевшим в Москву Арсением, и Шастуну ни капли не было грустно. — Арс, я тут про тебя песню нашел, — хихикнул однажды Матвиенко, и из динамика его телефона послышался грубоватый рэп. Попов смеялся долго, но когда Антон прочитал на экране название «биполярочка», сразу стало понятно, почему взгляд Арсения быстро потускнел. Антон не пытался вдумываться. У каждого была своя жизнь, и лезть туда, куда лезть попросту неприлично, ему не хотелось. Он созванивался с мамой, перекидывался с Позовым парой слов о его дочери и о футболе, подкалывал Сережу насчет его почти удавшегося проекта со скрепкой и придумывал, чем займется на ближайших выходных. Он вспоминал, что Попов скоро уезжает, и, скорее всего, его нужно будет везти в аэропорт. А еще вспоминал то, что они так и не посмотрели фильм, о котором грезили почти год. У всех в их квартете были свои тараканы: Сережа был чересчур прямолинейным и иногда даже грубым, Дима был занудой. Только Антон про себя точно не знал, какой он. Зато знал про Арсения — того бросало из крайности в крайность. Штормило и словно кидало из стороны в сторону. И когда в мире началась волна с эпидемией, эти загоны Попова с новой силой вывалились Антону на голову. Поначалу Шастун молчал. Он молчал потому что Арсений был слишком дорог ему, и его странные загоны были Антону почти родными. Молчали все, потому что дни проходили так же, как и до всей суматохи с вирусом. Они так же встречались на техничках по пятницам, ходили в ближайший от Главкино бар после съемок, обсуждали новые идеи для канала Позова на ютубе и то, как бы сильно хотелось сейчас попасть на пляжи Бали. Все было нормально до того момента, как Попов однажды пришел в медицинской маске. — Ты заболел что ли? — первым интересуется Матвиенко, шутя о том, что Арсений теперь не будет целоваться с девочками. Ведь кто захочет целовать больного в нынешнее время? — Нет, просто меры предосторожности, — улыбается теперь одними глазами Попов и отмахивается от протянутой руки Позова. Комментировать этот жест никто, слава богу, не стал. Арсений сильно заполонил мысли Антона. Антон не знал, сколько вещей, связанных с Арсением, стали для него привычными. Словно они всегда были в его жизни и были на своем месте. Объятия вместо приветствий, легкие касания как бы невзначай в перерывах между съемок, «дай пять» при удачной совместной шутке и шутливая борьба за последний кусок пиццы. Он не знал об этом до тех пор, пока Арсений не начал обходить его стороной. Поначалу Антону непонятно. Непонятно, как можно во все это верить и избегать даже обычного рукопожатия с людьми, с которыми ты бок о бок уже много лет. Потом, когда Арсений не дает пить из своей бутылки, Антона начинает это напрягать. Под конец, когда Арсений отсаживается от Антона на другой конец лавочки, это бесит настолько сильно, что Антон рычит даже на зависающую страницу инстаграмма. Антону кажется, что Попов сошел с ума. Сначала сходит с ума мир — люди скупают гречку, макароны, туалетную бумагу такими количествами, словно есть и срать собирается целая рота. Закрывают школы, детские садики, салоны красоты, кафешки и отели — и обо всем Антон бы не знал, если бы не каждодневные нудные рассказы Попова, которому под конец дня теперь хочется заткнуть рот носком. — Новый зараженный в Воронеже, — рассказывает Попов, уткнувшийся своей медицинской маской вместо лица в экран телефона, и Антон раздраженно закрывает страницу с билетами «Москва-Воронеж». Если Попов так не хочет, чтобы Антон уезжал — пусть скажет громко и четко. — В России умер первый человек от вируса, — будничным голосом выдает Арсений этим же вечером, когда они возвращаются с очередной технички, и в баре Антон единственный не идет мыть руки. Антон еле сдерживается, чтобы не нагрубить. — Смерть наступила, когда человека завалило гречкой и