komorebi

Иноске ткнул Зеницу под ребра кончиком шиная, и блондин закряхтел, неловко отворачиваясь. Ноги неловко вывернулись куда-то не туда, но парень удержался и скакнул в сторону, прокляв Иноске. Кабан, как один из немногих, управляющих двумя мечами, выдумал тренировать товарищей драться нерабочей рукой. «А это если вам руку отхреначат! Гонпачиро, ты первый!». Идея-то хорошая, а учитель из Иноске — хреновый, и вся тренировка заключалась в том, что рабочую руку заводили за спину и хитровыдуманно приматывали к торсу, а потом Хашибира колошматил тебя тренировочным мечом (к его чести сказать, успешно используя только левую). Мало того, что в нерабочей руке было меньше силы, так еще и равновесие в бою терялось, а это уже сказывалось на маневренности, в итоге — все тело в синяках, кабан ржет, ты проклинаешь (снова) его, себя, демонов, мир и всех причастных к появлению этого дебила на свет. Танджиро стоически перенес избиение тренировку, и теперь сидел неподалеку. — Трус, сражайся! — кричал Иноске, а Зеницу визжал и позорно бегал от этого сумасшедшего. Его эта тренировка уже достала (в принципе он изначально ей не очень обрадовался), и он бежал к Камадо, чтобы спрятаться за ним. — Камадо, спАСИ мЕнЯ, — пробулькал Агацума, закатив глаза, и молниеносно спрятался за его спину. — Эй-эй, Зеницу, Иноске, полегче… — неловко засмеялся получивший свое Танджиро, подняв ладони. Не то чтобы он не мог защитить друга, но когда на тебя несется с бешеным хохотом кабанья голова — это страшно. — Уйди, Манджиро, ты уже проиграл мне! — велел Иноске и пырнул воздух под мышкой «побежденного», чтобы достать «труса». «Трус» извернулся как уж и совсем уж перешел на ультразвук: — Отвали, ублюдок! — и, видимо, одурев от страха, таки сделал ответный выпад шинаем. Но непослушная левая рука странно дернулась, из-за чего по щщам получил Танджиро и рухнул, как подкошенный — удар пришелся прям под дых. Зеницу задохнулся в испуганном вопле. «Тебе больно?» и «Мне жаль!» смешались в его бестолковом рте, и в конце оттуда вылетело вместе с добрым количеством слюней: — ТеБЕ ЖАЛЬ???! И тут же он получил по макушке шинаем от Иноске, после чего кулем свалился на Танджиро. — Ха! Слабаки! Иноске-сама самый сильный! — победно воскликнул этот варвар, уперев грязную пятку в задницу Камадо. Видимо, победа над однорукими товарищами приводила его в такой же восторг, как победа над Лунами Мудзана. — Слезьте с меня… *** — Твою мать, Иноске, убери с моего футона свои лапы, — прошипел Зеницу, спихивая конечности кабана с постели. — Ты что, дубиноголовый, совсем ноги не моешь? Посмотри на свои пятки, чухан! — Отвали, это природный покрой, — фыркнул Хашибира и закинул в рот черешню. — Читай давай дальше. — Да, Зеницу, продолжай, пожалуйста. — вежливо, но с нотками нетерпения попросил Танджиро. После изнурительных тренировок они поужинали, вымылись и отправились в выделенную им комнату. Сегодня вечером было душно, но как только солнце упятилось в горизонт, а луна показала свои круглые бока, подул прохладный ветерок. Иноске, закинув руку за голову, пялился в потолок под сказки Зеницу и наслаждался вкусным запахом курильницы — сладкий дым отгонял комаров. Ему многого не надо было. Танджиро лежал на животе на соседнем футоне, подложив под подбородок подушку и щурился своими красно-розовыми глазами одновременно и на Зеницу, подсвеченного сбоку и снизу лампой, и в никуда, время от времени поправляя упавшие на лоб мокрые после бани волосы. — Кхххх, — Зеницу кряхтел как старик. — Ладно… Эта сказка называется «Поиск огня». Камадо в ленивом удивлении приподнял брови. Совсем как про его попытки открыть тринадцатый стиль Танца Бога Солнца. Но эта мысль