О плавании Туора и стародавних преданиях

А в далеком Среднеземье Туор почувствовал приближение старости. Чем слышнее становились ее шаги, тем сильнее испытывал Туор непреодолимую тягу к морским просторам. Построил он невиданный доселе корабль — Эаррамэ было его название, Морское Крыло, и вместе с Идриль отплыл на Запад. Ни песни, ни предания Стародавних Дней не упоминают о нем больше. Значительно позже стали говорить, что Туор, единственный из Смертных, был причислен к Старшим Детям Илуватара, и судьба его не похожа на судьбы других людей.

СИЛЬМАРИЛЛИОН Джон Рональд Руэл Толкин (под редакцией Кристофера Толкина)

Туор чувствовал приближение старости. Да что там — приближение! Старость уже поселилась в его доме по-хозяйски. Колени поскрипывали при ходьбе, по вечерам ныла поясница. Сколько ни сыпали дорогих приправ в блюда королевские повара, еда казалась безвкусной, как нолдорская бумага. Да и во рту ощущался недостаток зубов. Всего же сильнее раздражало истощение мужской силы. Каково это: лежать рядом с женой и глядеть в потолок! Той самой женой, ради обладания которой он убил ее двоюродного брата, племянника короля Тургона. Порой он люто ненавидел Идриль. Пролетавшие годы, ссутулившие плечи и сморщившие некогда мужественно-привлекательное лицо, никак не касались ее. Все так же гладка стройная шея королевны, упруга высокая грудь. Изящны движения, легка походка. Туор уже много раз замечал, как на прогулках в дворцовом саду Идриль нарочно сокращает свой шаг, чтоб не тащить за собой вроде бы поддерживающего ее под локоть мужа. И в годы его расцвета королевна легко обгоняла его на бегу. Теперь же может просто шагом быстро уйти от супруга… Следя на ней, стройной и гибкой, Туор подумывал, как неплохо было бы настрогать ей десяток детей. Может быть, частые роды и не превратили бы в отвислый мешок ее такой плоский и сейчас живот, а груди — в вялые козьи уши, не искривили бы стройные ноги. Зато хоть обилие потомства указывало бы на возраст. Но проклятое естество Старшего Народа позволяет зачать ребенка исключительно по обоюдному желанию супругов. У Туора желания всегда было предостаточно, а вот Идриль считала, что сначала надо вырастить первенца. Вырастить! Парень уже давно на девиц заглядывается. Но уж точно — братьев у него не будет. Минует сколько-то зим, и он Туор, уже не сможет одолевать лестницу в башню. Потом нагрянет этот самый Дар Эру, скрюченное всеми болезнями тело закопают на кладбище под внутренней стеной. А жена, все такая же красивая и здоровая, будет жить и жить. И может даже найдет себе другого мужа из своей породы… Зять Тургона обернулся к окну. Совсем близко, отделенное от дворца только внутренней стеной да портовыми складами, колыхалось Море. Там, за этим сверкающим простором скрыта родина жены. Край, не знающий печалей, болезней… и смерти. Нолдор уверяют, что путь туда закрыт навсегда страшным проклятием богов. Так наказали валар тех, кто покинул их землю самовольно. Да еще и пролил кровь соплеменников… Безусловно, боги должны были покарать ослушников! Но ведь Идриль была совсем ребенком в те немыслимо далекие годы. Ребенком, не имеющим права принимать какие-то решения, не то что совершать преступления. Ее привели в людские земли родители. Которые уже приняли кару смертью. Не может быть, чтоб проклятие пало на ребенка. Если Идриль пожелает, ее пустят на родину… И вместе с ней — ее законого супруга! В землю вечной молодости! Туор распахнув окно, ощутил прохладу и соленый запах. Море — это же дорога к спасению от смерти! По рассказам нолдор, они плыли до берегов Эндорэ около сорока звездных кругов… Вызванный слуга побежал на верфь с приказом срочно заложить корабль, способный выдержать долгое плавание. Вначале Идриль упорствовала. Терпеливо пересказывала мужу услышанные от отца слова Намо. Напоминала, что ни один из кораблей с посланцами Гондолина не вернулся обратно. Последний даже был разбит у берега Эндорэ. С него уцелел единственный эльда — тот, что привел когда-то самого Туора в город. Это ли не безусловный знак запрета на возвращение? Гнев валар вечен, а сострадание им неведомо. Туор настаивал. Повторял, что еще