антисептиками? — шутит Позов, стараясь разрядить обстановку, и Шастуна ненадолго отпускает. Раньше они разговаривали обо всем. С Позовым, Стасом, даже с Волей и тем более с Арсением. С Поповым Антон откровенничал так, что любой другой человек бы засмущался. А он не смущался — общение с Арсением ему было необходимо. И теперь этого становилось все меньше. Иногда Антону казалось, что ему не хватает его напарника по импровизациям — так их шутливо называл их креативный продюсер. И он был точно уверен, что Попова могло быть гораздо больше в его жизни. Ему этого хотелось. Но иногда казалось, что лучше бы они не знали друг друга. Антон гонит эту мысль прочь, они же друзья, на друзей нельзя злиться. Все, что теперь они обсуждают — это курс рубля, внеплановые отпуска из-за отмены всех съемок и коронавирус. Ебанный коронавирус. Антона тошнит от одного только слова. Они больше не ходят с Поповым в кино, не ездят в магазин за очередными так сильно понравившимися Антону кроссовками, больше не зависают у него дома за игрой в плейстейшн, и со временем Антон становится озлобленным и раздражительным. Они больше даже не разговаривают, потому что Попов говорит только о смертях и об этой чертовой эпидемии, а мозги Антона уже начинают плавиться. Поведение ребят потихоньку меняется день за днем. Позов, шутливо оправдываясь наличием семьи, перестает здороваться за руку, ведь если вирус действительно существует, то не хотелось бы им заражать родных. В машине Матвиенко появляются антисептик и спиртовые салфетки. Оксана все реже приходит на их встречи. И только Антон продолжает морщить нос каждый раз, когда кто-то упоминает об этой эпидемии. Простите, пандемии, как однажды нравоучительно исправил его Попов, за что Антону захотелось его ударить. — Ты плохо выглядишь, — замечает Попов в один из выходных, когда Антон еле поднимается по лестнице на импровизационную сцену и устало плюхается в кресло. Антон смотрит на протянутый градусник и вспоминает, сколько сегодня спал. В его организме три кружки ристретто, два энергетика и желание спать. Или убивать, он не может решить, когда под пристальным взглядом Попова меряет эту чертову температуру. Он слышит это по три раза в день: «ты не помыл руки после метро», «не бери у них наличные деньги», «не давай никому пить из своей бутылки», «не трогай лицо руками». Антон боится, что скоро услышит эти фразы во сне. Раньше ему было приятно, когда Попов заботился, ведь только он замечал такие мелочи, которые не сразу бросались в глаза. Никто из остальных ребят не видел, когда Антон действительно уставал, валился с ног, только Арсений предлагал остаться на ночь, ведь до его дома ехать намного ближе. Только Арсений, как только видел с утра перед концертами или вылетом сонное лицо Шастуна, молча брал кофе, заранее зная, что тот спал от силы часа два. Только он вспоминал о больном колене Антона на сцене, помогая подняться и спуститься по лестнице — ребята смеялись, «как девочка». Антону нравилась такая забота. Сейчас — его это злит. Антон не смотрит новости, специально переключает радио, если музыка сменяется бубнежем ведущего, не участвует в бурных обсуждениях мировой ситуации и периодически понимает, что быстрее старается уйти домой. Слушать эти их бесполезные разговоры становится все более невыносимо. Все это — выдумка правительства. Никакого вируса не существует, и все, что в мире происходит — тупая бессмысленная паника человечества, которое верит всему, что только напишут в желтой прессе. Это злит Антона так сильно, что однажды Матвиенко называет его истеричкой. Антон срывается на него, стоит тому только упомянуть о том, что закрыли его любимый кинотеатр. Спустя полторы недели Арсений носит маску теперь везде, хотя раньше делал это только на улице, никого не впускает к себе в машину и моет руки после каждой прогулки