проскользнула совсем по краю сознания. Иноске рядом перегруппировался, и теперь лежал головой к Зеницу и Танджиро, чтобы повнимательнее слушать рассказ. Все дело было в том, что ни Камадо, ни Хашибира тяги к чтению не имели. Первый потому что в детстве много работал, и любви к книгам ему не привили — умеет читать по слогам, и ладно, а второй попросту читать не умел. Зато Зеницу очень любил читать и оказался хорошим чтецом. Голос у него был приятный и мягкий (когда Агацума не визжал от страха, конечно же), и парни упросили его почитать вслух — заняться все равно было нечем. — Так вот… — Не таквоткай, а читай давай, — фыркнул кабан и легонько пристукнул блондина по сушке. — Я тебе щас как! — пригрозился тот в ответ и бухнул книжку по иссиня-черной макушке. — Будешь болтать, не буду читать. Иноске подумал, что заставить этого задохлика будет проще пареной репы, но благоразумно промолчал. Танджиро с них прыснул в кулак, но быстро придушил смех в глотке. — Так вот. Мудрый Поэт сидел у горящей свечи, читая книгу… Была ночь седьмой луны. Цикады пели в цветах гранатового дерева, лягушки пели у маленького пруда. Полная луна сияла в окружении южных звезд, крупных и колючих, как астры; воздух был тяжел и напоен сладостными ароматами. Но Поэт не был счастлив. Он грустно глядел на прилетевших на свет его свечи мотыльков. Не только мотыльки, но и майские жуки, и стрекозы слетелись на свет, сверкая радужными, будто собранными из стеклянных витражей, крылышками. Все они искали Огонь, и все они сожгли свои яркие крылья в пламени, и все они погибли. Поэт был глубоко опечален. «Маленькие, безобидные дети ночи», — сказал он. — «Почему вы продолжаете Поиск Огня? Никогда, никогда вы не сможете достичь своей цели и, стремясь к ней, погибните. Глупышки, вы никогда не слышали историю Королевы Светлячков?» Мотыльки и майские жуки, и стрекозы трепыхались у свечи и не отвечали ему. «Они никогда не слышали ее», — сказал Поэт. — «Что ж, эта история очень стара. Слушайте же. Королева Светлячков была самым ярким, самым прекрасным маленьким созданием, что умело летать. Она обитала в самом сердце нежно-розового лотоса. Лотос этот рос на тихом озере, и он качался туда и сюда в лоне озера, пока Королева Светлячков дремала внутри него. Это было как отражение звезды в воде. Вы должны знать, о, маленькие дети ночи, что к Королеве Светлячков ходили свататься многие женихи. Мотыльки и майские жуки, и стрекозы нескончаемо прилетали к лотосу на озере. И их маленькие сердца полнились страстной любовью. «Сжалься, смилостивься» — плакали они, — «Королева Светлячков, Ярчайший Свет Озера!» А Королева Светлячков только сидела, улыбалась снисходительно и сияла. Похоже, ее совсем не трогал аромат любви, клубящийся вокруг нее. В конце концов она сказала: «Ох, вы, любовники, что заставляет вас праздно тесниться вокруг моего дома? Докажите свою любовь, если действительно любите меня. Идите, вы, любовники, и принесите мне огонь, и тогда я дам вам ответ.» Зеницу слегка погрустнел. Он уже понимал, чем кончится сказка, но Танджиро и Иноске, видимо, нет — их лица, обращенные к нему, мягко светились любопытством и спокойствием, и Зеницу продолжил: «Затем, о, маленькие дети ночи, раздался поспешный шелест крыльев мотыльков и майских жуков, и стрекоз — все они отправлялись на Поиск Огня. Но Королева Светлячков смеялась. Я расскажу вам после причину ее смеха. Итак, любовники летали в тиши ночи туда и сюда; желание толкало их вперед. Наконец они увидели, как изнутри светятся решетки окон, и они влетели внутрь одной комнаты. В той комнате была девушка. Она достала из-под подушки любовное письмо и, читая его в свете лучины, она плакала. В другой комнате сидела