Да здравствует...

      В тишине пустых коридоров их шаги кажутся Джеку слишком гулкими, слишком громкими, слишком торопливыми… слишком паническими, и это так отвратительно. Как все происходящее отвратительно до тошноты, стискивающей горло. Дядя спешит, цепляется побелевшими пальцами за мраморные перила, а Джеку смешно. Они уже опоздали, они уже упали – ниже почти что некуда.       Ладони холодит пол у ног Сайласа, и вкус камня – кровь пополам со слезами. Их наследный принц заталкивает так глубоко, как может, чтобы никто не видел. Хуже сочувствия любящих только жалость равнодушных, и оба чувства равно унизительны для того, кто был рожден, чтобы стать королем.       Не станет.       Они пролетают очередной пустой зал, тяжелое отполированное зеркало в серебряной раме отражает людей, больше похожих на тени, и принц кривит губы самому себе.       И застывает на лестничном пролете внезапно, настигнутый осознанием. Осознанием, что он забыл самое главное…       Джек Бенджамин самовлюблен, эгоистичен и аморален, он ублюдок, чьи поступки не заслуживают поддержки, а жизнь – понимания, и всем, что имеет, он обязан родителям.       Почти всем.       Майорские погоны он все же получил не за «голубую кровь» и не по прихоти короля, а за то, что спал в солдатской палатке и вытаскивал, как мог, свой взвод из засады в тот чертовски долгий час. За то, что был ранен и пленен, и за то, что молчал, когда командир вражеской армии швырял в него связанного свой армейский планшет.       Он забыл, что Джек Бенджамин – офицер, который воевал с Гефом дольше Давида Шепарда, и что он кто угодно, но только не трус.       В спины уходящих принц смотрит с облегчением, и никто из них не оборачивается. Так предсказуемо, ведь он всего лишь марионетка в дядиных руках, фигура, которую смели с шахматного поля небрежным движением руки. Уильяму Кроссу точно не нужна поверженная кукла, и, в сущности, Джек, наверно, не нужен уже никому. Если вообще был когда-то и хоть кому-то, в чем он чертовски не уверен.       Принц сворачивает во внутренние коридоры, толкает массивную дверь и улыбается, потому что это ложь. Это раньше он был не уверен во многом, это раньше он вечно в чем-то ошибался. А сейчас все так просто и понятно, что за такое даже стоило бы выпить. Но початую бутылку на тумбе Джек игнорирует, вместо этого рывком выдвигает нижний ящик.       Хаотичные мысли возвращаются к тому мигу, всего сколько-то (сколько?) минут назад, когда он выходил из машины, когда поднимался по каменной лестнице между гвардейцев. Тогда Джеку казалось, что это мало похоже на то, как будущий король должен идти к трону: так скорее идут на эшафот.       Тяжесть стали в ладони дарит привычную уверенность, и на мгновения становится легче. Отец забрал у него слишком много, но то последнее, что еще есть между ними общего, Джек заберет сам.              В выпуске вечерних новостей голос диктора мелодичен и равнодушен: «Его Высочество, наследный принц Гилбоа Джонатан Бенджамин покончил с собой в собственной спальне после того, как попытка его незаконной коронации была остановлена королем Сайласом и капитаном Давидом Шепардом».       Что ж, ну хоть в чем-то интуиция его не подвела.