в детстве от вырастивших его синдар знает о милосердии Западных Владык, всегда желавших только добра всем детям Эру. О величайшей справедливости Намо, проклявшего лишь виновных в кровопролитии. О том, что Ниенна Печалящаяся просила даже за Моргота! Так неужели Величайшие будут жестоки к безвинному ребенку, к тому же потерявшему всех близких?! — Такова наша судьба, любимый. Погибнуть здесь, во Внешних землях, от меча, страдания, голода, печали. Разве не очевидно для тебя, что проклятие лежит не только на детях, пересекших льды Хелкараксэ на руках у родителей, но и на рожденных потом, в Затененных землях? А когда Проклятие исполнится для каждого, мы уйдем в Мандос на веки вечные. Покуда не закончит свое существование сама Арда. И мы вместе с нею. Такова воля валар. Она уйдет в Мандос, место вечной печали — по ее собственным словам. Но все же у нее впереди долгие годы жизни в радости, которую дарит здоровье. Пресечет ли ее дни вражеский меч? Кто может твердо это предсказать? Моргот далеко и вряд ли заинтересуется Сириомбаром, пока не покончит с Феанарионами, которые все воюют и воюют… заодно отвлекая на себя вражду Северного Лиха. Если они устоят еще сколько-то, Идриль проживет десятки лет — уже без него, своего мужа. Которому предстоит лишь бессилие, болезни и уход на неведомые Пути Людей, о которых толкуют сами эльдар. Причем, честно признаваясь, что не имеют об этих Путях никакого представления и даже от валар не слышали ничего конкретного о посмертной судьбе людей. После сотой или трехсотой такой беседы Туор заявил супруге, что не хочет более ее видеть. Приказал слугам не пускать жену в его покои и вообще говорить о ней. Но от доверенного мажордома узнал, что Идриль много плакала вначале, а потом сама перестала выходить из дворца. На исходе лета вернулся из плавания сын. Прямо из порта прибежал в покои отца, встревоженный вестями о его состоянии. Эарендил, высокий — выше самого Туора, темный от загара, который можно приобрести только на море, где жар Анора окатывает не только сверху, но и отражается от волн; сильный и быстрый, явился в спальню живым воплощением молодости. — Отец! Мне сказали, что ты нездоров… — Да, сын мой, — Туор медленно поднял руку, чтоб коснуться узла светлых волос. — Силы мои иссякают. Я не надеялся дождаться твоего возвращения. — Нет, не печалься! Ты еще не так стар… — Я стар, сын мой. Годы, проведенные в скитаниях, унесли мое здоровье гораздо быстрее, чем если бы длились они в мире и покое. — Отец, что ты! В предградье живут люди куда старше тебя. Они тоже долго скитались по обезлюдевшим землям, пока добрались сюда, но все же не собираются умирать. Священный сильмарилл, что принесла в наш город прекрасная Эльвинг, дарует удачу и здоровье… Туор услышал в голосе сына какую-то недоговоренность. Но не забота об отце заставила Морехода замяться. — Прекрасная Эльвинг, говоришь? Когда же ты успел разглядеть ее красоту? Эарендил чуть потупился. — Отец… Я виноват перед тобой. Я хотел сказать раньше, но ушел в море и… Эльвинг, дочь Диора, благосклонно выслушала меня весной… Она согласна стать моей женой! Туор почувствовал, как сердце сдвоило удар. Сын нашел себе невесту. Что яснее указывает на старость отца?! — Ты же не будешь против нашей свадьбы? Я внук короля Гондолина, она — дочь короля Дориата. Мы будем править Сириомбаром после вас с мамой. После «вас»! После Туора Хадоринга — да. Но не после Идриль! — Что опечалило тебя, отец? Во всех землях, свободных от власти Северного Зла нет более достойной девушки, чем внучка Берена Непобедимого и Лутиен Прекраснейшей! Сын, счастливый молодостью, никогда не поймет старого отца! — Успокойся, Эарендил. Конечно же, ты сделал наилучший выбор. Теперь иди и сообщи о нем матери. Я хочу отдохнуть. Мореход торопливо поклонился и метнулся к дверям. Корабль был велик и строен. На каждой из двух мачт поднималось по паре парусов шире, чем на любом другом в бухте Сириомбара. Обшивка снаружи сверкала красным лаком, привезенным из дельты Гелиона. Весельные порты — двадцать по борту — закрывались на случай бури окованными бронзой заглушками. На бушприте уже установили вырезанную по