и каждого контакта с людьми. Он в два раза чаще просит Антона быть осторожнее и настойчиво рекомендует обходить каждого чихнувшего прохожего. Арсений больше не обнимается. Лишь глупо салютует и улыбается так, словно сегодня его последний день на земле и завтра все умрут. Антон читает в его взгляде вселенскую боль, и хочется врезать ему сильнее обычного. — Тут поблизости нигде нет уборной, поэтому возьми хоть салфетки, — нравоучительным, как теперь постоянно кажется Антону, голосом говорит Арсений, встречая его у метро, и Антона прорывает впервые за очень долгое время. — Никто не умрет, если один раз не помоет руки! — почти кричит Шастун, заботливо протянутая ему пачка салфеток летит прямиком в урну, а Арсений замирает на месте. Ему так не хочется портить с ним отношения, но Антон чувствует нарастающую злость и быстро уходит прочь, ведь уже хочется кричать во всю глотку «закрой, блять, свою варежку». Антон словно чувствует себя преданным и покинутым, ему кажется, что все люди разом от него отвернулись. Никакого вируса не существует, людям просто пудрят мозги. Почему никто не хочет поддержать его? Почему каждый первый в его окружении так и норовит напомнить Антону о том, как важно мыть руки и не общаться с больными? По этой причине он почти перестал разговаривать с мамой, не беря трубки и каждый раз придумывая все новые оправдание. По этой же причине он стал меньше писать Оксане, потому что ей казалось, что она может решить все конфликты в их коллективе. И по этой же причине ему хотелось ударить Арсения. Антон пытается вспомнить, когда вообще последний раз разговаривал с людьми хоть о чем-то, не связанном с этим вирусом. — Уродский, блять, коронавирус, — Антон пинает дверь в уборную так сильно, что та с треском отлетает в стену и почти прилетает обратно в Антона. — Шастун, ты че? — подает голос идущий за ним Матвиенко, которому прилетает в плечо этой самой дверью, и хватает Антона за локоть. Шастун резко оборачивается, вырывается слишком грубо и почти заезжает Сереже рукой по подбородку. — Ниче! Ваш Попов тронулся кукушкой! — Антон переходит на чересчур повышенные тона, эмоционально жестикулируя и забывая, что тот самый Попов сидит буквально в десяти метрах от них, и со злости пинает теперь уже мусорное ведро. На его крик прибегает официант и оборачивается почти половина кафетерия, но Антона это не останавливает. — «Антон, помой руки. Антон, надень маску. Антон, не контактируй с заболевающими»! — он вырывается из рук подошедшего Позова и пятится от собравшейся перед ним компании, словно они его окружают. — Может мне теперь еще дома запереться и никуда не выходить? — Придурок, он заботится о тебе, — отстраненно выдает Матвиенко с таким обиженным видом, что Антону хочется заорать еще сильнее. Через мгновения все расходятся, и Антон остается в тишине. Ближайший час Арсений его не трогает. Ближайший час его вообще никто не трогает, даже все время принимающий нейтральную сторону Позов. Антон чувствует некую свободу и то, что его мозг, наконец, отдохнет. Один час превращается в день, три, в целую неделю, и вскоре Арсений перестает подходить к Антону вообще. Суркова перестает писать по вечерам, Позов больше не просит у него совета насчет канала, а Матвиенко и вовсе обиженно обходит стороной. Через неделю Попов не приходит на техничку. Антон вообще не понимает, зачем сдались эти репетиции, если съемки и концерты перенесли на неопределенное время. Арсений не приходит сначала на одну репетицию, потом на вторую, не появляется в баре, и никто из ребят не говорит о нем ни слова. В другой ситуации Антон бы написал Арсению, мол «что случилось?», ведь Попов никогда не пропускал такие вечеринки. Но сейчас Антон лишь озлобленно фыркает и, никого не дожидаясь, уходит домой раньше всех. Когда ближайший продуктовый закрывают на