женщина, держащая свечу близко к зеркалу, в которое она гляделась и красила свое лицо белой свинцовой краской. Большой белый мотылек попытался забрать пламя своими крылышками, но только потушил неверное пламя свечи. «Ах!» — вскрикнула женщина. — «Я испугалась! Как сделалось темно!» В другом месте лежал умирающий мужчина. Он сказал: «Ради всего святого, зажгите лампу, ибо черная ночь обрушивается прямо на меня.» «Мы давно зажгли ее», — ответили ему. — «Она рядом с тобой, и вокруг нее собрался легион мотыльков и стрекоз». «Но я совсем ничего не вижу…» — пробормотал мужчина… Те, кто отправился на Поиск Огня, обжигали свои хрупкие крылья в огне. Они умирали и падали, и лежали мертвые, а утром их просто смели метлой и забыли. Королева Светлячков же была в безопасности в своем лотосе вместе со своим возлюбленным, который был так же ярок, как она — великим Королем Светлячков. Ему не было нужды лететь на Поиски Огня. Он нес живое пламя под своими крыльями. Так, Королева Светлячков обманула своих обожателей, и поэтому она смеялась, отправляя их в опасное и тщетное приключение. «Не обманывайтесь», — плакал Мудрый Поэт. — «О, маленькие дети ночи. Королева Светлячков совсем не изменилась. Бросьте Поиск Огня.» Но мотыльки и майские жуки, и стрекозы трепыхались у свечи и не обращали внимания на речи Мудрого Поэта. Они все еще стремились к его свечи, и они сожгли свои крылья в пламени, и так умерли. Сейчас Поэт потушил свет. «Я должен пребывать в темноте», — сказал он. — «Это единственный путь». — Конец, — подвел черту Зеницу. Его голос слегка понизился от долгого чтения. — Ваа… — протянул Танджиро. На его лицо тоже легла тень печали, и Зеницу отметил поплывшую в его глазах тихую ласку, которая всегда там была. — Что вообще такая грустная история делает в книжке для детей? — проворчал Агацума, захлопывая ветхий томик. — Ну, дети ведь часто задают вопросы… Послушай, а я ведь даже не знаю, почему вообще светлячки светятся? — ахнул Камадо. — Надо спросить у Шино… — Эй, — вдруг перебил их Иноске. Оба вскинулись и удивленно посмотрели на задумавшегося кабана. Такое они видели нечасто. — Что такое, Иноске? — Вот ты, Камачиро, — в парня вперились огромные девчачьи изумрудные глаза с круто загнутыми ресницами. — У тебя же здоровский нюх, да? — Ну… да… — Как пахнет любовь? Э? Танджиро кхемкнул и почесал бровь. Метнул на Зеницу взгляд, кричащий: «ПОМоГИ!». Это ж Иноске! Ему что-то не так объяснишь, и он поплывет, а потом с этим неправильным знанием будет всю жизнь жить. Зеницу уловил этот взгляд и снова шарахнул Хашибиру по голове книгой. — Дурак, что ли! Любовь для каждого своя, следовательно и пахнет она всегда разно. — Ха-а? — скривился Иноске. — В смысле? — Ну вот ты любил кого-нибудь? — ухватился за мысль Танджиро, и тут же понял, что вопрос дурацкий. Оболтус-то вряд ли знает, что такое любовь вообще. Поэтому ситуацию надо было срочно спасать. — Что для тебя любовь? Зеницу скорчил рожу, явно сомневаясь в умственных способностях Иноске и в том, что он сможет внятно на вопрос ответить. — Ну… — скрип кабаньих мозгов было слышно, наверное, аж на верхнем этаже. — Делить еду… и… защищать… и… помогать? А вот тут уже настала очередь скрипеть мозгами его собеседников. Переглянувшись, они звонко расхохотались и бросились на Иноске. — Так ты что, получается, и нас любишь? — тормошили бедного Иноске ребята, тискали, поглаживали, и в конце навалились на него оба, крепко обняв пытавшегося вырваться кабанчика. — А? Любишь? Ты ж с нами все это делаешь! — Отвалите! — рычал в ответ Хашибира. Его сковало доселе неизвестное ощущение, и его напрягало (вообще-то смущало, но он не знал, что такое смущение) тепло этих двоих. Но