приказу правителя лучшими мастерами фигуру Уйнен. Лазурные волосы владычицы спокойного моря струились по белым плечам прядями, подобными потокам водопада; тонкие руки простирались вперед жестом властным и умиротворяющим. Туор сам отобрал в команду молодых, но опытных моряков. Совсем недавно «Эаррамэ», скользнув по слипу, впервые коснулся воды. Когда корпус напитался влагой, плотно зажав стыки досок, его провели на веслах вокруг бухты. Потом сам Эарендил встал к румпелю. Паруса, украшенные Щитом Хадора, развернулись, и корабль вышел в море. Он вернулся через семь дней, все такой же сверкающий. Сын, захлебываясь восторгом, уверял Туора, что корабль идеален: стремительный как дельфин и послушный, как ласковый ребенок. Эарендил явно считал, что «Эаррамэ» построен для него. Туор отправился к жене. Тургониэн выглядела поблекшей. Но мужу печаль ее показалась утренней дымкой, окутавшей цветущее дерево. Подует ветерок, пригреет солнце — и цветы снова радостно раскроются, источая аромат юной свежести. — Я пришел проститься с тобой, — голосом твердым, но полным скрытой горечи, произнес Туор. — Время мое на земле истекает. Море влечет меня с того самого часа, как узрел я Владыку Ульмо, идущего на берег в штормовой волне. Тогда еще я почувствовал, что судьба моя связана с морем. И теперь, когда на суше для меня ничего не осталось, я хочу закончить свои дни среди его волн. Корабль мой построен, припасы погружены, и команда ожидает только меня. На рассвете завтрашнего дня я отплыву и более не вернусь. Темно-серые глаза Идриль распахнулись, руки прижались к высокой груди: — Почему ты решил покинуть меня, муж мой?! После стольких испытаний, когда мы зажили в покое? Наш сын нашел себе невесту — неужели ты не дождешься внуков? — Ты можешь ждать сколько угодно, любимая супруга. Ты увидишь правнуков и праправнуков. Я же вот-вот уйду на неведомые Пути, расставшись навеки со всеми, кого любил. И потому хочу напоследок вкусить счастья среди морских просторов. Растерянность на лице королевны сменилась испугом: — Куда же ты направишься? — Поплыву на запад. Если бы ты действительно любила меня, — голос Туора окреп, — ты последовала бы за мной. И тогда наше плавание стало бы путем в край твоих родичей. Идриль опустила голову: — Нет, любимый. Мы скитались бы по волнам, пока морские черви не источили бы корабль, а мы не умерли от голода. Аман закрыт навеки для всех, живущих по эту сторону Белегаэра. Ты знаешь: валар не пропустили и корабли Кирдана. Возможно, даже мы, аманэльдар, не все знаем о воле Владык. И прокляты не только ушедшие из Валинора, но и все, живущие вне его… Королевна стояла напротив широкого окна, и полуденное солнце словно обвело золотой каймой ее голову в скромном жемчужном очелье, простое белое платье. Она была по-прежнему прекрасна — и недоступна. Внезапно Туор ощутил жгучую злобу на жену. За ее невянущую красоту, здоровье, бесконечную жизнь и даже за эту вот нежную участливость. — Что же, я понял тебя. Когда-то ты снизошла ко мне, сыну эдайн. Теперь я состарился и больше не интересен тебе! Как только мой корабль скроется за горизонтом, ты почувствуешь себя свободной! Да, мне известен ваш закон, освобождающий от брачных обязательств супруга навечно мертвого. А я буду мертв навечно! И ты примешься искать себе нового мужа — уже из таких же бессмертных! Я послужил тебе мимолетной забавой в твоей невероятно долгой жизни! Догадывался об этом еще там, в вашем трижды проклятом Гондолине! Недаром вокруг тебя вертелся этот твой двоюродный братец! Может, ты и его привечала?! Знай же, что подлец пал вот от этой руки! И еще неизвестно, не его ли сын Эарендил!.. — Туор! Как ты можешь!.. — Могу! Идриль стояла совсем рядом. И рука Хадоринга дернулась сама, впечатав пятерню в гладкую щеку жены. В следующий миг он отшатнулся, испуганный вскриком и резко вскинутой рукой Идрили. Но та и не подумала ударить в ответ. Наоборот, попятилась, прижав ладони к лицу, и опустилась в кресло. Ужас подкосил ноги Туора. Упав на колени, он обхватил стиснутые под платьем голени королевны, уткнулся с силой в тонкий холст. — Прости, прости, любимая!.. Я не хотел… Нет, не может