карантин, Антону хочется выломать эту чертову входную дверь. Ведь уже двенадцать часов ночи, дома нет еды, а искать другой круглосуточный нет ни сил, ни желания. Мама звонит ему в два раза чаще, Антона все также продолжают приглашать в бар, но теперь он начинает настойчиво отказываться. Появляется куча свободного времени, которое, как однажды замечает Шастун, ему больше некуда девать. Он все больше времени уделяет «Контактам», играет с Люком, звонит старым друзьям по скайпу и не сразу понимает, как начинает скучать. Скучать по разговорам, по шуткам, по посиделкам. По Арсению. Он ходит по комнатам и пытается вспомнить, чего из предыдущей его жизни ему не хватает больше всего. Он почти бьет себя по лицу, когда понимает — объятий. Следующей ночью он просыпается от громкого воя сирены скорой помощи под его окнами. Он видит, как на носилках уносят человека, и его пробивает холодный пот. Руки почти на автомате набирают номер Попова, но Антон вовремя останавливается. До утра он просматривает новости и читает о том, что вирус унес уже десять тысяч жизней. Заразившихся по всему миру уже насчитывалось триста тысяч. Постепенно картинка начинает собираться перед глазами. К утру он выкуривает целую пачку сигарет и, забывая про завтрак, уезжает на очередную техничку. Ключи валятся из рук, он пропускает три поворота подряд и ругается на предательски лезущие в голову мысли. — Попов сегодня тоже не придет? — слышит он почти у павильона голос Матвиенко, и его словно окатывает ледяной водой. Антон вспоминает, как плохо выглядел последние дни Арсений, и, не доходя до двери, срывается к выходу. — Поз, пожалуйста, — пытаясь выровнять дыхание, выдает он на ходу в трубку и едва не пропускает последнюю ступеньку. Из динамика слышится что-то одобрительное, и Антон мысленно благодарит богов за то, что Позов хотя бы не стал его игнорировать. Дима вообще в их компании был самым рассудительным и адекватным. Он уже не помнит, как добрался до машины, как объехал все существующие в Москве пробки и не попал ни в одну аварию. Когда из бардачка выпадает пачка салфеток, которую как-то Арсению все же удалось всучить Шастуну, Антон падает головой на руль. Арсений ведь просто переживал за него. Все это время он пытался заботиться, а Шастун лишь плевался и воротил нос. Антон думает, что такое бывает только в фильмах — когда главный герой всю свою жизнь ничего не понимает, ведет себя как полный урод, но однажды приходит озарение, и он осознает все ошибки, которые совершал. Он судорожно пытается вспомнить, чтобы Арсений проявлял такую заботу еще хоть к одному из их компании, и бьется головой об руль снова и снова. Максимум Попов дал однажды Матвиенко антисептик и то потому, что тот сам попросил. А у Антона он каждый день спрашивал, как тот себя чувствует. Неужели именно поэтому Матвиенко был зол больше всех? Он набирает заученный код домофона, перепрыгивает через ступеньки, практически спотыкается и долбит во входную дверь кулаками, забывая о наличие звонка и живущих рядом соседей. О том, что Попов дома, Антон знал еще на улице — у подъезда была припаркована его машина, которую они с Шастуном взяли в каршеринг. — Да открой уже, — с каждой секундой ненависть на самого себя накатывает все сильнее, и Антон начинает подпрыгивать на месте. Голос дрожит, а руки тянутся теперь уже к звонку. За дверью слышатся тихие шаги. — Я знаю, что ты там! — Уходи, — подает голос хозяин дома, и Антон нетерпеливо дергает за ручку. — Ты заболел? — обеспокоенно пытается начать разговор Шастун и снова прислушивается. Секунды тянутся так долго, и Антон чувствует подступивший в горлу ком. Теперь уже кричать было нельзя. — Открой дверь. Антон прислоняется лбом к двери и чувствует себя слишком глупо. Попов уже, наверное, давно ушел, и все это время Шастун просто разговаривал сам с