Хрустальные слезы

Он весь в садинах, синяках и ранах. Пластырем на носу, бинтами и взглядом, что полон ненависти. Жгучей ненависти к миру и несправедливой судьбе. Почему, кто-то живёт просто прекрасно, окруженный любовью, теплом и заботой. А он здесь. В приюте, словно в тюрьме. Даже хуже. Но это привычно. Привычно терпеть побои, холод и иногда недоедание. Возможно если бы его когда-нибудь и забрали бы в семью, он бы там не прижился. Да и не забрали бы. Забирают чаще всего маленьких, миленьких детей. Девочек в розовых платьицах, в которые их специально одевают преподаватели, перед встречами с потенциальными родителями. И мальчиков с большими, невинными глазками и ангельской внешностью. Преподаватели практически сразу определяют, на ком стоит зацикливать внимание и «ухаживать», а на которых можно наплевать. Да. Это неправильно. И что? Акутагаве не повезло, его сразу определили во вторую категорию. Обрекли на такую жизнь. Когда Акутагаве исполняется десять к ним поступает ещё один мальчик. Мальчик лет восьми, с белыми волосами, большими, излучающими чистый страх глазами и сжимающий белого, плюшевого тигрёнка в руке. Стоит ли говорить, что Рюноске сразу возненавидел его. Возненавидел, за то, что он и правда был похож на ангела, и за то, что верно его скоро заберут в новую семью. А Акутагава по прежнему будет один. Не ненависть, а даже зависть. И как назло этот самый ребенок тянется к Рюноске, не пугается его шрамов и хмурого взгляда. Его хриплого голоса и крика. Даже когда он ударяет по лбу, со словами: — Отстань! Ребенка не забирают, но взрослые бессмысленно верят, что надо ждать. — Я Ацуши… — Мне плевать — А ты ведь Акутагава да? Рюноске Акутагава? — Откуда ты знаешь?! — Я буду звать тебя Рю-кун. А потом Ацуши злит ещё больше, потому что слишком наивный. Слишком плаксивый и не имеет никакой смелости. Мышь. Мышь которая юркает по углам, лишь бы ее не достали. Бесит тем, что при виде даже маленького синяка на детском теле, хотелось убивать. *** — Дам тебе совет: будешь ныть и жалеть себя, будет хуже. Они стоят в конце коридора, прислоняясь к холодному окну. По крайней мере, здесь их пока не найду. Ацуши смотрит на Акутагаву все так же наивно и сильнее сжимает потрепанную игрушку. — Здесь всё жестоко, но ты привыкнешь. Я уверен. Тогда он замечает маленькие капельки слез, на глазах Накаджимы. В коридоре темно, но эти слезы все равно блесят. Словно стекло. Нет. Чистый хрусталь. Эти капельки растягиваются в длинные, тонкие, прозрачные полосы, что стекает по щекам. — Не смей реветь! *** Когда Ацуши исполняется тринадцать, он весь все в тех же ранах. С запахом перегара, стащенных Акутагавой, сигарет и тусклым взглядом. Они вновь стоят, все в том же коридоре. Ацуши вновь не сводит глаз с Акутагавы. На нем лишь накинута кофта, что не скрывает синяков и свежих ран. Его кожа бледнее, чем у Накаджимы. Его глаза, ещё более безжизненные. Ацуши ежится, ему и правда никогда не было места рядом с Рюноске, но их видимо крепко связала грязно красного цвета, нить. Акутагава тушит сигарету о белый поддоконик и выкидывает бычок за трубу. Копается в карманах и тихо рычит. Сигареты кончились. — Пошли, — он отходит от окна и не оборачиваясь идёт, слегка шатаясь. Ацуши смотрит ему вслед, а потом бежит за ним. *** Когда Ацуши исполняется пятнадцать, он впервые пробует алкоголь. Он неприятно першит в горле и его тут же хочется выблевать. Акутагава говорит, что так всегда в первый раз. Но он все равно больше не пьет, только для виду, для Акутагавы. Издевательства, от сдешних воспитанниках не прекращаются. Он теперь плачет не так часто, чаще всего просто сидит посередине комнаты, смотрит в одну, пустую несуществующую точку и чувствует жгучую боль во всем теле. Пусть иногда по щеке и прокатывается слеза. Чистая и хрустальная, как всегда. Как драгоценный камень. Рюноске начинает пропадать, убегать по ночам и отсыпаться днём и так все время. Ацуши видит его все реже, но не может позволить себе того же. Преподаватели. Преподаватели, что скрывали шрамы красивой одеждой, а при обнаружении сигареты оставляли без ужина. Преподаватели, что не позволяли ему жить как Акутагава. Рюноске часто протягивал ему руку, смотрел затуманенным взглядом и предлагал сбежать, но стоило подать ему руку, в ответ, как все рассыпалось в прах. Исчезало. *** В пятнадцать с половиной он впервые целуется. Целуется мокро и отрывисто, чувствует на губах ненавистный алкоголь и запах перегара. Жмется сильнее, лишь слегка, не заметно ёжась от взгляда Рюноске. Он не может его полностью понять. Но и назвать жутким, тоже язык не повернется. Изорванная, грязная игрушка в виде тигра спрятанна глубоко в комоде. А ещё, примерно так же зарыто его прошлое. Акутагава растягивается в кривой ухмылке и до крови прикусывает кожу на шее Ацуши. Слизывает струйку крови, а затем и маленькие слезинки. Хочется спрятать их, спрятать всего Накаджиму. Отрезать ему глаза и любоваться, любоваться наивным, и все же ледяными глазами. Что может быть лучше. Хочется выпить его кровь, ощущать железо на губах и чувство полного слияния. Да. Он больной. Больной на всю голову. *** Когда Ацуши исполняется восемнадцать, Рюноске пропадает навсегда. А Ацуши все равно ждёт, находит старую игрушку и выкуривает очередную сигарету. Ждёт, что бы однажды бросится в объятия и дать пользоваться собой. Вновь и только для него заплакать хрустальными слезами. Кажется он ещё более сумасшедший.