быть мне прощения… Но это потому, что я безумно люблю тебя… Для меня невыносима мысль о расставании с тобой… Я готов умереть прямо тут за причиненное тебе горе… Прикажи только — и я выпрыгну в это окно прямо на камни двора… Он лепетал еще что-то, чувствуя, как ткань липнет к мокрому лицу. Страх, что жена сейчас встанет и уйдет, вызывал прямо потоки слез. И ощутил на голове легкую руку. — Не надо… Мы поплывем вместе… «Эаррамэ» четвертую неделю резал штевнем зеленоватую воду Белегаэра. В эти просторы не заплывал прежде ни один корабль. Дважды по курсу попадались небольшие зеленые острова, на которых удалось пополнить запас воды. Пищу расходовали экономно, перейдя почти на одну морскую рыбу. К счастью, ни разу не накрыло полным штилем, широченные паруса держали самый слабый ветер. Приходилось, конечно, и лавировать, когда он вдруг задувал навстречу. Но корабль был действительно на диво послушен рулю. Курса постоянно держались одного — на точку, где Анор нырял в море в полдень. Не сбиться с него помогало еще одно изобретение проклятого Феанора — ветромет. Само покачивание корабля не давало грузику на коромысле остановиться. Рулевому оставалось только удерживать корону Уйнен прямо по черточке на лимбе устройства. Идриль с самого отплытия ни разу не вышла на палубу. Чем она занималась в каюте, когда Туор стоял рядом с рулевым или командовал экипажем, никто не знал. Может быть, глядела в маленькое застекленное окошко под самым потолком. Или грезила о чем-то известном только ей. Ела совсем мало — только чтобы составить супругу компанию за столом. Дочь Тургона была единственным эльфом на корабле. Туор не желал, чтоб присутствие кого-то из Проклятых сподвигло Владык Запада на препятствия плаванию. Матросы часто заводили между собой разговоры о том, что увидят землю эльфов, мечтали о тамошних чудесах. И чудеса не заставили себя ждать. В сумерках за кормой потянулся светящийся след. Туор понял, что Благословенный берег приблизился. Противный ветер поднялся на сороковой день плавания. Прямо с рассвета слегка потянуло с запада, заставив паруса провиснуть. «Эаррамэ», чутко слушаясь руля, пошел галсами. К закату море запенилось барашками, заставляя стройный корпус вздрагивать на гребешках. А ночью снасти уже гудели, и вымпел на верхушке большой мачты метался между яркими звездами. — Ты видишь, супруг мой, дальше плыть нельзя, — Идриль, бледная и печальная, сидела напротив Туора, не притронувшись к ужину. — Нам приказывают повернуть обратно. Может быть, нас пощадят и не выбросят на камни, как тот корабль… — Нет! Это всего лишь испытание нашей решимости! Я покажу себя достойным высокой участи предстать перед Силами Мира! А ты — если действительно любишь меня — выйди на палубу. Ульмо был благосклонен к твоему отцу: предупреждал о приближении Рока Гондолина. Король Тургон сам был виноват в своей гибели, в гордыне пренебрегши советом Валы немедленно покинуть город. Тебя же и немногих, оставшихся разумными, Владыка Моря спас, укрыв туманами в долине Сириона. Покажись ему и Уйнэн, встав возле фигуры Владычицы, и увидишь, что ветер утихнет. Королевна молча опустила взгляд на сложенные на скатерти руки. Разыгравшеся море вставало блестящими холмами с черно-синими провалами между ними. Идриль держалась одной рукой за локоть деревянной Уйнэн, другой загораживалась от брызг. Впереди на бледном рассветном небе быстро воздвигалась громада лиловых туч. Матросы поспешили убрать паруса, но не успели до первого удара шквала. «Эаррамэ» черкнул ноками белую пену. Оборвавшийся шкот со свистом метнулся над кормой, смахнув за борт подсменного рулевого. Тут же волна ударила в другую скулу, вал прокатился по палубе, унося с собой кого-то. Державшийся за мачту Туор в ужасе закричал. Но нет — Идриль, насквозь мокрая, все цеплялась за Уйнэн. Ей бросили канат и подтащили к палубному люку. Туор вслед за нею сполз по взбрыкивающей под ногами лесенке. Корабль метался, как заарканенный конь, то взвиваясь, то падая вниз. Валялся с боку на бок, оседал на корму и тут же словно бы катился прямо в пропасть. Корпус гудел деревянным билом и трещал ореховой скорлупой. Два раза что-то