собой. Осознание, что во всем был виноват только Антон с самого начала, выбивает из колеи, и ноги начинают подкашиваться. — Я придурок. Дверь резко открывается, и на пороге появляется растрепанный закутанный в плед Арсений. — А с этого момента поподробнее. В квартире Попова пахнет свежезаваренным чаем, постиранным бельем и духами Арсения. Антону кажется, что у него голова идет кругом от накопившихся в ней мыслей, он медленно проходит за хозяином на кухню и, пытаясь унять дрожь в руках, все же идет к раковине. Начинать примирение нужно с малого. Попов здоров, но молчит, настойчиво, упрямо, протягивает Антону кружку и на мгновение едва касается того пальцами. — Я все еще не верю, что мы все умрем, — вместо извинений выдает Шастун, когда Арсений садится напротив него и начинает сверлить его укоризненным взглядом. Антон вдруг понимает, как ему не хватало этого взгляда. Антон никогда не умел извиняться, тем более перед Арсением. Они всегда понимали друг друга с полуслова, чудесным образом находили компромиссы и практически являлись идеальным дуэтом. Они шептались о чем-то своем на каждой репетиции, шутили на понятные только им темы, составляли список мест, где в Москве Попов еще не успел сфотографироваться, и каждые выходные созванивались по фейстайму, если были в разных городах. Антон рассказывал о футболе, маме, сломанном шкафчике в ванной, о том, как нет сил и времени его починить, и о том, как ему хочется на море. И Попов его всегда слушал. В одно мгновение Арсений становится Шастуну ближе, чем кто-либо из его окружения. Теперь его черед выслушать Арсения. Антон не изменяет себе: за одну ночь он не поверил в существование надвигающейся угрозы и скорого конца света. Возможно, все было немного серьезнее, чем он думал, возможно, он немного переборщил и должен извиниться не только перед Арсением. Он все еще уверен, что правительство слишком преувеличивает, и народ зря сходит с ума, опустошая магазины годовыми запасами ненужных продуктов. Возможно, болезнь и правда есть, но пока они не больны, все будет хорошо. — Я ожидал увидеть у тебя запасы муки, гречки и медицинских масок, — отшучивается Антон, когда чай остывает и молчание становится не таким давящим, и не успевает опомниться, как его хватают за ветровку и толкают к выходу. — Арс, я же пошутил! Попов останавливается только в коридоре, впечатывая сопротивляющегося Антона в дверь, и долго смотрит тому в глаза. Антон снова видит этот тяжелый болезненный взгляд, и через мгновение Арсений обвивает его шею руками. Антону кажется, что Арсения бьет крупной дрожью. Ему кажется, что его самого трясет, и он не замечает, как сгребает Попова в охапку. Он, наконец, понимает, что это был за взгляд. Понимает, почему так виновато каждый раз Арсений улыбался ему вместо приветствий и почему так настойчиво обходил его стороной. Каждый раз он хотел его обнять, дать ему пять или просто потрепать за плечи, но из-за мнимого страха перед вирусом сдерживался, оберегая от заражения не себя, как все время шутили ребята, а Антона. Все, что он мог — это обеспокоенно напоминать каждый день об осторожности и переживать, что может заразить Шастуна тем, чего так боялся и в чем был еще не до конца уверен. Теперь, наверное, очередь Антона проявить беспокойство и заботу. Он четко решает, что будет рядом. Постарается мыть руки, будет следить за здоровьем, заимеет в рюкзаке влажные салфетки, будет более чутким и постарается, наконец, понять Арсения. Антон прижимает к себе Попова крепче и думает, что будет говорить ребятам в качестве извинения. Ведь скорее всего именно Позов предупредил Арсения, что к нему едет Антон. Иначе как оправдать заранее заваренные две кружки чая? Когда наступают сумерки, они засыпают в обнимку под тем самым пледом на диване. Через день Антон приезжает с сумкой вещей и Люком под мышкой.