вместе с этим ему вспомнился покрытый жесткой шерстью теплый, даже горячий бок кабана, которого он звал отцом, орешки, грибы и корни, которые он ему приносил, и как сам Иноске потом приносил ему то же самое. А еще — как грустно ему было, когда чичи умер от старости. Дикие кабаны не живут дольше десяти лет. Иноске вспомнил дедулю из деревни, который читал ему стихи, и его непутевого сына. Любил ли их он? — Любовь — это немножко другое, Иноске, — мягко сказал Танджиро. Как-то они вдвоем с Зеницу притихли, так и свалившись под бока брюнету. Он приподнялся на локте и заглянул в бледное красивое лицо, вгляделся в эти самые загнутые ресницы и лиственно-зеленые глаза. — И что же? — с любопытством ребенка и одновременно непониманием взрослого спросил Хашибира. — Да, ты верно сказал: это защищать, помогать, делиться всем, что есть. — начал объяснять солнечный бог, похлопывая парня по груди. — Но еще это брать ответственность за того, кого любишь, и за себя тоже. Любить — это значит дорожить и уважать, отдавать любимому человеку лучшее, что у тебя есть; радоваться ему, как никому другому, и радовать его собой. — Когда любишь, желаешь видеть этого человека, потому что он — самый лучший для тебя, самый красивый. Ты безусловно принимаешь его таким, каков он есть, и наслаждаешься им. В любой момент и в любом настроении этот человек заставит тебя улыбнуться или разделит с тобой горькую ношу. Рядом с ним тебе становится легко и приятно, а без него ты скучаешь. Ты все-все для этого человека, потому что он — часть тебя. И он для тебя сделает все то же самое. А если нет, то не любовь это вовсе. — добавил Зеницу, тоже поменяв положение, чтобы смотреть на Иноске.— Когда любишь, становится тяжело. Агацума положил свою ладонь рядышком. — Сердце от любви тяжелеет, но это не плохо. Любящее сердце тяжелое, и оно звучит иначе, чем сердце одинокого человека. — А как оно звучит? — совсем уж беспомощно вскинулся Иноске, схватив их ладони в свои. Зеницу в ответ тихонько рассмеялся. — Как же тебе объяснить… Понимаешь, сердце у каждого разное. Одинокое сердце звучит как… — светлая голова склонилась на бок, как у птицы. — Пам. Пам. Пам. Пам. Уверенно. Размеренно. Вот так. А влюбленные сердца… они как поют, понимаешь? Как птицы в лесу. — Ты поймешь, когда полюбишь. Вот тут, — Танджиро растянул шершавую пятерню на груди Иноске. — Станет сладко и тепло, как… Как прилечь на теплую, зеленую траву после долгой зимы. — М-м-м… — задумчиво протянул брюнет. Он смутно понял всю концепцию, но хорошо запомнил все-все слова. В животе у него что-то сжалось, как от голода, но это было немного иначе, будто стало тесно-тесно, и это чувство наполняло его, и захотелось закричать, чтобы стало свободнее. — УО-О-О-О-О! — таки заорал кабан и резко сел, сбросив с себя друзей. — НЕ ПУГАЙ МЕНЯ ТАК, ДУБИНА!!! — схватился за сердце Зеницу. — ОРА! — Танджиро влепил обоим хорошего леща. — ХВАТИТ ОРАТЬ. — ТЫ САМ ОРЕШЬ, ТАНДЖИРО! — ААААААААААААААААА! В конце концов на крики пришла Аой и наваляла всем троим хороших люлей, потушила свет и велела им спать, иначе завтрака никто из них не получит. Избитые и униженные, они легли каждый на свой футон, и даже не разговаривали в полголоса чуть ли не до зари, как обычно делали, а потом и уснули быстро — жизнь охотников на демонов выучила засыпать быстро, всегда и в любом месте или положении, чтобы отдохнуть и набраться сил для новых боев с демонами. Только Танджиро все смотрел на полукружья щек спящих друзей, выхолощенные в сияющий белый лунным светом и думал, думал, пока не стал слышать звук собственных закрывающихся век, и все-таки уснул под серым, как шейка горлицы, рассветом. Видимо, сегодня будет идти дождь.