тяжелое рушилось на палубу. Туор сидел на кровати, держась за нижнюю доску. Королевна на полу уперлась в нее спиной, а ногами в переборку. Каюта была усеяна разбросанной посудой — хорошо, кожаной и деревянной, не грозившей опасными ранениями. По стенам стекали капли, из-под спешно закрытой ставни окошка бежал целый ручеек. Рев ветра и грохот волн не давали услышать голосов с палубы. — Жена, не сможешь ли добраться до амфоры в том углу? Я давно хочу пить. — Она наверняка разбилась… И нам уже не нужна вода. Может быть, Намо все же не будет совсем уж жесток и позволит мне увидеть отца и мать… — Перестань! Слышишь — буря утихает? Мы не должны терять надежду. — На что? Под настилом уже плещется вода. Т уор и сам ощущал, как потяжелел и утратил поворотливость корабль. Но удары валов и в самом деле становились все мягче. А когда деревянная тарелка поплыла над полом, наступила блаженная тишина. Потомок Хадора заставил жену подняться вместе с ним на палубу. Обе мачты были обломаны по растяжки, Уйнэн исчезла вместе с бушпритом. «Эаррамэ» сильно накренился на левый борт. На палубе не было никого, кроме мертвого рулевого на корме. Морская вода смыла всю кровь, но было ясно, что тот ударился виском о стойку руля. И если тело не снесло за борт — этот матрос пытался править гибнущим кораблем до самого конца бури. А вокруг медленно текли струи молочного тумана. Они касались воды, закручивались щупальцами гигантского осьминога и плавно охватывали полузатонувший корпус. Идриль сумела спуститься в каюты, принесла кувшин воды, три подмокшие лепешки и куски копченой рыбы. — Нас куда-то тащит течением, — произнесла она бесцветным голосом. — Пламя свечи отклонялось, когда я поднималась из люка. — Куда? — На восток. Туор все понял. Валар не пожелали пропустить в Аман смертных. Исключение они сделали только для него, видевшего явление Ульмо и принесшего в Гондолин слова Владыки Моря. Теперь оставалось только запастись терпением и не терять надежды. Вода в уцелевшей бочке была солоноватой, но жажду все же утоляла. Хлеб размок безнадежно, рыба почти не испортилась. Промокшая насквозь одежда едва грела. Туман не давал увидеть звезд. Но пламя зажигаемой время от времени свечи действительно отклонялось к правому борту. Израненный, но все же упорно не желавший сдаваться пучине «Эаррамэ» плыл куда-то на запад. Идриль только по принуждению мужа отщипывала крошки рыбы, делала пару глотков из кружки. Почти все время она сидела на краю задравшегося вверх правого борта и всматривалась в туман. На вопрос, видит ли она хоть что-то впереди, отвечала: — Мандос. Туор несколько раз приходил в гнев, начинал трясти жену, требуя, чтоб она обратилась к Стихиям. Та даже не пыталась высвободиться из его рук, вялая и мягкая, как тряпичная кукла. Угадать, сколько дней прошло с окончания бури, не представлялось возможным. Вода в бочке убавилась наполовину, а туман все не редел. Но однажды Хадоринг почувствовал легко покачивание под ногами. Течение усилилось… Мокрая скала появилась из белой мути неожиданно и с хрустом толкнула кораблт в левую скулу. Корпус захрустел, начал поворачиваться вокруг себя. Следующий удар — уже о подводный камень — заставил Туора вцепиться в фальшборт. Идриль словно очнулась: тоже ухватилась за толстый канат и посмотрела по сторонам. Под днищем зашуршало все громче, корпус затрясся, начал валиться налево. Туор скатился в холодную воду и тут же встал на ноги. Глубины оказалось по колени. — Жена! Это берег! Спускайся скорее! Мы приплыли! Королевна пошла по камням, не думая подобрать намокающий подол. Отмель тянулась долго, потом перешла в галечный пляж. Туман вроде бы разредился, и Туор увидел высокие скалы, окружившие влажную каменистую отсыпь. По одной стекал тонкий ручеек. Хадоринг набрал в горсть воду, попробовал: она была совершенно пресной. — Идриль! Куда мы попали? — Мы достигли Амана, любимый супруг мой, — голос королевны звучал безжизненно, как плеск моря в тумане. — И останемся здесь навсегда. Ты причислен Владыками к нолдор и разделишь теперь нашу судьбу до конца. Ты нашел воду, а между камнями есть раковины. Хриплый мужской вой заглох в тумане.